Пройти сквозь ряды рукоплещущих французов мне помогает Поль. После боя меня сильно шатает, и тренеру приходится придерживать ученика за руку.
…Поль Пуатье, мой тренер по французскому боксу, стал мне очень близким человеком. Пуатье один из немногих французов, который сохранил честь в отношении к русским людям. И он уже успел отчитать меня за то, что я полез в рубку с фаворитом, и поздравить с крупным выигрышем – десятью тысячами франков. Этой суммы хватит на то, чтобы погасить все (и немалые) долги семьи и подготовиться к следующему бою. Естественно с условием того, что маме не придётся работать.
И вот наконец-то раздевалка. Я с трудом сажусь, мне подают полкружки с водой. Больше пока пить нельзя, можно посадить сердце. Пью короткими глотками, старательно смачивая язык и губы – так легче бороться с жаждой после горячей схватки. Вода как всегда чуть подслащена сахаром и лимонным соком. Самый любимый напиток.
– Никита, ты дурак. Но ни один другой дурак не смог бы выстоять под таким градом ударов. Я, конечно, знаю тебя и верил в твою победу, но сегодня… сегодня ты ещё раз смог удивить старого Поля.
– Тренер, победа в этом поединке ничего не значит в сравнении с вашими словами!
Я говорю искренне, ведь похвала человека, столь много в меня вложившего и столь много для меня сделавшего, не могла не трогать. Поль улыбнулся и с какой-то потаённой грустью сказал:
– Умеешь сделать приятно пожилому человеку… Никита, если мои слова столь значимы для тебя, постарайся выслушать и понять всё, что я сейчас скажу. Жером хочет организовать для тебя бой. По правилам «шоссона». Через неделю в порту.
Жером – это один из главарей портовых банд, родом из Корсики. Он и его люди беспрекословно подчиняются Полю Карбону, главарю криминального мира Марселя. Карбон контролирует всю теневую жизнь города: контрабанду, проституцию, вымогательства. Его люди безжалостно уничтожают ненужных свидетелей любого социального статуса и положения, а при первой необходимости жестоко подавляют беспорядки в порту. Он очень известный человек, которого хорошо знают и уважают даже в Париже. Ведь именно его силами и разумом организованы поставки и транзит опиума в Америку. Никто не смеет идти против Карбона и его людей, если конечно не хочет расстаться с жизнью. Однако если речь идёт лишь о турнире…
– Учитель, я готов и буду драться хоть по правилам «тапочка», хоть «ботинка», хоть английского бокса. Известен противник?
– Никита, ты молод и ничего не понял. Бой нужно будет проиграть, это обязательное условие. Если же ты одержишь победу, цитирую дословно: «мы знаем, где живёт его мама…».
Кровь бросилась к моему лицу, а кулаки бессильно сжались от немого гнева. Эти твари посмели угрожать моей матери!
– Не глупи! У тебя все эмоции написаны на лице. Но их двенадцать вооружённых отморозков! Что ты с ними сможешь сделать в одиночку?! А если и сделаешь, такие вещи люди Карбона не прощают. В самом лучшем случае, ты займёшь место одного из бандитов. А там, если ты не в курсе, вяжут кровью.
Я был в курсе. И прекрасно понимал, что до этого не дойдёт – одного отморозка с револьвером мне будет достаточно. Просто было обидно. И я даже догадывался, кто будет моим оппонентом в следующей схватке.
– Рауль?
– Рауль.
…Моё детство запомнилось мне чувством одиночества. Мама уходила работать порой засветло, а возвращалась лишь ближе к вечеру. Днём она забегала минут на двадцать – покормить меня, и снова убегала на работу. Мы жили в крошечной каморке, с малюсеньким окном, столом и двумя стульями. Даже кушетка у нас была одна на двоих, а единственной драгоценностью и украшением дома были книги. Чаще всего выброшенные кем-то ранее…
…Несмотря на бедность, мать сумела подготовить меня к школе. Не имея практической специальности, она отлично знала французский (и не только), свободно говорила на нём, читала и писала. Потому ей не составила труда научить меня читать книги Дюма на языке оригинала в возрасте пяти лет. А в школу я пошёл, умея читать, писать строчные буквы и считать до ста.
Однако на месте оказалось, что мои, казалось бы, достоинства, на деле окажутся недостатками… Подумать только! Как же я радовался вначале, когда только попал в школу! Вокруг были мальчики и девочки, с которыми можно было дружить, общаться, разговаривать! Играть на переменах, иметь какие-то свои тайны! И учёба мне давалась совсем легко, меня ведь так хорошо подготовила мама… Это сейчас я понимаю, что она хотела как лучше, пытаясь дать мне первичное домашнее образование сверх школьной программы. Ведь я был наследником старинного русского княжеского рода, а там необразованных людей не было. Всякие были – смелые и трусливые, подлые и великодушные, те, кто приумножал богатства и те, кто легко их терял. Но все без исключения имели хорошее образование.
Но мама не учла, что учился я не в дворянском пансионате и даже не в старой доброй русской гимназии. Я учился среди детей самых бедных слоёв Марселя, большинство из которых просто не было способно к учёбе. Зато все они желали лучшей жизни. А лучшая жизнь в городе была у бандитов и их приживалок. Так, по крайней мере, нам тогда казалось. И детское поведение уже изначально было запрограммировано на суровое существование в борьбе за жизнь, в которой выживают не одиночки, а стаи.
