После боя пришлось меняться сменами в ресторане: моё лицо никак не могло вызвать приятных эмоций у посетителей. Впрочем, уже три дня спустя опухоли спали. Замазав совсем уже критические участки, я снова энергично кланялся и галантно улыбался посетителям в надежде на хорошие чаевые.
Однако маскировка оказалась не слишком эффективной…
– Ба! Друзья, да это тот самый молодец, что так лихо дрался на ринге в воскресенье! Молодой человек, уделите минуту внимания вашим болельщикам!
Я направился к боковой нише, где за отдельным столиком устроились четверо мужчин среднего возраста. Призыв клиента был мне понятен, он не содержал негативной окраски, и в тоже время как-то царапнуло за душу. Будто есть какая-то важная деталь, которую я упустил.
«Ну конечно! Мужчина позвал меня на русском!»
– Господа, к вашим услугам! Хотели бы что-то сказать? Сегодня наш повар готов порадовать посетителей буйабесом из трески; специально для русских гостей – рыба по-монастырски с соусом бешамель и «Русский салат» мэтра Оливье. А в качестве закусок рекомендую попробовать варёных с укропом креветок или осьминога на углях. В качестве напитков советую попробовать красное…
– Да не гомони ты, парень! Мы позвали тебя не услужить, а поговорить. Ты наш соотечественник, а в Марселе русских не так много. Можешь посидеть с нами?
– Увы, господа. Официант не имеет никакого права сидеть с гостями. Даже если они соотечественники. Я просто потеряю работу.
– Тогда послушай – когда кончается твоя смена? Может, посидим после?
– Господа, я был бы очень рад общению с вами. Но я живу с мамой и если не приду в определённое время, она будет очень волноваться. К сожалению, в Марселе, если человек опаздывает, это повод для далеко не беспочвенных опасений.
– Забота о матери достойна похвалы. Но может вы сможете в другой день? Честное слово, узнав, что на ринге бьётся русский парень, мы не пожалели поставить довольно крупную сумму денег на вас. И хотя нам пришлось поволноваться, риск себя оправдал. Так что угостить вас – это наименьшее, из того, что мы можем себе позволить!
– Ну что же. Если завтра с утра вы сможете прийти в этот ресторан, то ваше желание исполниться.
– Пить с утра? А впрочем! Один день можно начать и с приятного, верно, господа? Решено: на этом месте, 9 утра. Вас устраивает время?
– Время хорошее.
…Утро следующего дня радовало солнечной погодой и свежим морским ветром, очищающим воздух от запахов порта. Было довольно прохладно, всё-таки зима (хоть это и юг Франции).
Впервые я прихожу в свой ресторан в качестве посетителя. Ну что же, это будет интересно, посмотреть на уровень нашего обслуживания «с той стороны».
Вся честная компания была уже в сборе. При хорошем солнечном освещении я смог лучше их разглядеть.
Итак, мужчина, что разговаривал со мной вчера, и кто, очевидно, был лидером группы: среднего роста, коренастый, кожа бледного оттенка. Усы и борода аля Николай Второй. Глаза карие, глубокие. В них чувствуется ум и внутренняя сила.
Лицо высокого блондина рассекал глубокий шрам; очевидно от рубящего удара холодным оружием. Мужчина выделяется приятным баритоном и смеющимися голубыми глазами.
У третьего члена группы короткие, мощные руки. Он слегка полноват, но в его фигуре чувствуется прямо таки медвежья сила. Лицо же без растительности, круглое и добродушное. Шрам, как вмятина, на правой скуле.
Четвёртый тоже не очень высокий – чуть пониже меня. Лицо мужественное; также карие глаза и длинный аристократический нос; нисколько, впрочем, его не портящий.
