Моё сотрудничество с Самсоновым до сих пор происходило по стандартной схеме. Он тщательно проверял каждого нового клиента, а в те дни, когда у меня были назначены поздние сеансы, оставался на ночь в апартаментах Грега. Во время моей работы с клиентом он не выдавал своего присутствия, но всё же был начеку на случай, если понадобится помощь. Таким образом, Олег был не просто моим информатором, но ещё и телохранителем. Изначально Юджин с Энди планировали назначить на эту роль совсем другого, малознакомого мне человека. Но Олег, который, как выяснилось, уже два года был членом СПЧ, настоял на своей кандидатуре. И аргументировал это тем, что он – такой же бывший алекситимик, как и я – быстрее поможет мне адаптироваться, поскольку лучше других понимает, с какими проблемами мне придётся столкнуться в новой деятельности и в жизни в целом. Ланцам его доводы показались убедительными. Да что там, они показались убедительными даже мне. Конечно, я и не подозревала о тесном знакомстве Олега с Альбертом.
На нашей первой встрече в трущобах Олег признался, что во время приёма в Главном Доме он уже знал, что я клиентка Грега. В ответ я забавляла Самсонова признаниями о том, как завидовала его профессиональному успеху и искала способы занять его место в профессиональном рейтинге. И как потом всё это стало вдруг совершенно неважным. Моя прежняя ревнивая зависть к успеху Самсонова была отчасти вызвана ошибочным представлением о его возрасте. Раньше я считала его едва ли не моим ровесником – совсем молодым парнем лет двадцати пяти-двадцати шести, но выяснилось, что Олегу уже тридцать три, и я в очередной раз убедилась, что совершенно не умею определять возраст других людей по внешним признакам. Так же было, например, и с Грегом. Я, конечно, предполагала, что он старше меня, но не думала, что на целых двенадцать лет: это выяснилось уже на четвёртом сеансе, когда Грег подробно поведал мне трагическую историю, произошедшую в его жизни. Тогда я автоматически произвела нехитрые подсчёты, основываясь на цифрах и временных интервалах, которые он упоминал.
Но Самсонов хоть и был всего на несколько лет младше Грега, всё же выглядел совсем мальчишкой по сравнению с ним. И дело даже не в том, что Олег был мельче и ростом, и телосложением. В заблуждение вводила его энергетика и стиль общения – внезапная дурашливость, которую он то и дело проявлял в самый неожиданный и даже неуместный момент. Большие миндалевидные глаза с длинными ресницами казались улыбающимися, даже когда Самсонов сердился или был раздражён. Отчасти из-за этого я не могла до конца воспринимать его всерьёз. Но при всём этом Олег умел быть вдумчивым и сосредоточенным, и своих лидерских позиций в рейтинге лучших айтишников ОЕГ явно заслуживал. Мне было, чему у него поучиться, и я была рада такой возможности.
Общая профессия, общие воспоминания о жизни в Центрополисе и произошедшая с нами обоими трансформация сближали нас. Мне было легко доверять Олегу многие свои мысли и переживания… Но я не готова была обсуждать с ним одного: чувств к Грегу и боль утраты. Я ловила себя на том, что закрываю эту сторону своей внутренней жизни даже от родных Грега: сама мысль об откровенных разговорах на эту тему была мне невыносима. Единственным живым существом, с которым я могла делиться своей горькой печалью, был Рик. И то – лишь потому, что он не лез ко мне в душу с подбадривающими и утешающими словами.
– Самсонов, расскажи, какая у тебя боль? – неожиданно даже для себя задала я вопрос своему спутнику, пока Рик деловито помечал встречные деревья и столбы.
– Что? Моль? – Олег опять начал невпопад дурачиться, прикидываясь, будто не расслышал моего вопроса.
Я шутливо пихнула его в плечо.
– Эй, ну хватит. Грег говорил, у всякого, кто обращается к продавцам эмоций, есть своя боль. Значит, и ты не исключение. Так какая?
Олег удивлённо поднял брови, а затем слегка нахмурился.
– Да никакой… То есть, не знаю… Я давно отпустил своё прошлое, – он пожал плечами и попытался сделать беззаботный вид. Убедительно. Я даже почти поверила. Только подвернувшийся на дороге камень, который Олег нервно пнул носком ботинка, заставил меня усомниться в искренности его слов. Но надоедать с неделикатными расспросами не хотелось, поэтому я отвлеклась на другую тему:
– Завтра еду в поселение к семье Грега. Скорее всего, там же и ночевать останусь. Клиентов на ближайшие сутки отменю.
– Есть план? – Олег заинтересованно посмотрел на меня: до сих пор я не отменяла заранее назначенных встреч с «покупателями», поэтому моя решительная поспешность от него не укрылась.