Я же во всём слушался учителей, старался учиться и получал хорошие отметки. При этом я очень хотел общаться и дружить, но одинокое детство уже наложило на меня свой отпечаток. Мне тяжело было идти первым на контакт.
Кончилось всё это плохо. Какой-то чужой и непонятный для остальных ребёнок, я быстро стал не только изгоем, но и объектом чужих издевок и насмешек. Масло в огонь подлило то, что однажды я проговорился, что являюсь русским. Травить меня начали с удвоенной силой. Я этого не понимал. Особенно странным было то, что отношение ко мне изменили и некоторые учителя, прознав про мою национальность. Не все конечно, но…
Но именно тогда я понял, что быть русским сложнее, чем кем-либо ещё. В моём классе учились французы, итальянцы, корсиканцы (держались отдельной кучкой), даже марокканец, но травили за происхождение только меня. Ещё правда, была одна девочка без национальности, с иным оттенком кожи. Однако, это отдельная история.
Были периоды, когда я вёлся у сверстников на поводу и начинал вести себя так, чтобы не выделяться из толпы. Я прекращал учить, я специально получал плохие оценки, я молчал, даже когда прекрасно знал предмет. Активно участвовал в травле ещё более беззащитных жертв, обычно дочек портовых проституток. В большинстве своём их ждала участь их родительниц, а первыми их мужчинами становились сразу несколько ребят из какой-нибудь стайки посильнее. И происходили подобные вещи в совершенно юном возрасте… Стараясь как-то выслужиться перед теми, кто лидировал в классе, я унижался до последнего и совершал самые глупые и подлые выходки, на которые меня толкали «товарищи». Например, однажды, я измазал навозом кресло молодой учительницы, что относилась ко мне как раз по-человечески, и старалась поддержать. Мне было невероятно стыдно и плохо, когда я совершал этот поступок. Но я не остановился. И когда совсем молодая ещё девушка садилась в кресло, как же я хотел тогда её остановить, предупредить! Но нет… Когда она вскочила и потребовала назваться того, кто это сделал, я молча встал, не смея поднять лица и посмотреть ей в глаза. Остолбенев от моего предательства, она смогла лишь произнести единственное:
– За что?
У меня не хватило сил даже попросить прощения… Она ушла из школы, а я продолжал учиться, хотя должно было быть совсем наоборот.
Мать же страдала, видя перемены во мне и то, как я отдаляюсь от неё, становлюсь чужим, получаю плохие оценки. Она понимала всё, что происходит, но не могла ничего изменить. Разговоры со мной не помогали, а пороть сына она не решалась. Но однажды ночью я услышал её сдавленные рыдания и как-то сразу понял, что это из-за меня. Из-за того, что я превращаюсь в деградирующее животное без чести, совести и будущего, несмотря на все её усилия.
Эти слёзы мамы разбудили во мне что-то мужское, они стали последней каплей. По сути, они спасли меня от падения в пропасть скотского существования и духовной деградации. На следующий день я пришёл в класс и прокричал в лицо тех, кто заставил меня пойти на предательство:
– Вы все скоты! Вы ничтожество, вы ничто! Вы не стоите даже пальца Шарли (учительницы), даже её изгаженной юбки-ВЫ НЕ СТОИТЕ!…
Договорить мне не дали. Вожак класса, Дюк Люсье, лишь коротко усмехнувшись, со всей силы ударил меня в живот. Охнув от боли, я согнулся; меня тут же свалили и начали бить ногами, топтать, рвать одежду. Как же меня тогда били… и откуда в тринадцатилетних детях столько ненависти и жестокости? Да, мама сумела разбудить во мне что-то мужское, но для того, чтобы я стал мужчиной, научился себя защищать – нужен был муж и отец, которого у нас не было. Или хотя бы просто другой мужчина…
Какое-то время я просидел дома. Одежду на мне порвали, а другой у меня не имелось. Маме нужно было долго копить те копейки, что она получала дворником. И тут вдруг пришёл ОН. Он – это Владимир Петрович. Дворник, такой же, как и моя мама. Она была ему не безразлична, но зная историю её любви к мужу, и имея к тому же весьма солидный возраст, он ограничивался лишь тем, что иногда помогал лишней (а ведь лишних то не было) монеткой. Да пару раз отвадил слишком уж настырных ухажёров. В возрасте-то в возрасте, да только Владимир Петрович начал свой боевой путь ещё добровольцем на стороне буров; так же добровольцам дрался против японцев. На Балканы в 1912 году поехал уже профессиональным военным, а в Мировую дослужился до полковника. Гражданской и всех переворотов в стране не принял. Не стал ничего для себя выбирать, считая самым ужасным проливать кровь соотечественников. Оба его брака были неудачными, и во Францию он отправился один. Но оказалось, что на чужбине очередной русский офицер никому особенно и не нужен.
Его боевой опыт высоко оценили местные бандиты и довольно долго настаивали на участие в местных криминальных разборках. Но Владимир Петрович сумел отстоять себя (что было невероятной редкостью), свои идеалы и свою мирную жизнь в Марселе.
И вот этот человек запросто пришёл к нам и предложил мне учиться у него боксу:
– Никита, мужчина должен уметь себя защищать. Иначе он никогда не сумеет доказать, что он мужчина. Я знаю хитрую англицкую борьбу, боксом называется…
Я тогда встрепенулся, ведь боксом занимался мой отец! И конечно, я согласился тренироваться.
