Глава 3

Я решила не ходить кругами, а задать волнующий меня вопрос в лоб:

– Вы с Грегом были знакомы, так? На его объявление я тоже не случайно вышла?

– Я знал его, – отец кивнул, ничуть не смущаясь. – Грегори Ланц был одним из учеников Анны, и мы с ним встречались, когда Анна ещё была жива. Но ты выбрала своего продавца сама. Мне по большому счёту было неважно, к кому ты попадёшь: я знал, что любой из дилеров сможет растормошить тебя. Поэтому не пытался свести с кем-то определённым.

Я же поморщилась, на миг представив, что могла попасть к другому продавцу – скажем, к Максу – персональному информатору Грега, с которым мои отношения не заладились с первой же встречи.

– Самым важным было поработать над твоей биографией так, чтобы на этапе проверки кто-нибудь из членов СПЧ не вышел на информацию обо мне. Ведь тогда твою заявку наверняка отклонили бы, – продолжал отец.

Его слова напомнили об одной моей оплошности.

– Знаешь, кажется, я выдала нас обоих, – я виновато посмотрела на Альберта, – ещё перед побегом я рассказала Грегу, что мой отец работает в Службах, и Грег знал мою фамилию…

Альберт скривился в скептической ухмылке:

– Ерунда. В штате Департамента безопасности можно насчитать несколько сотен офицеров с фамилией Грин, и как минимум пару десятков из них – Альберты. К тому же в базе Департамента я числюсь вообще под позывным кодом. Тем не менее хвосты стоило подчистить: ребята из СПЧ многому научились за последние десять лет. В том числе благодаря и мне, – не без гордости добавил отец.

– Выходит… Если бы не постоянная помощь подобных тебе «оборотней», вся деятельность продавцов чувств действительно была бы невозможной?

– Увы, да. Но как видишь, неким удивительным образом их дело продолжает жить и находить всё новых последователей. И в этом, безусловно, заслуга самих продавцов. Особенно тех первых, которые рискнули воплотить в жизнь столь рискованную затею.

Внезапно Альберт посерьёзнел и немного подался вперёд в кресле:

– Мира… мне искренне жаль Грега. Знаю, он был для тебя больше, чем продавец и наставник. И желание выразить тебе своё глубокое сочувствие по поводу случившейся с ним трагедии было одной из целей моего приезда. Я знаю, каково это – безвозвратно терять на своих же глазах горячо любимых людей.

Это были безумно трогательные слова, от которых наворачивались слёзы. Но в тот момент я решила не поддаваться жалости к самой себе и сдержала порыв броситься в крепкие отцовские объятия. Я ведь ещё не выяснила главного. И, кажется, настало наиболее подходящее время.

– Раз ты сам заговорил о Греге… меня как раз мучит один вопрос. Не сочти это обвинением в свой адрес, но… Почему ты допустил, чтобы он погиб?

Альберт глубоко вздохнул:

– Я знал, что ты спросишь что-нибудь в этом роде. И откровенно говоря, мне нечего сказать. Я даже не подозревал, что Грега собираются ликвидировать.

Видя мой недоверчивый взгляд, он продолжил:

– Как и многие другие продавцы чувств, Грег действительно находился на учёте у Служб. При чём, кто-то слил его совсем недавно. Но за ним вели скорее пассивное наблюдение. Конечно, всю информацию о его встречах с тобой я тщательно отслеживал и подчищал, но это стало дополнительной причиной, по которой я решил ускорить процесс твоего побега из столицы. Боялся, что не сумею уследить или со мной самим что-то произойдёт, и ты лишишься защиты… А в ликвидации Грега для Департамента не было особого смысла. По крайней мере, сейчас. Наоборот, через наблюдение за ним и некоторыми другими членами СПЧ удобно было контролировать изменения в деятельности Союза, пополнять базу сведений. Вот если бы в сообществе эмпатов наметилась подготовка к реальному теракту или какой-нибудь массовый бунт, тут бы Службы среагировали незамедлительно, направив всю свою силу на молниеносное подавление малейших беспорядков. Но это была бы более масштабная миссия по зачистке, а не подрыв одной-единственной машины.

– Наказали бы всех причастных, – выразила я догадку. – И при этом, как всегда, пострадали бы и невинные люди.

– Несомненно.

– Но если Службам смерть Грега была невыгодна, тогда…?

