От Центрального управления мы отъехали в черном массивном самоходе с гербом магконтроля на дверцах. Водитель-гном в черной форме жандармерии странно на меня покосился, но я не придала этому значения. Меня больше волновало неудобное горбатое сиденье, изобиловавшее кочками и проступающими сквозь черную кожу пружинами.
– Не ерзайте, Бонс, – покосившись на меня, велел начальник.
Но как же не ерзать, если, пытаясь хоть как-то устроиться, я то и дело съезжала по буграм в сторону Белянского, рискуя нарушить субординацию. Приходилось держаться за ручку на дверце и надеяться, что путешествие будет коротким.
На мое счастье всего через десять минут самоход затормозил перед домом на Торговой улице. Дома здесь были массивные, в три или четыре этажа, с отделанными дорогим камнем фасадами. От тротуаров дома оберегали чугунные ограды с калитками напротив парадных входов.
Выбравшись из черного нутра казенного самохода, я задрала голову, рассматривая здание, перед которым нас высадили. У подъезда дежурили жандармы, еще двое стояли под окнами чуть в стороне, передавая из рук в руки фляжку, к которой каждый по очереди прикладывался.
– Возьмите, – велел Белянский, протягивая продолговатый артефакт из тусклого сплава на черном шнурке.
Я хмуро воззрилась на предмет и покачала головой.
– Не нужно. Все нормально.
Шеф недовольно сжал артефакт в руке и, понизив голос, строго спросил:
– В чем дело?
– Ни в чем. Просто не надо артефактов, – чуть поморщившись, тихо ответила я.
Рейян спрятал вещицу в карман и пару секунд помолчал.
– У вас есть платок? – повернувшись ко мне, задал вопрос Белянский, а потом, не дожидаясь ответа, вытащил из нагрудного кармана пиджака сложенный вчетверо кусочек ткани. – Постарайтесь не свалиться в обморок.
Глянув на шефа, я молча взяла платок и проследовала за начальником к двери, которую перед нами тут же распахнули. Воспользоваться платком захотелось в тот же момент, как я переступила порог. По заполненному жандармами холлу расползался сладковатый душок, перебивавший все другие запахи.
– На второй этаж, старший следователь, – доложил один из жандармов.
– Кто из судмедэкспертов приехал? – спросил Белянский, шагая к лестнице.
– Харт, – откликнулся кто-то из мужчин. – Он как раз у нас был, когда сообщили о происшествии.
Рейян кивнул и пробормотал себе под нос:
– Отлично. С ним хоть работать можно.
Жандармы косились на меня с любопытством, но я, не глядя по сторонам и прижимая к лицу платок, последовала за начальником. От платка ненавязчиво пахло терпким мужским одеколоном, но сладковатое зловоние все равно чувствовалось. Желудок мгновенно взбунтовался. Пришлось на секунду приостановиться и прикрыть глаза, пережидая легкое головокружение.
– Бонс, – позвал начальник с площадки второго этажа. – Ну, где вы там? Если вам плохо, идите на улицу.
Ха! Так я и пошла! Тащить меня за собой я не просила, но разве это повод позорно сбегать? Не дождетесь, рейян Белянский!
Я медленно глубоко вдохнула, заставляя себя сосредоточиться только на аромате одеколона, и расправила плечи. Дальше я поднималась уже куда спокойнее и в большую комнату вслед за начальником вошла совершенно собранная, уже заранее зная, что там увижу.
Нынешняя Торговая улица в прежние времена смотрела фасадами на большую торговую площадь, носившую простое и емкое название Рынок. Площадь была огромна, и деревянные строения купцов и лавочников занимали ее так тесно, что по дощатым настилам, прикрывавшим тогда голую землю, едва могли пройти в ряд два человека. Но место было важное, богатое. Все купцы стремились попасть именно на Рынок, ведь там ковались настоящие состояния, на которые можно было безбедно жить многие годы, и там продавались лучшие товары. И торговцы, дабы показать свою силу и зажиточность, стали выкупать дорогую землю вокруг Рынка и строить для себя хоромы.
Дома из белого и серого камня, добыча которого велась в каменоломнях в трех сотнях миль от Гаруча, всего пару десятков лет назад получившего статус столицы нового королевства, вобравшего в себя сразу три ранее существовавшие державы, вырастали быстро. Каждый купец стремился построить хоромы побогаче, отделать самым лучшим мрамором и резьбой; каменотесы брали огромные деньги за свою работу. Но уже тогда власти новой столицы обязали купцов соблюдать некоторые требования, что и определило нынешний вид улицы.
Дома выше четырех этажей не допускались, каждому купцу разрешалось строить фасад не более чем на пять окон в ряд. Чтобы выхлопотать себе послабления, купцы доплачивали. И порой очень много.