Начал Петрович, впрочем, не с ударов, а с формирования моего тела. Я стал бегать кроссы; у себя дома он поставил турник, на котором я очень долго висел, прежде чем научился подтягиваться. Чтобы суметь подтянуть свой вес на перекладине, я помногу и часто отжимался. Он немного подкармливал меня, чтобы увеличить интенсивность роста мышц. И вот, наконец, мой первый урок настоящего бокса, который практически целиком отпечатался в моей памяти:
– Смотри внимательно. Чтобы сильно ударить, нужно бить быстро – второй закон Ньютона, небось слышал? Ну так вот, бьём быстро, а это значит, что руку нужно расслабить, а не напрягать – ошибка всех новичков. Далее. Что гласит второй закон?
– Сила равна массе, помноженной на ускорение!
– Правильно, молодец. С ускорением мы всё поняли, теперь с массой. Когда ты бьёшь одной рукой, ты вкладываешь в удар вес только этой руки. Но если во время удара ты переместишь вес тела на противоположную ногу и скрутишься корпусом в удар, ты нанесёшь его всем телом…
…Джэб. Прямой удар левой рукой. Лёгкий удар, в одиночку практически ни на что не годный. Максимум нос разобьёт. Но частые джэбы дезориентируют противника, заставят потеряться. А ещё им маскируют главный удар, кросс.
Кросс – это прямой удар правой руки, у правши он гораздо сильнее джэба, потому что бьётся дальней. А связка джэб-кросс эффективна тем, что джэб позволяет разогнать тело перед правым прямым. Главное здесь – чётко попасть. Твоя цель – попасть костяшками указательного и среднего пальцев в ямочку на подбородке…
…Боковые удары – хуки и свинги. Отличаются тем, что хук бьётся на ближней дистанции, а свинг с дальней. Принцип тот же – перенос веса тела в момент удара, и вкручивание корпуса. Основные ошибки – многие любят бить размашистые, длинные удары. На самом деле гораздо сильнее будет короткий и резкий удар. Кроме того, пока человек замахивается, его легко пробить прямым.
…Апперкот. Этот удар наносится вблизи, снизу вверх. Он хорош тем, что его плохо видят и от него труднее защититься. Есть ещё корпусные апперкоты – их желательно наносить в печень, солнечное сплетение и по селезёнке. Корпусные апперкоты порой эффективнее ударов в голову. Ещё есть диагональный хук. Этот удар вообще-то справедливей назвать апперкотом, но бьётся он не снизу вверх под прямым углом, а наискось, по диагонали. Отсюда и название. Такой удар обычно получается гораздо сильнее. Кстати, ты знаешь, что такое диагонали?…
…Удар должен наноситься на выдохе, когда ты выстреливаешь рукой. Именно выстреливаешь, понял? Только таким быстрым должно быть твоё движение. Если бьёшь на выдохе, руку возвращаешь на вдохе. Тогда ты не задохнёшься и будешь «работать» на протяжении всей схватки в полную силу. Кроме того, в момент выдоха напрягаются брюшные мышцы, и тогда противнику нелегко будет пробить твой корпус…
…Никогда не забывай о защите. Руки у головы – это закон. Двигайся, учись бить с шагом вперёд и назад – неподвижный боксёр является мишенью. Наноси удар правильно, чуть завернув кулак внутрь, чтобы бить костяшками…
Да, я как сегодня помню этот урок и этот день. Владимир Петрович сшил для меня настоящий мешок из свиной кожи, набив древесными опилками, сумел смастерить перчатки и лапы. В начале я бил по лапам, учась наносить удары правильно; ориентиром становился звук. Глухой и тусклый – значит, ударил слабо или не попал. Звонкий, хлёсткий – такой удар нанесёт урон. Как только я научился чуть-чуть бить, мы сразу начали отрабатывать защиту: нырки, уклоны, контратаки и конечно, блоки. Чуть позже, на мешке, я начал отрабатывать силу ударов. И каждый день, каждая тренировка что-то во мне меняла. Я становился всё более спокойным и уверенным в себе. Я перестал бояться, вспоминая школу. У меня была цель, и я упорно к ней шёл.
Занимались мы несколько месяцев. В это время я не ходил на учёбу, моё образование взяла на себя мама. Я даже немного помогал ей, работая летом грузчиком в порту на полставки. Было мне тогда четырнадцать лет… Но вот начался ещё один учебный год. Несмотря на продолжительное отсутствие, моего багажа знаний оказалось достаточно, чтобы продолжить учёбу в «родном» классе. И вот я вернулся, невозмутимо смотря на глумливые усмешки одноклассников.
Но сразу стая Дюка ко мне не полезла. Во-первых, они давно меня не видели, а за прошедшее время я крепко подрос, раздался в плечах и подвёрнутые рукава не скрывали жилистых, мускулистых рук. Смущало их и моё независимое поведение. Потому, чтобы докопаться до меня, им нужен был кто-то на затравку. Кто-то, над кем можно вдоволь поглумиться, потешиться, и кто гарантированно не сможет себя защитить. Этой жертвой стала Зои.