Несмотря на разный, в целом, облик, они похожи, как братья. Схожими были короткие, точные движения. Спокойствие… и какая-то потаённая угроза, исходящего от любого из них. Также я рассмотрел одинаковый у всех крест-эмблему: по диагонали он менял цвет с малинного на белый. В центре – литера «Д». Наверху подписано: ЯССЫ; внизу – 1917. Эту эмблему я знал. Все русские за рубежом слышали о ветеранах Дроздовского полка. За одним столом со мной сидели живые легенды Белого движения…
Перехватив мой взгляд, «атаман» (так я про себя его окрестил) красноречиво улыбнулся, и, обведя «ватагу» торжествующим взглядом, обратился ко мне:
– Я вижу, что вы, молодой человек, знаете историю. Тем приятнее будет с вами общаться! Капитан Дроздовского стрелкового полка Климов Илья Михайлович!
– Прапорщик Дроздовского стрелкового полка Гусев Александр Иванович (блондин со шрамом).
– Штабс-капитан Дроздовского артиллерийского дивизиона Тюрин Аркадий Юрьевич (медведь).
– Поручик Дроздовского стрелкового полка Владислав Михайлович Ромодановский (аристократ).
Я крепко жму руку каждому офицеру и тихо произношу: «Никита Мещеряков». У меня-то не было ни звания, ни положения, и гордо рапортовать в ответ было как-то неудобно.
Мужчины почувствовали моё смущение, и сдержанно улыбаясь, предложили мне сделать заказ на собственный вкус на всю компании. Я, предположив, что у эмигрантов, как правило, не очень много денег, заказал простую, но вкусную закуску— варёных креветок в оливковом масле с укропом. В качестве напитков я взял тройку кувшинов домашнего виноградного вина – не очень крепкого, но сладкого и по вкусу напоминающего сок или компот. Его организовали по моей просьбе товарищи с кухни. Может быть, сочетание не очень удачное, но ведь просили на мой вкус! И потом, офицеры поглощали заказ с видимым удовольствием.
– Никита, расскажите о себе, о своей семье. О том, как вы стали столь блистательным спортсменом.
С незнакомыми людьми я обычно не откровенничаю. Но здесь были СВОИ, я это чувствовал. И рассказал всё, как на духу, за исключением последнего предложения Рауля. Произносить это вслух было просто стыдно.
История знакомства родителей вызвало сдержанное одобрение; рассказ о трагичном прощании с отцом сопроводил третий тост, традиционно пьющийся за тех, кого нет рядом. Повесть о предательстве матери деловыми партнёрами деда очень зацепила собеседников; в мгновенно напрягшейся руке штабс-капитана Тюрина лопнула кружка. История моего голодного и не очень счастливого детства вызвала общее понимающее молчание. А что тут скажешь? На чужбине русские никому не были нужны. Тяжело было практически всем.
Затянувшуюся паузу прервал блондин (у него была интересная кличка – студент):
– А как, ещё раз, звали вашего отца? И в каком подразделении он служил?
– Мещеряков Александр Вячеславович. В каком подразделении? Не знаю, но вообще воевал в артиллерии. Дослужился он до чина поручика.
– Сдаётся мне, я знаю дальнейшую судьбу вашего отца. Ну, или, по крайней мере, её часть. Я был в составе тех немногочисленных подразделений, что прикрывали эвакуацию. Красные рвались к Севастополю, впереди их основных сил наступали мобильные конные группы.
…Нас было не очень много: взвод пехоты с одним станковым Максимом и ручным Льюисом. Причём я был в этом взводе на правах рядового бойца.
Нашей задачей было прикрытие артиллерийской батареи из 2-х горных орудий. Снарядов к ним оставалось совершенно немного; мы понимали, что первый бой для нашей группы станет и последним. Тем не менее, мы выбрали хорошую позицию на высоте, прикрывающей перекрестье основных дорог. Окопались по самые уши, замаскировав позиции подручными средствами. И ждали.
На нас вышел крупный отряд, не менее одного конного полка. Красная конная разведка нас не обнаружила; это стоило кавалеристам нескольких сотен жизней. Пускай снарядов было немного, но это была шрапнель. Свинцовые шарики, сотнями разлетающиеся в воздухе, выбивали и людей, и животных. Страшное зрелище. Но мы, привыкшие к ужасам войны, их не жалели. Однако и радости не испытывали, понимая, что никаких шансов у нас уже нет.