– Не то чтобы план… скорее, только разрозненные идеи. Как отдельные куски кода, которые пока что не получается собрать в единую программу. Но уже появилось ощущение, что я близка. Мне всё-таки очень нужна сейчас встреча с Юджином и Энди, хочу задать им несколько вопросов. А потом потребуется и твоя помощь. Поэтому не теряйся. Приезжай ко мне по возможности послезавтра с утра – обсудим, как действовать дальше.
– Может, мне лучше поехать завтра с тобой?
Я категорично замотала головой:
– Исключено. В другой раз можно. Завтра – я сама. У меня есть ещё дела по дороге.
– Как скажешь.
В этот раз мне показалось, что во вздохе Олега прозвучали укор и обида.
Следующее утро началось так же, как и большинство других за последние два месяца. Около четверти часа после пробуждения я оставалась в постели, разглядывая два портрета, размещённых на прикроватной тумбе: свой и Грега. Оба – вполоборота к стороннему наблюдателю, но глаза в глаза – друг другу.
Ещё живя в доме с родными Грега, я наткнулась в его комнате на большую фотографию: кто-то запечатлел Грега с младшим из братьев, Юджином. Они то ли стояли, то ли сидели – в кадре было не понять – приобняв друг друга за одно плечо. Юджин казался слегка насупившимся, а Грег будто подбадривающе улыбался брату. Его выражение лица на этом фото было каким-то особенно родным и близким – карточка резко выделялась на фоне многих других. Поэтому, покидая дом Ланцев, я втихомолку забрала её с собой. А уже здесь, в квартире Грега, обнаружила, что если поставить рядом со снимком братьев мой портрет, нарисованный Грегом, и заслонить им лицо Юджина, кажется, будто Грег смотрит прямо на меня. Я недолго спорила с совестью: просто загнула ту половину снимка, где был запечатлён Юджин, а портрет Грега поместила в подходящую рамку, найденную в одном из шкафов в медиакомнате. Оба портрета были расположены на тумбе таким образом, что хорошо видеть сразу оба можно было только под определённым углом, лёжа в кровати. И теперь я начинала каждый свой день со своеобразной медитации: представляла, будто со стороны наблюдаю безмолвный диалог любимого продавца эмоций и той, прошлой Миранды, частичка которой всё ещё жила во мне. Я задавала Грегу от имени той себя тревожившие меня вопросы, делилась сомнениями и страхами, и почти всегда слышала внутри себя его голос, дающий если не чёткий ответ, то хотя бы поддержку и кратковременное умиротворение. Но в последние дни я стала ощущать, что этого ежедневного ритуала мне уже недостаточно, чтобы отыскать необходимый баланс.
После завтрака на скорую руку, как только мой информатор и по совместительству телохранитель уехал обратно в Центрополис, я прыгнула в глайдер и направила его в сторону трассы. От сопровождения Самсонова я отказалась по нескольким причинам. Во-первых, мне, как и всегда в подобных ситуациях, нужно было некоторое время, чтобы переварить в уединении всю новую информацию. А во-вторых, разговор с Юджином и Энди о Главнокомандующем и о стратегии действий эмпатов был не единственной целью моей поездки в Центральное поселение. После откровенной беседы с отцом я ещё серьёзнее озадачилась вопросом поиска предателя Грега, а кроме того во мне зажёгся робкий огонёк надежды разыскать Ингу. Как и отцу, мне отчаянно хотелось верить, что она всё-таки жива.
В этот день я выбрала не короткий прямой путь в поселение через трущобы, которым пользовалась обычно, а предпочла объездную дорогу через трассу. Эта дорога вела к тому самому лесопарку, где оборвалась жизнь Грега и – в определённом смысле – моя тоже.
Знакомый парковочный карман пустовал, и я вздохнула с облегчением: не очень-то хотелось сейчас видеть других людей. Припарковавшись, я ещё некоторое время пыталась собраться с духом, но всё равно, покидая глайдер, чувствовала себя так, будто выхожу в открытый космос без скафандра. Казалось, стоит только оставить безопасное пространство машины, как я начну задыхаться. Но вопреки этим страхам, меня окутала приятная, слегка морозная свежесть воздуха, и я поняла, что вполне свободно могу сделать глубокий вдох. А вслед за вдохом – шаг. И ещё один. Я брела в ту сторону, где стояла машина Грега, когда произошёл взрыв. Брела, едва поднимая отяжелевшие ноги и ощущая, как в груди расширяется, растекается медузой, расправляет щупальца обжигающая субстанция. Эта медуза придавливала меня к земле, сковывая движения и волю. И всё-таки мне хватило сил дойти до того самого места, увидеть почерневшие камни над обрывом и хорошо заметный участок выжженной земли. А потом просто упасть на колени и рыдать, пока уродливые склизкие щупальца, прожигающие моё нутро, не выльются наружу вместе со слезами, растворившись в них без остатка.