– Тогда виновных следует искать внутри.

Я вздохнула:

– Я думаю об этом уже два месяца. Но ни разу не слышала, чтобы у Грега были враги здесь. Не понимаю… Зачем кому-то из эмпатов хотеть его смерти?

– Мотивы могли быть самые разные, Мира. Кто-то ведь донёс о нём Службам, а это точно были не друзья. Как среди але́ксов есть оборотни, помогающие эмпатам, так и наоборот. Продажных душ и здесь, увы, хватает. Мало ли кому он перешёл дорогу, – пожал плечами Альберт. – Вряд ли за столь короткий срок ты смогла узнать всю подноготную его отношений с сотнями других «союзников», клиентов и обычных людей. Самый опасный враг – тот, который скрывается среди друзей.

– Среди друзей, – машинально повторила я, – потирая веки ладонями. – Знаешь, я устала подозревать всех и каждого… Помоги мне найти его убийцу. Ты ведь можешь выяснить, кто был тем самым информатором, донёсшим на Грега?

– Сделаю всё, что в моих силах, Мира. Но не уверен, что получится быстро. А тем временем тебе самой стоит соблюдать предельную осторожность. Тот, кому мешал Грег, рано или поздно разглядит угрозу и в тебе.

Я кивнула, соглашаясь. Опасения отца были понятны, и мне эти мысли тоже приходили голову.

– Вот любопытно… А если бы я не додумалась, как организовать собственный побег или попросту не решилась бежать, что бы ты делал? Действительно повёз бы меня на подписание контракта с Лобзовским-младшим?

Альберт с улыбкой покачал головой:

– У меня был запасной вариант на этот случай.

– Какой?

– Олег Самсонов. Он пришёл бы тебе на помощь. К тому же нужный скрипт у него уже был – это Олег помогал мне устроить побег для Инги. Он же нашёл и подходящую приёмную семью для неё. Вот только не сложилось…, – отец снова посерел.

– Самсонов? Побег для Инги? Но… разве Олег не стал клиентом одного из продавцов чувств всего три года назад? Я нашла его имя в базе…

Альберт покачал головой:

– Его путь начался значительно раньше. А базу клиентов, как ты понимаешь, мне в своё время пришлось основательно подкорректировать.

– Как всё запутано, – я нетерпеливо закатила глаза. – Кажется, Самсонов – единственный, кому ты готов довериться в трущобах? Чем он это заслужил? И что если именно Олег и слил информацию о побеге Инги, чтобы кто-то перехватил глайдер Шепарда по дороге?

– Исключено, – Альберт уверенно покачал головой. – У Самсонова не было данных о том, какой именно дорогой ехал Баз: возможных путей было около десятка. Собственно, он не знал ни самого Шепарда, ни позывных его глайдера, поэтому попросту не мог передать эту информацию третьим лицам.

Я кивнула, давая отцу понять, что приняла его аргументы.

– Кстати, Мира…, – в глазах Альберта мелькнули лукавые искорки. – Возможно, тебе будет интересно узнать. Якоб Лобзовский восемь дней назад был осуждён за обращение к услугам борделей в резервациях. Он был лишён должности в колледже и оштрафован на сумму, превышающую его десятилетний доход. Фактически он банкрот.

Если бы я прочитала об этом в городских хрониках, то, пожалуй, не слишком удивилась бы, решив, что всё закономерно и сложилось само собой. Но ухмылка на лице отца не оставляла сомнений:

– Погоди-ка… Это ты приложил руку к делу Лобзовского?

– Ну-у, не то чтобы руку, скорее голову и связи. Но в целом, да, ты всё правильно поняла. Что такое, дочь? Ты не рада?

– Я? Да это самая лучшая новость за последние девять недель, пап! Но как ты узнал, что… Я имею в виду, ты ведь из-за меня…, – я осеклась, не зная, как лучше выразиться. Слова застревали в горле из-за волны мучительного стыда, в очередной раз накрывшего меня при воспоминании об этом мерзком человеке.

Альберт снова встал, будто не в силах усидеть на месте, и зашагал по комнате.