Всю войну мы били большевиков меньшим числом. Но их конные группы были наиболее боеспособными частями. Кроме того, дисциплина у красных налаживалась расстрельными методами. И, наконец, главное – они уже стали победителями, а мы – заранее побеждёнными. Все устали от войны, но, если для нас её конец означал лишь смерть, то им сулил победу и жизнь. Враги не побежали…
Из-за экономии снарядов артиллерийскую стрельбу мы вскоре прекратили. Красные быстро перегруппировались и пошли в атаку. Широким развёрнутым строем на нас во весь опор неслась конница врага. Последние снаряды мы вложили в упор, снова нанеся их группе большой урон и внеся сумятицу. Но развёрнутая «лава» была не очень и густой. Она «спрятала» две крупные группы на флангах… Если вспомнить историю, то можно провести параллель с битвой при Левктрах, когда афиняне разбили спартанцев, или с победой Ганнибала при Каннах. Нас обхватили так же, как древних римлян. В упор ударили пулемёты; но красные атаковали и с флангов, и с тыла, и с фронта. У пулемётчиков просто не было возможности вести огонь на 360 градусов.
Мы стреляли в упор, я сумел свалить одного, может двух… Но очередной всадник достал меня шашкой на излёте. С того момента я ничего не помню.
…Очнулся я ночью. Вокруг были лишь тела сослуживцев – их никто не спешил убирать. Наша позиция была уничтожена, а я, как ни странно, страстно захотел выжить. Невероятно, всеобъемлюще захотел выжить… Я спасся благодаря греческим морякам. Но это отдельная история. Что же касается вашего отца: он был наводчиком одного из орудий. Видимо, стрелял крепко. Я видел его мельком; конечно, мы были немного знакомы. Он обмолвился, что сумел эвакуировать семью, и что теперь он уже ничего не боится. Вы на него очень похожи: надень на вас сейчас форму да оставь короткие усы – и вот он, перед глазами.
Я не видел его тела; признаться, судьба мёртвых тогда меня не очень интересовала. По крайней мере, стонов раненых на поле боя не слышно не было. Шансы, что ваш отец спасся, стремятся к нулю; бой был горячим и явно шёл до последнего. Тем более, основной урон нанесли артиллеристы. Так что, даже если Александр Вячеславович попал в плен, это лишь отсрочило кончину. Но сделало бы её несоизмеримо более мучительной.
…Не думал я, что идя на эту встречу, узнаю про судьбу своего отца. Вроде бы уже давно был уверен в том, что его нет на свете. А сейчас будто поговорил с ним, будто коснулся его руки, услышал его голос… Да! В это мгновение я вспомнил его голос!
То ли вино так меня размягчило (пил я крайне редко), то ли рассказ Александра Ивановича, но в момент, когда мне вспомнился голос отца, я уже не смог сдержать слёз. Папа, папа… Меня поймут люди, что детьми ни разу не успели позвать отца, не знали или не запомнили его улыбки, тёплых слов, объятий… Я ведь не плакал даже тогда, когда не мог ходить после первой встречи с Раулем. Не плакал, хотя очень хотел заплакать, испытывая угрызения совести из-за Зои. Но сейчас я уже не смог сдержаться…
– Все мы теряем близких. Поверьте, Никита, нам очень жаль вашего отца – безусловно достойного человека, к тому же нашего сослуживца. Но он принял смерть не напрасно. Сколько-то людей спаслось именно благодаря его жертве. Так давай те же ещё раз выпьем за всех тех кто до конца выполнил свой долг пред нашей великой родиной, перед Россией! За них, за Россию, Ура!
Мы выпили ещё, и это было уже явно не лёгкое вино… Расчувствовавшиеся офицеры затянули песню:
Из Румынии походом
Шёл Дроздовский славный полк,
Во спасение народа,
Исполняя тяжкий долг.
Много он ночей бессонных
И лишений выносил,
Но героев закалённых
Путь далёкий не страшил!
Генерал Дроздовский смело
Шёл с полком своим вперёд.
Как герой, он верил твёрдо,
Что он Родину спасёт!
Видел он, что Русь Святая
Погибает под ярмом
И, как свечка восковая,
Угасает с каждым днём.