Полчаса спустя я облюбовала себе один из плоских камней, постелила на него широкий вязаный палантин согревающего кофейного цвета, подаренный мне сестрой Грега Майей, и уселась лицом к реке. Созерцание почти неподвижной водной глади успокаивало. Скоро я погрузилась в трепетные воспоминания о нашей совместной прогулке с Грегом в этом же парке за неделю до взрыва – то есть, ещё до того злополучного разговора, после которого я распсиховалась и уехала в город.
– Не могу отделаться от чувства вины, любимый. Каждый день думаю, что всего этого ужаса не произошло бы, останься я тогда с тобой. Или, по крайней мере, мы провели бы вместе на целых семь дней больше. Сейчас мне это кажется вечностью. Я готова отдать целую жизнь, чтобы вернуть тебя хотя бы на час…
Беседуя сама с собой и окружающим пространством, я представляла, будто общаюсь напрямую с Грегом. Удивительным образом это помогало немного успокоить боль.
Я говорила и говорила, пока не заметила, что воздух стал плотнее, и с неба посыпались, танцуя и кружась, снежные хлопья. Они опускались на мои волосы, лицо, ладони, колени, постепенно укрывали землю. То, что снег пошёл именно в этот момент, на секунду показалось ответом Грега на мои слова. И как бы я ни была далека от мистического мировоззрения, такая кратковременная иллюзия грела душу.
А вот тело начало ощутимо подмерзать. Поэтому я всё же поднялась с камня и укрылась любимым палантином, закрепив его края аккуратной бисерной брошью в виде дымчато-лиловой бабочки – ещё одним подарком Майи. Теперь мою грудь и сознание не терзали никакие пекущие твари. Я возвращалась к глайдеру в задумчивом умиротворении, невольно улыбаясь этому редкому теперь чувству.
Добравшись через полчаса до поселения, я встретила в доме Ланцев только маму Грега – Нелли. Она как будто и не удивилась, увидев меня идущей к крыльцу её дома, хотя я не предупреждала, что приеду. Нелли, как всегда при встрече, крепко меня обняла и, помогая раздеться, стала расспрашивать, какие у меня новости. Её радушие и готовность в любой день принять, накормить и обогреть материнским теплом, каждый раз по-хорошему удивляли и радовали, поэтому меня всегда тянуло вернуться в этот дом.
– Почему не взяла с собой Рика? – немного пожурила она, когда мы уже вошли в дом.
Как и её сыновья, Нелли тоже считала, что мне лучше везде брать с собой пса в качестве охраны. И обычно я старалась так и поступать, но после того, что Рику пришлось пережить вчера, я решила дать ему отдых. Конечно, матери Грега я не могла ничего рассказывать о визите в трущобы моего отца, поэтому пришлось слегка соврать, будто поездка в поселение была спонтанной.
На Нелли, помимо простого тёмно-зелёного платья, был ещё и пёстрый фартук, который она всегда надевала, занимаясь домашними работами, а её серебристые волосы по обыкновению были собраны в тугой пучок на затылке. Через открытую дверь, ведущую в одну из комнат, я заметила, что на окнах сняты шторы, а в прихожую пробивались характерные запахи мыла и свежести.
– О-о, Нелли, вижу, вы как раз затеяли генеральную уборку и стирку! Я с удовольствием помогу, если покажете, что и как делать.
Я вызвалась на подмогу, с одной стороны, искренне желая принести пользу, а с другой – надеясь заодно расположить Нелли к беседе.
– Никакой помощи не приму, пока не поешь, – категорично заявила хозяйка дома. – Я давеча как раз свежий мясной пирог испекла. А какую капусту мы с мальчишками наквасили, м-м! Язык проглотишь! Я тебе и с собой упакую гостинцев. Надо откармливать нашу девочку, а то похожа на глисту в корсете, – Нелли, не прекращая болтать и причитать, какая я непозволительно худая, вертелась у большого холодильника, стоявшего в прихожей, и доставала оттуда всё новые кастрюльки, баночки и свёрточки. И как я ни пыталась её убедить, что вовсе не голодна, она упрямо продолжала хлопотать, чтобы поскорее накрыть полный стол.
– Да я же после таких сытных угощений не смогу даже пошевелиться, не то, что помочь по хозяйству! – жалобно стонала я.
Нелли ухмыльнулась:
– А ты знаешь, как в старину зажиточные крестьяне работников к себе в дом выбирали?
Я покачала головой. Откуда мне было знать такие подробности?
– Очень просто! Первым делом усаживали претендентов за стол и щедро потчевали. Так и определяли: кто лучше всех ест, тот и работает усерднее. Так-то!
Я поняла, что какие доводы ни приведу в ответ, Нелли найдёт ещё с десяток других, почерпнутых из бездонного колодца древних народных мудростей. Поэтому поспешила помочь ей хотя бы с сервировкой стола.
– Вот и я заодно переведу дыхание. Рядом с тобой посижу, почаёвничаю, – заметила Нелли, усаживаясь напротив меня за широким столом в гостиной. – С шести утра ведь кручусь. Пора бы и присесть ненадолго. Как хорошо, что ты приехала!