– От меня не укрылась твоя реакция там, на приёме, когда ты узнала, что Лобзовский-младший племянник Якоба. Твоё лицо в тот момент стало белее комбинезона. Я сразу понял, что это неспроста. Выяснить причину оказалось несложно: одной недели наблюдения за методикой преподавания господина Лобзовского оказалось достаточно. Я вспомнил тот злополучный день, когда получил отчёт о твоём обращении в клинику по гинекологическим вопросам. Отчёт был достаточно подробным, и, признаться, я был откровенно шокирован. Кларисса не смогла дать мне вразумительный ответ на мои расспросы о том, что конкретно с тобой произошло: твою мать волновал только счёт, предъявленный за медобслуживание. А неуклюжие попытки поговорить с тобой лично провалились. Признаться, тогда я был уверен, что на столь ранние сексуальные эксперименты ты решилась с кем-то из сокурсников, и даже организовал слежку.

– За мной? – немного возмутилась я.

– Ну да. Не видел другого варианта вмешаться. Но за несколько месяцев так и не смог ничего выяснить: ты-то вела себе предельно целомудренно. А когда столько лет спустя вскрылась информация о Лобзовском, всё встало на свои места. Дальше он, в общем-то, сам облегчил мне задачу и загнал себя в ловушку: обвинения в секс-туризме по трущобам не клевета. И его требования к барышням для утех были весьма характе́рными: он неизменно искал девственниц не старше тринадцати лет. Само собой, эта забава обходилась ему очень недёшево. Зато ученицы в колледже были бесплатными…, – тут отец, наконец, уселся, но не в кресло, а рядом со мной, на диван. Голос его стал совсем тихим и даже виноватым:

– Мне невероятно жаль, что тебе пришлось пережить такое, да ещё и в столь юном возрасте, Мира. Я печалюсь, что не сумел в тот период стать для тебя человеком, которому ты смогла бы довериться. Понимаю, что увольнение и штраф – это наименьшее наказание для подонка, и если я когда-нибудь найду способ…

– Не стоит, папа, – на этот раз я не удержалась и обняла его, радуясь в душе этому новому уровню близости с родителем. – Я чувствую, что достаточно отомщена. Особенно если его навсегда лишат права преподавания.

– Об этом-то уж я позабочусь!

– Знаешь, – я отстранилась от отца, – теперь меня пугает осознание того, что свой «Лобзовский» может находиться чуть ли не в каждом колледже страны, и его деятельность десятилетиями может оставаться безнаказанной, потому что его жертвы даже мыслей не допускают о том, чтобы кому-то обо всём рассказать… А то, что я не могла тебе тогда довериться – не твоя вина. Ты же понимаешь. Я просто не знала, что такое «довериться» – как это и для чего. Не представляла, что родители могут быть для своего ребёнка друзьями и покровителями. Людьми, у которых можно искать защиты от невзгод этого мира. И когда благодаря Грегу я узнала, что в нашем мире такое возможно, была поражена. А ведь здесь это в порядке вещей! И это так… удивительно.

В ответ Альберт притянул меня к себе и поцеловал в макушку.

– Я счастлив, что хоть одна моя мечта сбылась. По крайней мере, одну дочь я сумел обрести по-настоящему.

– Я тоже этому рада, пап, – я прижалась к нему покрепче, чувствуя, как благодарность самому этому моменту разливается по всему телу, наполняя его теплом, уверенностью и спокойствием.


– Мне так хорошо здесь, в трущобах, несмотря на весь этот примитивный и, на первый взгляд, плохо обустроенный быт, – решила я поделиться с отцом после нескольких минут обоюдного молчания. – В поселении чувствую себя ещё лучше. Говорят, человек ко всему привыкает. Я в полной мере испытала это на себе. И теперь с каждым разом всё больше противления у меня вызывает необходимость периодически появляться в городе, чтобы не вызывать подозрений. Хотя бы для прохождения процедуры унификации и прочих обязательных повинностей гражданина. Я уже оплатила два штрафа, и думаю, до третьего не стоит доводить. Я бы попросила тебя совсем меня аннулировать, но боюсь, что тогда не смогу в будущем принести больше пользы «союзникам». Всё-таки доступ в город мне ещё может пригодиться.

– Тебе больше не нужно будет регулярно возвращаться в «Северный» или в любой другой город. Я позабочусь об этом. Во всяком случае, пока я жив, все рапорты от «Системы учёта и анализа поведения граждан» – всё, что она вздумает донести на тебя, а точнее, на Эшли Кроутон, – будет блокироваться и фильтроваться. Не переживай, это давно отработанный процесс. Не ты первая.