Через сотню лет Рынок решено было очистить от торговых рядов – Гаруч развивался и ширился, и власти желали отдать дорогую землю под застройку. Площадь исчезла, а дома, прежде стоявшие по ее периметру, получили новый адрес. На месте Рынка возвели важные учреждения.
Спустя еще сколько-то лет в домах на Торговой сменились жильцы, и теперь здесь обитало много просто очень богатых людей, переделывавших внутреннее убранство домов на свой вкус.
Дом, в котором мы оказались, когда-то строило сразу несколько купцов. На каждого из них выделялось не так уж много земли вокруг Рынка, и, не желая терять метры на необходимые между домами проулки, торговцы построили одно здание, но с тремя отдельными входами. Их примеру последовали и другие, но этот дом явно был одним из первых.
За подобный подход торговцев можно было бы назвать скрягами, ведь свои состояния купцы Рынка делали на соли, пряностях, только начавших свое распространение гномских механизмах, но это было лишь внешней оберткой. Фасад дома выглядел дорого, но сдержанно, а вот внутри скрывалась настоящая роскошь.
Да, прошли столетия с тех пор, как дом был построен, сменились поколения жильцов и владельцы, но все внутри дышало роскошью. Я не обратила на это внимания, когда входила в дом и поднималась по лестнице, но в большой комнате на втором этаже царило истинно королевское великолепие.
Старинная и потертая, но все еще очень крепкая массивная мебель из дорогого ильма закрывала от зрителя большую часть стен. Комнату заполняли высокие шкафы, полные толстенных книг, зеркала с частично облезлой амальгамой в старинных резных рамах, столы на тяжелых ногах в виде вставших на дыбы коней и множество других предметов, отчего создавалось впечатление, что посетитель оказался не в чьей-то гостиной, а в старой лавке или каком-то хранилище, куда просто снесли лишнюю мебель. Собравшимся в комнате жандармам и работникам магконтроля было здесь явно тесно.
Но даже мебель не могла скрыть изначального великолепия. С высокого потолка на посетителей смотрела не потускневшая за многие годы роспись. Массивные люстры на цепях давали ровно столько света, чтобы оценить и талант художника, изобразившего леса, луга, возвышающийся на горке старый город и выезжающую из его ворот шумную процессию; и состоятельность заказчика, пожелавшего украсить картину золотом и сверкавшими то тут, то там цветными камешками, вряд ли бывшими просто стекляшками. Искусно изображенные псы, лошади и конники кое-где сбегали даже на стены; казалось, что вот-вот услышишь и лай, и ржание, и даже раскатистый смех людей, отправлявшихся на увеселительную охоту.
На стенах золота становилось больше. Оно текло от росписи на потолке побегами, цветочными бутонами и усыпанными камнями ярко-синими цветами, рассыпавшими бледные голубые блики по мебели, рамам, вазам, теснившимся на шкафах, и по наборному мозаичному полу там, где он не был прикрыт блестящими шелковыми коврами, расцветавшими не менее прекрасными и экзотическими синими цветами.
Цвел на одном из этих ковров и темно-бурый цветок…
Стараясь дышать не слишком глубоко и как можно реже, я вслед за начальником приблизилась к широкому креслу у стены, пытаясь рассмотреть то, что от зрителя спрятали под белой казенной материей. Очертания не оставляли сомнений, что ткань скрывает человеческую фигуру.
– Доброе утро, Марьян, – приветствовали Белянского, и я скосила глаза на рейяна, сидевшего на маленьком складном стульчике.
«Метаморф, – мгновенно поняла я, разглядывая молодого мужчину. – Или потомок метаморфов, как я».
Сухощавый и длинноногий, этот рейян выделялся на фоне одетых в черную форму жандармов своей ярко-синей шевелюрой. На носу молодого мужчины сидели круглые очки с желтыми стеклышками, на клетчатом шерстяном костюме виднелись потертости и чернильные пятна.
– Кому доброе, а кому не очень, Вирсен, – с невеселой усмешкой ответил мой начальник, натягивая на руки тонкие перчатки, поданные метаморфом. – Вот у него, – он кивнул на тело под простынею, – утро явно не задалось.
Синеволосый согласно кивнул и бегло посмотрел на меня.
– Кто это с тобой? – спросил он.
Я вовремя заслонила лицо платочком, скрыв свое удивление. В каких облаках витал судмедэксперт, если не слышал, что у Белянского новый секретарь?
Мужчина мгновение смотрел на меня, а потом вновь уставился на свои бумажки, чуть кривя губы, и я прекрасно понимала его почти нескрываемое недовольство.