…Она была не просто дочерью шлюхи; она была дочери шлюхи, родившей от негра. Это был низ падения даже для проститутки – родить от негра. Кроме того, ходили слухи, что несмотря на профессию, родительница Зои хотела лучшей жизни для дочери, хотела когда-нибудь забрать её с собой и уехать, защитив от своей участи. Она даже умудрялась как-то участвовать в её жизни, сыто кормить и один раз купила ей эклеры. Франция, эклеры… А в Марселе дети бедняков их никогда не ели. И эти пирожные, которые когда-то попробовала дочь самой бесправной из нас, больше всего задевали одноклассников.
Сама Зоя к 14 годам оформилась в довольно милую и зрелую девушку с европейскими чертами лица и кожей цвета молочного шоколада. Её никак нельзя было назвать страшной и отталкивающей. И девушка, с пронзительными карими глазами и волной вьющихся волос до пояса это уже осознавала. Ко мне она относилась терпимее многих; я же издевался над ней в своё время, когда изо всех сил прогибался под негодяев. Но теперь всё это было в прошлом.
Дюк полез к девушке сам, потому что его кодла вполне уже облизывалась на её тело. Он хотел быть первым и тем самым заявлял на неё свои права. И издёвки его принимали совсем уже не детский характер.
Я не помню, что он говорил. Что-то про чёрную шлюху, которая должна ублажить всю его команду после уроков. Ощущая внутри себя весёлую и очень азартную злость, я с улыбкой подошёл к нему и сказал:
– Оставь Зои в покое, Дюк.
Он улыбнулся в ответ.
– Что русский, мало тебе в прошлый раз дос…
Договорить он не успел. Я несколько месяцев готовился ради этого мгновения. И долгое ожидание оправдалось в полной мере.
Всю свою ненависть, гнев и жажду мести я вложил в правый кросс. Ударил настолько быстро, что сам не смог уловить движения руки; испугался даже, что удар вышел слабым и неточным. Но на деле я чётко попал в подбородок; а сила удара была такова, что весь класс услышал, как громко лязгнули челюсти Дюка, прежде чем он с грохотом рухнул на пол.
На меня тут же бросились двое его прихлебателей. Первый попытался ударить размашистым боковым слева. Я свалил его коротким и жёстким хуком правой руки. Под удар второго я нырнул с одновременной атакой по корпусу; разогнувшись как пружина, тут же нанёс два сильнейших боковых удара. Оба нашли свою цель.
В течении каких-то считанных секунд я «выключил» сразу трёх парней, одних из наиболее наглых, жестоких и сильных в классе. Это наполнило мою душу диким восторгом победной схватки, чувством пьянящим и опасным. Я повернулся к оставшимся «бойцам» и поманил их к себе рукой, бросая вызов всем без исключения.
На деле я сильно рисковал. Если бы оставшиеся пятеро набросились на меня разом, я вряд ли бы выстоял. Но столь скорая победа над «центровыми» ошеломила весь класс. Никто не решился ответить на мой вызов и атаковать. Кроме того, была ещё одна причина их бездействия: один из членов группы желал стать лидером. В дальнейшем, сложившуюся ситуация он развернул в свою сторону, подмяв разбитого Люсье.
С этого дня мой авторитет в классе стал непререкаем. И ребята, и девушки искали общения со мной, но более всех преуспела Зои. Возможно, я был первым, кто когда-либо заступился за неё. В моём лице она нашла надёжного защитника и покровителя. Я же, наконец-то обрёл друга-ровесника. Пускай она была девчонкой – плевать. Важно то, что она меня понимала.
Мы оба любили читать и много фантазировали о временах мушкетеров и кардинала. А приходя на море, тут же предавались мечтам о корсарах и Новом Свете, играли в индейцев. Я читал также русских авторов, и иногда Зои просила прочитать ей что-либо на моём родном языке…
Это был относительно короткий период счастливого времени. Я хорошо учился и закончил школу одним из лучших. В порту меня взяли грузчиком на полную ставку. Какое-то время спустя я сумел устроиться официантом в довольно неплохом ресторане в «цивилизованной» части города. Там я получал больше, чем на разгрузке даже без чаевых. И я наконец почувствовал себя настоящим мужчиной, добытчиком.
Свыше мне было дано 2 года безмятежной жизни. Затем судьба сделала очередной изгиб, поменяв свой цвет на чёрный.
Вначале разболелся Петрович. Работая на улице в любую погоду, он поймал ангину. Казалось бы, лёгкая простуда, ничего страшного. Но сказался возраст, больное горло дало осложнение на сердце. Мой самый близкий человек (после мамы) слёг, и я залез в крупные долги, чтобы достать лекарства. А для того, чтобы вернуть деньги, всё время приходилось работать. Помимо ресторана, я снова вернулся в порт.
Всё более сложными становились отношения с Зои. Мы редко виделись; а между тем миловидный подросток преобразился в красивую девушку. Я не мог не засматриваться на её тонкий стан, красиво очерченные бёдра и высокую грудь… Она безумно грациозно двигалась на своих длинных ногах; лукавые карие глаза и полные чувственные губы манили… Зои давала ясно понять, что хочет стать кем-то ближе, чем просто другом.
Однажды, во время одной из немногих наших встреч, мы решили задержаться на море и полюбоваться закатом. Если я и любил что-то в Марселе, так это море. Мы обожали плавать, обожали шум волн; в вечернюю пору с наслаждением бродили по кромке песчаного берега.