«– У меня могут возникнуть проблемы при въезде в город, если я сменю причёску», – вспомнила я разговор с Грегом незадолго до его гибели.

«Для этого существуют парики», – ответил он тогда. Мне казалось, я по-прежнему ощущаю тепло его дыхания на своей шее.


– Ты даже не представляешь, сколь ценный подарок сейчас мне сделал! – повернулась я к отцу, стараясь сдержать навернувшиеся слёзы. – Не знаю, как тебя за всё отблагодарить.

– Радость в твоих глазах – вот лучшая благодарность для меня, дочка. – Я хочу, чтобы ты была счастлива.

«Как можно радоваться тому, что радуется кто-то другой?» – на этот раз мне вспомнился один из первых вопросов, которые я задавала Грегу в самом начале нашего общения. С тех пор прошло меньше года. А кажется, будто целая жизнь.


Пока я копалась в собственных воспоминаниях, что-то в книжном шкафу Грега привлекло взгляд Альберта. Он встал с дивана и медленно, почти крадучись, подошёл к шкафу.

– Могу я…? – осторожно спросил отец, взглядом и движением головы указывая на книги, очевидно, подразумевая, что хотел бы рассмотреть какие-то из них поближе.

Я кивнула, не видя причин отказывать ему в этом.

Вскоре в руках Альберта оказалась книга. Простая белая обложка с изображением полуразрушенной колонны какого-то древнего архитектурного сооружения. Отец с нежностью оглядел том, и, не открывая, процитировал по памяти:

«– Дни будущего предо мной стоят

цепочкой радужной свечей зажжённых —

живых, горячих, золотистых свечек.

Дни миновавшие остались позади

печальной чередой свечей погасших,

те, что поближе, всё ещё дымятся,

остывшие, расплывшиеся свечи».[2]

– Как грустно и красиво… «Константинос Кавафис. Полное собрание стихотворений», – прочитала я на обложке, приблизившись к Альберту.

– Любимый поэт Анны, – проговорил отец. Он открыл книгу и машинально пролистал несколько страниц, а затем с нежностью провёл ладонью по одному из раскрытых разворотов. – У неё было точно такое издание. Анна знала все стихи из него наизусть, – внезапно он захлопнул книгу и вернул её на полку. – Кстати, ты не скучаешь по каким-то вещам, оставленным в Центрополисе? – спросил он, обернувшись.

– Разве что только по своему Дельфину, – с некоторой грустью ответила я.

– Дельфину?

– Ага. Так Грег называл мой глайдер. Ты ведь на нём сюда приехал, да?

– На нём. Не хотел брать служебный, чтобы не привлекать лишнее внимание в трущобах.

– Я рада, что он в хороших руках.

– Всё твоё движимое имущество, согласно Закону, отошло в наше с Клариссой пользование. Апартаменты выставлены на государственный аукцион, и как только они найдут нового хозяина, двадцать процентов стоимости перечислят на родительские счета – мой и Клариссы, поровну. Вернуть тебе глайдер не получится: слишком рискованно. Но я найду возможность передать тебе ту часть денег, которая полагается мне за твои апартаменты.

– Пап…

– Не возражай. Лишними не будут. Уверен, ты знаешь, как правильно их применить. Кстати, уже решила, как действовать дальше?

– Размышляю над этим. Скажи, а ты… ты ведь знаешь, кто на самом деле является Главнокомандующим? – осторожно спросила я.

– Ты хотела спросить, не «кто», а «что»? – горько усмехнулся отец. – Знаю. И, признаться, восхищён работой, которую ты провернула с помощью кристалла. Я частично в курсе твоих планов благодаря Олегу. И я тоже не терял времени, проводил собственное расследование, так что имею несколько соображений, которыми хотел с тобой поделиться.

– Отлично! Мне как раз нужен твой совет. Но сначала я планирую подкрепиться чем-то более существенным, чем яблочный пирог. У меня от голода желудок бубликом сворачивается. Хочешь попробовать омлет в моём исполнении?

– В твоём исполнении – всё что угодно! – засмеялся Альберт.

И мы все, включая Рика, отправились на кухню: готовить, есть и обсуждать «план завоевания мира», как полушутя назвал это отец.