Верил он настанет время,
И опомнится народ —
Сбросит варварское бремя
И за нами в бой пойдёт.
Шли Дроздовцы твёрдым шагом,
Враг под натиском бежал.
Под трёхцветным Русским Флагом
Славу полк себе стяжал!
Песня в исполнении сильных мужских голосов прозвучало очень красиво и мужественно. Она и так бередила душу, а что уж там говорить обо мне – я слышал её из уст тех, о ком она сложена!
Я мучительно старался ещё раз вспомнить отца. Не фотографию, а живого, того, прощавшегося с нами на Крымском берегу… Я представлял себе лица тех, кто пошёл добровольцами сражаться за правое дело. Я представлял себе, как сражались те, кто сидел рядом со мной – и видел себя рядом с ними.
Когда человеку мучительно горько, это чувство вызывает в нём две реакции: надломанную апатию или ярость по отношению к источнику страданий. В моём случае выбор был сделан в пользу гнева.
…До того я ненавидел красных и Советский Союз умозрительно: я не помнил свою родину и событий, связанных с исходом. Я только знал, что большевики, «красные», лишили нас (эмигрантов) любимых людей и дома. Однако, я не чувствовал этого до сегодняшнего дня, ведь мне и так было кого ненавидеть. Но теперь чёрная, глухая, не имеющая выхода ярость заполонила моё сознание.
«Проклятье! Они должны ответить! Они должны ответить за наши страдания, за убитых и замученных ими людей! Я хочу правосудия! Я хочу драться с ними!!!»
Кажется, последнее я произнёс вслух. Офицеры пристально уставились на меня, будто в первый раз увидели. И я нетвёрдым голосом заговорил:
– Да, господа офицеры. Я хочу драться с «красными». Более того. Я дрался с теми, кто им служит. Я дрался с Раулем, бандитом в бригаде Жерома. Жером служит Полю Карбону. А тот работает в паре с политиканом-коммунистом Симоном Сабиани. Вот так вот, и в Марселе добрались! И матери моей угрожают!
Тут я упал на кресло. Мне очень плохо. И чуточку хорошо. Очевидно, я пьян. Это замечает и Илья Михайлович. Тем не менее, он спрашивает:
– Никита, подождите. Кто угрожает вашей матери? Почему вы об этом не сказали ранее? Так, господа! Нужно на улицу, развеяться. В ресторане могут быть лишние уши.
Холодный ветер действительно приводит меня в себя. Я уже пожалел о распущенном языке и минутной слабости, из-за которой меня могут перестать уважать «дрозды» (в РОВС я как-то не спешил), а также могут начаться проблемы (говорил я на русском, но имя Карбона в негативной интонации могли услышать). Историю о подставном турнире и угрозах матери пришлось рассказать. Какое-то время все молчали. Затем слово вновь взял «атаман»:
– Никита, послушайте. Мы в Марселе находимся не просто так. Ещё 4 дня мы будем в городе, пока капитан корабля, с которым мы отправляемся в Гибралтар, урегулирует свои вопросы. Мы собираемся присоединиться к армии генерала Франко, сражающейся против «красных» в Испании. Пускай это не Россия, но история борьбы та же; тот же и противник. Наверняка ты слышал о том, что «советы» помогают Республике? Пока это наш единственный шанс взять реванш и снова почувствовать себя настоящими воинами. Если то, что вы сказали в ресторации, является правдой, и вы готовы продолжить дело отца, отправляйтесь с нами.
– Господа, я бы с радостью. Но я не могу. Нет! Выслушайте меня до конца. Этот Рауль… он меня ненавидит. Если я отправлюсь вместе с вами, боюсь, что он выместит свою злобу на матери. Взять же её с собой? А на что она будет жить в Испании? Тут мы хотя бы чем-то успели обзавестись, а что её ждёт там?
– Никита, это единственная проблема? Если так, она решаема. Мы готовы помочь вам с Раулем и вдарить по «красным» бандитам Карбона. Заодно добудем денег нам на оружие и проживание вашей матери. Вы согласны? Вот моя рука.
Я крепко жму протянутую мне руку. Руку соотечественника, предложившего мне помощь и боевое братство.