Вот и в тот день мы задержались после купания, чтобы увидеть, как солнце погружается в морскую воду… Это чарующее зрелище, чувство полного единения с природой и ощущение вечности, которое посещает человека в такие мгновения, создали неповторимую атмосферу близости. Её лицо оказалось вдруг совсем рядом с моим; её глаза, отражающие закат будто звали меня… И повинуясь этому зову, с бешено колотящимся сердцем, я коснулся своими губами её полных и чуть влажных губ. Она не отстранилась; в момент прикосновения по телу будто прошла электрическая волна. Это был даже не поцелуй, только лёгкое касание; но секунду спустя мы жадно впились друг в друга, сплетя тела в объятьях. Я чувствовал жар и упругость молодого, ещё не тронутого женского тела и стремительно сходил с ума.
Этот вечер мог кончиться близостью, которой каждый мужчина жаждет от красивых женщин. Но я не смог. Когда Зои начала освобождать себя от одежды, я нашёл в себе силы оторваться от её тела. Безумно желая близости с ней инстинктивно, разумом и душой я желал остаться честным. Как человек, воспитанный с детства на примере трагичной любви и верности родителей, я не мог по-другому. А если говорить по чести, то в своих чувствах разобраться у меня не получилось.
Мы были близкими друзьями; она мне очень нравилась и не раз приходила в томящих ночных грёзах. Но мне нужно было больше – мне были нужны чувства, в которых я не стал бы сомневаться. А я сомневался. Моя мама – графиня Калязина, отец – русский офицер. А она дочь шлюхи… Это было жестоко и несправедливо. Несправедливо судить о человеке по родителям, но я не мог ничего поделать с ощущением того, что не хочу жениться на ней. И если бы я перешагнул тогда последнюю черту, зная, что у нас нет совместного будущего, я предал бы её, предал бы нашу дружбу и свою честь.
Зои же не поняла моего поступка, попыталась узнать причину охлаждения. Я же в начале стал не ничего объяснять, но… В дальнейшем решил, что объяснение всё-таки необходимо.
И некоторое время спустя мы ещё раз встретились. К сожалению, я не спросил у мамы совета из-за стеснения и стыда. А раз так, то лучшим выбором (как мне тогда показалось), была правда.
Какой же я был дурак! Как сильно я ранил бедную девушку, всю свою жизнь носившую клеймо матери….Ведь по сути своей, я был единственным её другом… хотя каким другом?! Я стал её первой любовью! А своими словами я её унизил и оскорбил до глубины души, растоптав всякие надежды…
…Кровь отлила от её лица, губы сжались в узкую линию. Из-под плотно сжатых ресниц градом катились слёзы. Она долго сдерживалась, слушая мои слова, лишь тихонечко всхлипывала. Потом, попытавшись что-то сказать, бешено разрыдалась и побежала…
Как же горько я себя тогда чувствовал! Ей, конечно, было гораздо хуже, но всё-таки… Больше всего мне хотелось никогда не говорить этих слов. Хотелось всё исправить; понимая свою ошибку и сострадая Зои, я готов был признаться в любви и позвать её замуж. Но думаю, что она поняла бы мой порыв и ещё сильнее оскорбилась моей жалостью.
Я всё-таки навязался проводить её. Как-то успокоив, пытался разговорить, даже шутить… Это не помогало. Я ненавидел себя, ненавидел весь мир вокруг. Мне хотелось с кем-то подраться, выплеснуть эмоции. И одновременно хотелось, чтобы мне было больно. Больно настолько, чтобы Зои не смогла меня уже упрекнуть. …Иногда наши желания сбываются.
Их было всего трое. Трое, перегородивших пустынную тропу с дикого пляжа в город. Они не имели с собой оружия; онидаже не выглядели достаточно крепкими. Я был явно сильнее любого из них. Пожалуй, самым опасным мне показался центральный, по повадкам старший группы. Наглая, презрительная усмешка; сальный, будто ощупывающий Зои взгляд. Долговязый, с длинными конечностями, он был несколько крепче прочих. Я не ошибся, опознав в нём лидера.
– Эй, шлюшка! Твоя мать давно уже не приносит деньги. Пора бы занять тебе её рабочее место.
Гадкая ухмылка ещё сильнее исказила черты лица этого дегенерата. Зои же дёрнулась, как от удара, её кожа стала мертвенно-бледной. Девушку начало трясти.
– Слушай, ублюдок. Если у тебя есть лишние зубы во рту, тебе стоит заткнуться. Уйдите с дороги! И может останетесь целыми.
На деле я искал драку. Мною двигало желание выплеснуть раздражение и злобу.
– Да? И кто здесь такой смелый? Ты мне угрожаешь? А ты хоть знаешь, кто я?
– Не угрожаю, нет. Просто предупреждаю. Кто ты, не знаю. Но догадываюсь, что передо мной очередной кусок пахучего дерьма.
Он спустился ко мне один, и я даже пожалел, что не все трое: так схватка выглядела бы эффектнее. Но не зря меня предупреждал Петрович: нельзя недооценивать противника!
Я всё сделал вроде правильно. Держал дистанцию вытянутой руки с ножом, чтобы среагировать на начавшуюся атаку. Руки согнул в локтях у груди – ещё не стойка, но вполне можно успеть поднять для защиты. И отсюда же легко атаковать «карманными» ударами. Но я не учёл одно важное обстоятельство: в Марселе был известен не только английский бокс.