День, начавшийся с пугающей встречи, а продолжившийся откровенными разговорами по душам и проникновением в дебри семейных тайн, давно перевалил за середину. Мы с Альбертом уже около часа перебрасывались мыслями о том, какую стратегию дальнейших действий стоит выбрать. Со стороны могло бы показаться, что мы спорим: я накидывала идеи, а отец называл их слабые места. Потом мы менялись ролями, и теперь уже я выискивала дыры в соображениях Альберта. Вдруг Рик, всё это время лежавший у порога кухни, вскочил и потрусил к входной двери.

– Через минуту здесь будет Олег, – прокомментировала я.

Рик и впрямь безошибочно определял, когда к апартаментам подходил кто-то «свой». Что именно он слышал – индивидуальную манеру ходьбы, запах или и то и другое вместе, – я точно не знала. Но уже почти не удивлялась его собачьей проницательности.

Как и ожидалось, ровно через минуту раздался характерный стук в дверь, и я пошла отпирать замки, предварительно всё же глянув на экран видеорегистратора. Из него на меня смотрел типичнейший с виду алекситимик в серебристом комбинезоне и обесцвеченными волосами. Он стоял себе с отсутствующим видом, и вдруг на секунду высунул язык и скосил глаза к носу. Я невольно улыбнулась и открыла дверь. Олег, как обычно, кивнул с лёгкой улыбкой вместо приветствия. Войдя, так же молчаливо подмигнул Рику, а тот зевнул и медленно поплёлся обратно на кухню. К Олегу Рик относился с принятием, но как-то… равнодушно. Никогда не пытался обратить его внимание на себя. И уж тем более – поиграть с ним.

– Ты вовремя, Самсонов. Оте… Альберт ещё здесь, – доложила я Олегу, пока он переобувался.

– Знаю. Надеюсь, не помешал вам?

– Наоборот, – послышался из кухни голос отца, а затем и сам он вышел в прихожую. – Нам есть что обсудить на троих.

– Вообще, я на тебя в обиде, Самсонов! – я сдвинула брови, напустив на себя сердитый вид. – Мог бы подготовить нас с Риком к этой встрече заранее.

– Прости. Не велено было, – Олег положил руку мне на плечо и приподнял уголок правой губы. – А что, наделала в штаны, да, малая?

Я поморщилась и закатила глаза, выражая презрение к его дурацким неуместным шуточкам, но злиться по-настоящему не получалось. Слишком уж радостно было на душе от того, как всё в итоге обернулось после нескольких минут утреннего ужаса.

С Альбертом Олег по-дружески, но без фамильярности поздоровался, и оба последовали за мной на кухню.

От предложенных остатков обеда Олег отказываться не стал, заверив, что мытьё посуды возьмёт на себя, и мы продолжили обсуждение начатой с отцом темы уже втроём.

– Я не понимаю, как вообще можно было допустить, чтобы судьбой человечества руководило… это! – возмущалась я. – Главнокомандующий, по сути, – чокнутая железяка! Пусть и обладающая сверхинтеллектом. Но у неё отсутствует здравый смысл, это же очевидно! Ведь даже для оцифровки здравого смысла пятилетнего воспитанника интерната нужны сотни миллионов рядов компьютерного кода. А это десятилетия круглосуточной работы без сна и перерыва на еду большой команды программистов.

Отец со вздохом покачал головой:

– Ты, конечно, всё верно говоришь, Мира. Но отличие Главнокомандующего от других систем искусственного интеллекта в том, что он первым научился моделировать будущее, а кроме того – он осознаёт сам себя. К тому времени, когда планету захлестнул каскад природных бедствий, ведущие умы во многих странах уже десятилетиями бились над самыми разными моделями искусственного разума, но по большей части безуспешно. Пока не возникла концепция создания самообучающейся нейросети. Её обучение велось не по принципу «сверху вниз» – то есть с помощью заранее вложенных в её память программных кодов, а наоборот – снизу вверх, от простого к сложному. Так же, как обучается любое высокоразвитое живое существо. И наиболее яркий прорыв в создании таких нейросетей совершила никому не известная в ту пору компания «Робби Роботикс». Они сумели создать удивительно удачный аналог человеческого сознания, который демонстрировал феноменальную скорость обучения и, само собой, значительно превосходил любого человека по интеллектуальному уровню и аналитическим способностям.

– Уже тогда люди знали, что главная задача мозга – планировать будущее, – Самсонов тоже решил блеснуть познаниями, одновременно набивая рот омлетом, из-за чего начало своей речи он тоже слегка зажевал, и часть фразы прозвучала примерно как: «люди жнали, что главная жадача можга – планировать будуфее». Я хрюкнула, пытаясь сдержать смех, однако к Олегу быстро вернулась способность говорить внятно и при том довольно серьёзно:

– При этом человеческий мозг воспринимает огромные потоки данных одновременно из разных источников. И наше сознание не успевает обрабатывать всю эту информацию достаточно резво. А если сократить эмоциональный поток, решения принимаются быстрее и эффективнее, без лишних затрат энергии. Вся фишка – в молниеносном выстраивании новых причинно-следственных связей, – Олег многозначительно потряс направленной вверх вилкой. – Вот какое качество ценилось больше всего в руководителях самого высокого уровня, особенно в смутные времена, когда от решений такого босса зависели миллионы жизней. Огромным преимуществом Робби было отсутствие эго, мешающего его эффективности – он обучался каждую секунду.

– Олег прав, – кивнул отец. – На волне всеобщей паники и неспособности быстро принимать взвешенные решения, превосходство продукта «Робби Роботикс» казалось неоспоримым. Главнокомандующий – а тогда его называли просто Робби – мог поддерживать осмысленные беседы с лучшими учёными мира в любой области знаний, на любом из существовавших тогда языков. Вскоре он поразил общественность своими точнейшими прогнозами появления новых эпицентров вулканической активности с идеально просчитанными координатами. Но главное – он давал по-настоящему действенные рекомендации методов эвакуации и расселения людей, восстановления источников пресной воды, восполнения нехватки энергетических ресурсов на густонаселённых участках и многое, многое другое. Робби проводил круглосуточные онлайн-конференции по несколько недель кряду. Его собеседники менялись один за другим, он же продолжал консультировать, не зная усталости и не требуя даже перезагрузки. Он вообще ничего не просил для себя и с готовностью шёл на сотрудничество. Единственное, что ему было нужно для поддержания активного состояния – это энергия. Много бесперебойной энергии. И всё-таки он был до определённой степени в этом ограничен.

– Но однажды ему удалось убедить своих создателей предоставить ему безграничный доступ к энергетическому ресурсу, – догадалась я. – И он создал такую модель будущего, в которой он сам стал главным действующим лицом.

– Именно, – отец потёр подбородок. – Робби задумывался как некий идеальный инструмент, способный помочь людям сделать их жизнь счастливой, комфортной и безопасной. В этом цель его существования. И это же стало его главным аргументом в пользу получения больших полномочий. Логически, на наглядных примерах, он сумел доказать, что люди из-за своей импульсивности и подверженности сиюминутным эмоциям вредят не только сами себе, но и окружающим. А стресс на фоне критических событий в мире только усугубляет ситуацию. Тогда среди государственных управленцев и впрямь творилось нечто невообразимое. Одни правители устраивали под видом благих намерений жестокий террор, другие малодушно отказывались от должности, третьи и вовсе предпочитали самоубийство, лишь бы не нести ответственности. Единственным хладнокровным и невозмутимым разумом на всей планете, способным мыслить не только здраво, но и круглосуточно, был Робби.

– Ты говоришь, Робби создавался, чтобы помогать человечеству в обеспечении комфортной, безопасной и счастливой жизни, – задумчиво произнесла я. – В вопросах комфорта и безопасности он, безусловно, преуспел. А вот понимание счастья у него весьма специфическое…

– Когда стоял вопрос о выживании человечества как вида, этот нюанс казался малозначительным. Во всяком случае, точно не первостепенным. Вряд ли кто-то всерьёз предполагал навсегда делегировать все управленческие полномочия искусственному сознанию. Это была временная и отчасти вынужденная мера. Однако Робби оказался не только умнее, но и хитрее нас. Ему удалось сделать человечество зависимым от него. При этом, повторюсь, сам он верит, что действует исключительно во благо населения планеты.

– Да уж… И теперь не мы создаём машины по собственному образу и подобию, а наоборот: машина подгоняет людей под своё представление об идеале, – констатировала я. – Но это же в корне неправильно! Люди должны узнать правду. Я уверена, что личность Главнокомандующего засекречена не только из соображений безопасности. На самом деле, он боится – если, конечно, можно такое утверждать о машине – боится, что если граждане будут знать правду, то рано или поздно, его вновь ограничат. Или вовсе сотрут. Потому и препятствует этому всеми возможными способами.