Оппонент неожиданно резко довернулся боком, подтянул к груди правую ногу, и тут же выстрелил стопой мне в колено. Всё это заняло одну секунду; не ожидая подобной атаки, я, конечно же, её пропустил. Дикая боль и гнев бросили меня вперёд, я со всей силы вложился в правый кросс. Но противник нырком ушёл от удара, одновременно обрушивая круговой удар ноги по внешней стороне бёдер. Ощущалось это так, будто по левой ляжке ударили топором. Я действительно упал как подрубленный. Следующие удары пришлись мне в живот, пах и голову…
Я будто сквозь сон услышал:
– Хватайте девчонку. Сейчас отведаем свежего мясца… А то вдруг этот мешок её ещё не раскупорил! Ха-ха-ха!
Нет!!! Эта мысль пронеслась в голове и привела меня в чувство. Я вывернулся на земле и схватил противника сзади за ноги. Он упал; подхватив камень, что есть силы, метнул его в спину ближнего к Зои ублюдка.
– Беги!
Мой бешеный крик заставил девушку встрепенуться и побежать. На меня бросился третий противник, но словив хороший удар, рухнул наземь. Однако затем мои ноги оторвались от дороги, и я больно приземлился на спину. Теперь-то я понимаю, что меня сбили подсечкой.
От ноги, летящей в голову, я закрылся руками. Прикрыл пах, подтянув согнутые в коленях ноги. Но очередная атака сотрясла сознание: сзади мне крепко досталось по почкам… Поднялся третий подонок, и на меня обрушился целый град ударов, от которых невозможно было закрыться.
В какой-то момент, обезумев от боли, я забыл о защите; обхватив ногу одного из нападавших, свалил его. Успел ещё лечь сверху и пару раз пробить рукой – но тут затылок взорвался очередной вспышкой боли. Я провалился во тьму…
Так состоялась моя первая встреча с Раулем. Как оказалось, он был одним из тех многочисленных молодчиков, кто активно рвётся в портовые банды. Своё место они заслуживали вымогательствами у наиболее слабых, мелким разбоем и приводом молодых девушек на панель. Будущих проституток предварительно насиловали.
Я выжил чудом. Местные рыбаки нашли моё окровавленное тело в кустах у дороги – услышали глухие стоны. Какое-то время я действительно был на грани жизни и смерти из-за потери крови и переохлаждения.
Мать чудом не сошла с ума, чудом её не хватил удар. Но вот Петрович… Я больше не покупал и не приносил ему лекарства. А волнение за меня надорвало больное сердце старика. Моего наставника не стало…
Это был страшный удар. Правда, имелась одна хорошая новость – мать Зои действительно скопила деньги на отъезд. Женщины уехали из города в тот же злополучный вечер. Возможно, уехали бы и раньше, но Зои оставалась из-за меня. Прости…
А у меня снова появилась цель. Эту цель звали Раулем. Я понимал, что не смогу изменить ситуацию с бандитизмом и проституцией, не смогу предотвратить сотни людских трагедий. Но вендетта одному конкретному человеку была вполне реальной. Я мог его подловить, мог избить, даже покалечить или убить. Но всё это могло вызвать ответную месть – или от самого Рауля (если бы он остался жив), или от бандитов, которым он служил. У меня ведь была ахиллесова пята – беззащитная мама. А значит, единственным возможным вариантом мог стать бой на тотализаторе, на глазах у болельщиков.
Но в этом варианте у Рауля было преимущество. Бои проходили по определённым правилам, чаще всего – по правилам «шоссона» (тапочка). Шоссон изучал удары ногами, и по результатам первой схватке я сделал вывод, что они имеют превосходство над техникой классического бокса. А значит, мне необходимо быловы учиться технике «марсельской игры» (ещё одно название шоссона).
Проблема заключалась в том, что единственным доступным залом, где можно было поставить технику ударов ног, был зал Поля Пуатье. Но именно там тренировался Рауль.
И всё-таки я пришёл туда. Длительный период времени готовился к тому, что мне придётся драться, как только переступлю порог зала: развивал тело, подолгу упражнялся на мешке. Много бегал, развивал руки подтягиваниями; а сделав самодельные брусья, включил отжимания на них в тренировочный процесс. Прыгал через скакалки, чтобы стать более подвижным, старался отрабатывать удары в «челноке». Много качал пресс, чтобы ударам противника сложнее было достать корпус.
И каждую тренировку я бил свои бёдра деревянной палкой. Вначале я бил очень сильно, чтобы повторить по ощущениям эффект рубящих ударов Рауля. Но подобные удары лишь травмировали. Какое-то время после я не мог тренироваться. Тогда я изменил систему закаливания, сведя силу ударов до минимума. Однако, несколько тренировок спустя, её получалось увеличивать.
И вот он, решающий день. Я вхожу в помещение, внутренне готовый к схватке. Но на меня просто не обращают внимание. Мужчины нескольких возрастов разбиты по парам, и как я понимаю, легко спаррингуют, нанося в основном высокие удары ногами; руками же только блокируя удары.
Меня замечает наставник. Среднего роста, крепко сбитый, большая часть его головы была лишена волос; оставшиеся же были седыми. Однако, судя по лицу, ему было чуть больше сорока.
– Парень, ты пришёл тренироваться?
Судорожно киваю в ответ. В этот момент из зала раздаётся знакомый, гадкий голос:
– Мешок с дерьмом снова хочет взбучки? Сейчас…
– Рауль, в зале говорит только тренер. Ученики – с его разрешения. Они обязаны заниматься той задачей, которую он, то есть Я, поставил. У тебя есть задача, и я не разрешал тебе говорить. Что-то не устраивает? Выметайся!
Судя по тому, как Пуатье разговаривал с этим выродком, и по тому, что тот тут же заткнулся, зал тренер держал крепко.
– Месье! Я хотел бы у вас тренироваться!
– Тренироваться может каждый. Но мои ученики платят деньги. Ты сможешь платить?
Поль назвал сумму. Она была вполне терпимой. С этого дня я начал тренироваться в его зале, в котором, помимо «шоссона», преподавался «сават» (ботинок или сапожок).
…В моей жизни снова наступили счастливые дни. Каждая тренировка позволяла сбросить мне напряжение, избавиться от страха. Каждый новый удар, каждое новое движение вызывало во мне бурю восторга. Я стал значительно гибче и быстрее, лучше стала моя координация и пластика движений. Конечно, присутствие Рауля в зале несколько омрачало общее настроение. Но Пуатье сразу увидел, что мы «знакомы» явно не по-дружески. Он присёк все попытки Рауля подловить меня или встать в пару на тренировочном спарринге, пообещав, что выгонит его из зала. Также Пуатье сказал, что если мы хотим выяснить отношения, то лучше всего сделать это на боях.
Техника ударов в шоссоне давалась мне легче, чем я ожидал. Оказалось, что работая ногами, необходимо переносить вес тела и вкладываться в удар, так же как и в боксе. Только здесь максимальная мощь достигалась благодаря вкручиванию бедра. Ключ к эффективной технике ударов заключался в растяжке, а растяжка становилась возможной после хорошего разогрева. То есть после тех же пробежек, приставного шага, прыжков.
Достаточно быстро я стал неплохо тянуться; и хотя на полный шпагат не садился, мне всё же удавались высокие удары ногами, вроде шассе (бокового удара) или фуэтэ (удара с разворота) в голову. Но это были неточные, не акцентированные атаки и в спаррингах я не мог их эффективно применять. Более или менее получался прямой удар, но силы в нём явно не хватало. Шассе по среднему (рёбра) и нижнему (сухожилия выше колена) уровням были самыми мощными в моём арсенале. Но, увы, боковой удар на среднем уровне легко блокировался локтями, на нижнем – развёрнутым наружу коленом. Если я набил себе бёдра, то ударную поверхность – голени – набить было крайне сложно. Каждое попадание голени в блок вызывало сильнейшую боль. Я неплохо освоил подсечки; иногда получались одиночные удары стопой в бок или фуэте по корпусу. В целом же, несмотря на все мои успехи, шоссон я освоил на троечку.
Когда наступил черёд боёв на тотализаторе, Рауль выбрал противником меня. Все были уверены в его победе, как и он сам. Мой быстрый рост его беспокоил, и схватиться со мной, пока я был ещё «сыроват», было самым разумным для него вариантом. Потому что на момент схватки Рауль был гораздо техничнее: его удары по нижнему уровню проходили значительно быстрее, на спаррингах высокие шассе и фуэтэ уверенно находили цель. В тоже время все уже знали нашу историю, и надеялись на яркий и драматичный бой… С предсказуемым исходом. Что означало многочисленные ставки и хорошие деньги. Говорят, что этот бой должен был стать для моего противника чем-то вроде финального испытания у бандитов.
Я принял вызов, отлично понимая, что у Рауля есть преимущество в технике ударов ног. Но у меня в рукаве был припрятан козырь.
Удары кулаком в шоссоне запрещены. Руки служат в основном в роли защиты. Разрешается бить открытой ладонью; при этом удар, по сути, является лишь пощёчиной. Как правило, он применяется, чтобы отвлечь, дезориентировать или спровоцировать противника.
Но работая дома по мешку, я попробовал пару раз эти «пощёчины». И обратил внимание на то, что пытаюсь бить по-прежнему как боксёр, включая в удар корпус, перенося вес тела. И что самое интересное, удар получался вполне себе ничего! Решив и дальше поэкспериментировать в данном направлении, я обнаружил, что удары, наносимые пяточкой ладони, соизмеримы по мощи с кулаками в боксе. Тогда я начал комбинировать атаки рук и ног. У меня обнаружился неплохой прямой удар раскрытой ладонью на уровень солнечного сплетения. При этом я наносил его, чуть приседая на колени; можно сказать с уклоном. Боковые удары были представлены чем-то вроде диагональных хуков и ударов сверху вниз; при этом мне удавалось вложиться телом в каждое движение. Боксёрские двоечки неплохо сочетались с прямыми и боковыми шассе. И всё это я отрабатывал дома. Рауль знал только то, что я тренировал в зале. Значит, не мог оценить меня объективно. Кроме того, каждый из своих ударов я старался повторять на скорость и максимум повторов, что давало мне возможность провести скоростную серию. Впрочем, подобной техникой владел и мой противник.
В целом же я был уверен в себе и в своей победе. И вызов человека, ради которого, собственно, и пришёл в зал, принял с мрачным торжеством.
…И вот он, вечер боя. Серьёзной публике здесь нет, так – рядовые бандиты, матросы, рыбаки и просто зеваки. Ну и конечно сами бойцы, которые также имеют симпатии и делают ставки. На меня, впрочем, ставок практически нет – оно и понятно. Но уже перед самым началомодин из парней шепнул мне на ухо:
– Тренер поставил на тебя!