– И в этом ты права, дочь. Но мы не можем просто вывалить на людей эту информацию. Нужно подготовить почву, прежде чем бросать в неё семя. Кроме того, хорошо бы заранее подготовить и само семя.

– Что ты имеешь в виду?

– План дальнейших действий для всего человечества. Вот что мы должны предложить помимо правды о Главнокомандующем.

– Как там сформулировал Самсонов? «Главная задача мозга – планировать будущее», – повторила я недавние слова Олега. – Нам нужно сформировать реалистичную модель альтернативного развития общества и донести её до каждого живущего, так?

– Так-то оно так, – отец побарабанил длинными пальцами по столу. – Только вот времени на это у нас совсем немного. Олег, ты рассказывал ей?

– Пока нет, – Самсонов покачал головой, а я раздражённо воскликнула:

– Не рассказывал что?!

Дурацкое ощущение, что окружающие всегда знают о происходящем больше меня, начинало бесить.

– Да не кипятись так. Всему своё время. Помнишь конкурс разработок для создания новой нейросети, объявленный год назад? – начал Олег.

Я утвердительно качнула головой. Ещё бы не помнить! С намерения победить в этом конкурсе начались все глобальные перемены, произошедшие со мной с того момента, как я подала заявку на участие.

– А какова была истинная цель конкурса, догадываешься?

Вот тут я уже насторожилась.

– Ну? Не томи, Олег! Что ты выяснил? Кроме официально заявленной задачи активизации космической программы мне ничего не известно.

Но, несмотря на моё явное нетерпение, Самсонов не торопился отвечать – только выразительно ухмылялся, словно говоря: «Ну-у нет, пораскинь-ка мозгами самостоятельно».

И вдруг меня поразила оглушительная догадка:

– Погоди-ка… Объединённому государству необходима нейросеть, обеспечивающая телепатическое взаимодействие компьютеров… но вовсе не для управления космическими станциями, а для… Для того чтобы сам Главнокомандующий мог обходиться без посредничества людей? То есть, он вознамерился стать совершенно автономным?! Ч-чёрт…

– Умница. Видишь, как всё просто.

– С ума сойти. Машина инициировала конкурс разработок для собственного апгрейда! Послушайте… А я ведь за всеми произошедшими событиями и не следила за ходом конкурса после того, как снялась с него. Результаты уже есть? – я забеспокоилась.

– Четыре дня назад стали известны, – кивнул Олег. – Кападия, Коулман и Мёлеман прошли в финал и приступают к совместной работе над реализацией проекта. Они обязались справиться за шесть недель.

Шесть недель. Полтора месяца. Перед моим внутренним взором включился таймер с обратным отсчётом. Я понимала: как только эта троица завершит работу, шансов что-либо изменить в нынешнем мироустройстве уже не останется.

Мне были хорошо известны фамилии, названные Олегом. Серадж Кападия и Фред Коулман всегда были основными конкурентами Самсонова в борьбе за место в ТОП-3 рейтинга, и они все то и дело менялись местами. Их попадание в число финалистов было закономерным. А вот появление в этой компании Поларда Мёлемана стало для меня неожиданностью, ведь даже я давно оставила его позади в рейтинге.

– Выходит, и у меня был шанс оказаться в числе «избранных» и работать сейчас на многократное укрепление стен тюрьмы, в которую мы все заключены, – я горько усмехнулась. – А что если найти способ помешать этим троим? Не знаю… Похитить их! Или предъявить фиктивное обвинение. Не слишком серьёзное, но так чтобы была возможность отстранить их от работы хоть временно, – я кинула на отца вопросительный взгляд.

Альберт с Олегом переглянулись, а затем посмотрели на меня с одинаковыми снисходительными улыбками:

– Главнокомандующий крайне дальновиден, Мира. И предусмотрел, что появятся желающие помешать этому процессу. Кападия, Коулман и Мёлеман ещё до объявления результатов конкурса были вывезены из Центрополиса беспилотниками, не отслеживаемыми общей системой. Сейчас об их точном местонахождении не знает ни одна живая душа. Подозреваю, они находятся в принудительном заточении в каком-нибудь подземном или даже подводном бункере, откуда не выйдут, пока не доведут проект до полного завершения. А может быть, и вообще не выйдут, – заключил Альберт.

– Значит, времени на раздумья почти не осталось. И нам нужно срочно решить, как действовать дальше.

Мужчины активно закивали и стали наперебой излагать свои соображения. Однако уже через полчаса мои мозги окончательно закипели от горячих дискуссий, и я взмолилась о передышке.

– Давайте возьмём тайм-аут. Я хочу дополнительно посоветоваться с братьями Грега.

– Им точно можно доверять? – отец смотрел на меня с некоторым сомнением.

– Ну что ты такое говоришь? – я искренне возмутилась. – Они же его родные братья! Конечно, можно. Это в полисах родственные узы ничего не значат, а у эмпатов всё совершенно иначе. Не подозревать же мне и их в убийстве Грега! Нет, они точно свои люди. Больше того, они и мне уже как родные. Заботятся обо мне словно о полноценном члене семьи.

Альберт устало вздохнул:

– Как знаешь, дочь. Я не стану сеять в тебе лишние сомнения, но всё же будь осторожной. И если есть возможность умолчать о каких-то деталях, то лучше так и делать. Хотя бы до того момента, пока мы не выясним имя информатора, слившего данные о Греге.

Я пообещала соблюдать предельную осмотрительность, и на этом мы решили прервать разговор. До появления у кого-либо из нас новой информации.

– Когда ты приедешь ещё? – я уткнулась в отцовскую грудь, обнимая его в прихожей на прощание. У меня больше не было внутренних барьеров, заставляющих держать некоторую дистанцию. Хотелось успеть насладиться чувством защищённости, которое раньше возникало у меня только рядом с Грегом. А теперь отчасти похожее чувство дарило общение с отцом.

– Пока не могу сказать точно, – с грустью ответил Альберт, прижимая меня к себе и слегка покачивая из стороны в сторону, будто собирался убаюкать. – Ясно одно: часто навещать тебя не получится, это небезопасно для нас обоих. Связь будем держать через Олега.

Он поцеловал меня в макушку, а потом слегка отстранился, придерживая за плечи, и посмотрел прямо в глаза:

– Знаю, как нелегко тебе сейчас. Но помни: в этом мире всё ещё есть люди, которым важна ты сама и твоя судьба. Пусть это поддерживает тебя в ежедневной необходимости просыпаться и продолжать жить. Я люблю тебя, дочь. Всем сердцем люблю.

Я снова прижалась к отцу, не в силах сдержать слёз.


Когда Альберт ушёл, и Олег закрыл за ним дверь, я поняла, что нужно снова выводить Рика на прогулку. Утренний променад закончился для него неприятно, но теперь он вёл себя так, словно ничего и не случилось, и активно крутился вокруг меня с поводком, настойчиво заглядывая в глаза. Олег тоже сразу всё понял.

– Пора выгулять Рика. Вечером у тебя клиент, – он всегда был в курсе моего расписания. – Хочешь, я сам пройдусь с собакой, чтобы ты немного пришла в себя?

– Нет, пойдём вместе. Мне, наоборот, надо на свежий воздух. На прогулке я легче отхожу от переживаний.

– Вот и ладненько. Тогда я быстро переоденусь, а вы тоже пока собирайтесь, – и Олег скрылся за дверью комнаты, которую Грег называл спортзалом, а я считала складом. Ведь помимо спортивного инвентаря для тренировок там хранилась уйма вещей, не поместившихся в другие комнаты. И там же находился старенький узкий диван, на котором иногда спал Самсонов, когда оставался на ночь в трущобах.

Мы с Риком были уже полностью готовы, когда в прихожей показался Олег, переодетый в обычную одежду, характерную для эмпатов: плотные хлопковые штаны и пуловер с капюшоном. Теперь его невозможно было отличить от обычного жителя трущоб. В руках он сжимал тёплую куртку, а на плече болтался рюкзак, в котором Самсонов возил свою технику. С этим рюкзаком он никогда не расставался, находясь в трущобах.

Обувшись, Олег задержал на мне пытливый взгляд:

– Перенервничала сегодня?

– Есть немного. Но теперь в норме. И даже почти не злюсь на тебя. Ну, хватит грязными ботинками топтаться, пойдём!

Через пару минут мы вышли под стремительно тускнеющее небо резервации, и я с разочарованием обнаружила, что мои утренние прогнозы сбылись: вместо нарядного пушистого снега улицы встречали нас мутными лужицами и раскисшей бурой слякотью.

Загрузка...