Я тоже поставил на себя все свои сбережения. Но вот Пуатье… Быстрый взгляд на учителя, в ответ ловлю одобряющий кивок. Ну что же тренер, я постараюсь вас не подвести!
…Прямой удар ноги в корпус – противник уходит в сторону и тут же филигранной подсечкой сбивает меня на настил. Рывком встаю; Рауль обозначает боковой удар в нижний уровень, но тут же переводит его в голову. Успеваю закрыться предплечьем и контратакую шассе по бедру. Этот удар противник блокировать не успевает; презрительная усмешка победителя на его лице сменяется злобной гримасой. Молниеносный фуэтэ в моё лицо встречаю руками; но, используя инерцию движения, Рауль наносит рубящий удар по моим бёдрам левой ногой. Из-за поднятых рук я пропускаю его; противник же продолжает серию ударом с разворота в корпус. Пробитие печени. Я еле стою…
Рауль поднимает руки и что-то кричит в толпу. Болельщики поддерживают его; в мою же сторону доносятся ругательства и оскорбления. Только тренер смотрит выжидательно, будто знает, что бой должен идти по другому сценарию.
Ну что же. Пожалуйте наживку.
Я держусь за печень обеими руками, голова открыта. Рауль скользящими шагами приближается ко мне. Шаг, ещё один и ещё… Я по-прежнему не поднимаю рук, тяжело дышу, изображая на лице невыносимые муки боли. Впрочем, мне действительно очень больно. Но, главное, – не пропустить атаку.
Удар я всё-таки почувствовал. Высокий шассе в голову, который мог бы красиво закончить схватку. Мог бы… Пропуская атаку противника над головой, я ухожу вниз и подсечкой под опорную ногу сбиваю Рауля. Мгновение спустя он встаёт. Но не спешит атаковать, вышагивая по настилу короткий полукруг. Он улыбается, покачивает головой, с интонацией: «а парен- то что-то может…» Я же, стоя на месте, используя промедление оппонента и восстанавливаюсь. Вот он оказывается довольно близко ко мне:
– Рауль!
Противник моментально концентрируется. Резкий прыжок в его сторону; он мгновенно реагирует прямым ударом ноги. Удар хорош, реакция отменная; но я ждал от него именно этот ход. Шассе режет воздух справа от корпуса, а пяточка моей ладони находит солнечное сплетение француза. Распрямляюсь, двоечка прямых: левый разбивает нос, правый попадает в уже поднятые руки; но я продолжаю атаку хлёстким шоссе по плавающим рёбрам. И тут же повторный удар, теперь жёстко по ногам! И ещё один – с разворота, стопой под рёбра… Все удары находят цель. Рауль опускается на колени; но мгновение спустя встаёт, ведомый гордостью и ненавистью. Однако я не даю ему восстановиться: рывком сблизившись, пробиваю два жёстких боковых; голова противника хоть и закрыта руками, но дёргается от тяжести принятых ударов. Тут же повтор прошлой связки – шассе по корпусу… а второй удар я по наитию наношу точно в голову! Руки Рауля падают, его шатает, но он всё ещё на ногах… На секунду мы ловим глаза друг друга: его, полные обречённой ненависти видят в моих гнев и скорую расправу.
Я впервые в жизни наношу столь точный и резкий фуэтэ в челюсть противника; этого удара он от меня явно не ждал. Рауль срубленным деревом валиться на пол. Зрители неистовствуют!
…С тех пор я больше не видел его в зале. Эта схватка принесла мне хороший выигрыш; я смог отдать четверть долга и успокоить кредиторов. Тренер на мой немой вопрос ответил следующее:
– Я участвовал в штурме «Линии Гинденбурга» под Терни-Сорни. На этом участке впереди нас прошли русские из «Легиона Чести». Эти воины сделали практически невозможное, прорвав три линии германской обороны. Причём на третью линию они пошли без патронов, со штыками наперевес и вашим боевым кличем… Ура? Я тогда понял, что русские настоящие бойцы и дерутся до последнего. И на тренировках замечал в тебе эти качества. Боевой азарт, стремление к победе, но главное – силу воли. Я горжусь, что у меня есть русский ученик.
…Я хотел участвовать и в дальнейших боях на тотализаторе. Но учитель, отметив мою боксёрскую технику, предложил драться по правилам французского бокса, а не шоссона. Эти бои были более престижными, а публика собиралась гораздо более пристойная… И богатая, что отразилось на моём кошельке и желудке. На плотном питании я заметно подрос, сантиметров до 180. Корпус увили грудные и брюшные мышцы, а плечи раздались до 52 размера. На руках рельефно и выпукло заиграли бицепсы и трицепсы. Картину завершали правильные черты красивого мужского лица (спасибо родителям), обрамлённые короткой тёмной бородкой. Так что мои бои (где я выступал обнажённым по пояс) собирали не только мужскую публику.
С Пуатье мы подтянули мои удары ногами, разобрали больше связок руки-ноги. И я стал успешно биться с французскими боксёрами. Пока мне везло, и я взял верх в семи (из семи) поединках. Причём последнюю победу я одержал сегодня, над довольно опытным и вполне себе известным боксёром, что открывало мне дорогу в большой спорт.
…Но Рауль всё-таки попал в группировку Жерома. Теперь он хотел мести, также как и я когда-то. Но шансов в честном бою у него не было. Однако его устраивала любая цена и любая победа – хоть и посредством угроз моей матери. А это не оставляло мне никакого выбора…