Многие метаморфы откровенно недолюбливали себе подобных. Об этом мне рассказывала тетушка, в отличие от меня унаследовавшая дар к изменению внешности. По ее словам, нелюбовь эта таилась на инстинктивном уровне, неосознанно требуя постоянно разбавлять кровь изменяющихся, а не смешивать ее с себе подобными. А небольшое общее число магов-матаморфов позволяло им почти не пересекаться друг с другом.
– Элла Бонс, мой секретарь и помощник. А это Вирсен Харт, единственный вменяемый эксперт Центрального управления, – сказал Белянский и медленно откинул материю, чтобы разглядеть тело. Значит… уже третий? Уверен?
Метаморф оторвался от бумаг, секунду посверлил меня хмурым взглядом темно-серых глаз (его волосы стали чуть темнее), а потом вернулся к лежавшей у него на коленях папке и продолжал писать, попутно рассказывая Белянскому:
– Уверен. Я пришел пораньше, заглянул в жандармерию по делам и выехал с ребятами, когда им позвонили и сообщили об убийстве.
– Кто сообщил? – спросил Белянский.
На самом деле мой шеф мог и не выезжать на место преступления. Его работа заключалась вовсе не в том, чтобы лично расследовать убийства, но, похоже, старший следователь управления свою работу понимал совсем не так, как гласили инструкции.
И чего тогда он мне о них напоминал?
Заниматься расследованием должен был кто-нибудь из подчиненных рейяна, а по штату ему полагалось не менее трех следователей, работавших посменно, что обеспечивало постоянное присутствие работника подразделения в управлении. Магические убийства происходили гораздо реже обычных и в десятки раз реже нападений и краж, поэтому такого количества сотрудников вполне хватало для поддержания правопорядка.
Если бы все происходило по инструкции, то к полудню на мой стол легли бы все необходимые отчеты, показания и заключения, которые я бы подшила в папку и подала начальнику вместе с чашкой кофе. Он бы прочел и в дальнейшем читал бы отчеты подчиненных о ходе расследования, внося свои предложения и замечания. И то, что сейчас шефу говорил Харт, Белянский прочел бы на бумаге, а не стоя над телом.
«Кто же знал! – подумала я, слушая Вирсена и стараясь дышать пореже. – Кто же знал, что мне так не повезет!»
Я рассчитывала именно на кабинетную работу, не предполагавшую прямого участия старшего следователя в расследованиях. Если, конечно, это не расследования, освещаемые прессой, вроде убийства кого-то из придворных или столичных богатеев.
Обычно столь высокий пост не занимали молодые и энергичные рейяны. На подобную должность, если верить словам моих преподавателей, выдвигались люди с большим опытом и десятками успешно раскрытых дел. Обычно, переселяясь в отдельный офис, такой заслуженный работник имел за плечами не менее двадцати-тридцати лет службы на благо королевства.
«Нужно будет расспросить Феклу о достижениях шефа», – решила я.
– Сообщила прислуга покойного, – между тем говорил Харт, умудряясь параллельно заполнять бумаги. – У достопочтенного… – Судмедэксперт перелистнул пару страниц назад и прочел собственноручно написанное: – У достопочтенного профессора Марсиса Блежецкого служили трое: горничная, кухарка и старый дворецкий. Неделю назад он дал всем им длинные выходные, а сам собирался на несколько дней уехать по делам в Старгорье, в магуниверситет. Слуги собирались подготовить дом к возвращению хозяина, поэтому и пришли сегодня рано утром.
– И оказалось, что никуда их хозяин не уехал, – невесело хмыкнул Белянский.
Я чуть сдвинулась, наконец разглядев то, что скрывалось под простыней. Казалось, я свалюсь в обморок сразу же, как увижу тело, но мне хватило выдержки даже не пикнуть. Сосредоточившись на своем дыхании и разговоре мужчин, я разглядывала бедного профессора.
Он был не слишком стар – в его густой темной шевелюре едва-едва показалась седина, да и морщины пока не избороздили его лицо. Не было дряблой кожи, пигментных пятен. Наверное, если бы встретила его при жизни, то посчитала бы рейяна крепким мужчиной лет пятидесяти-пятидесяти пяти. Щеки умершего были гладко выбриты, одежда, хоть и находившаяся сейчас в беспорядке, выглядела новой. Мужчина производил впечатление человека, который знал себе цену и никогда не забывал об аккуратности и чистоте. Казалось, он вот-вот возмущенно выпрямится, отряхнет одежду, приведет себя в порядок и потребует от набившихся в комнату жандармов объяснить, что они делают в его доме. Несмотря на сильный запах, стоявший в комнате, мужчина не походил на давно умершего, скорее на сильно напуганного тем, что он, почтенный профессор, предстал перед посторонними с двумя воткнутыми в глазницы короткими кинжалами.
Я сглотнула и отступила на шаг.
– Слуги решили, что его просто убили, поэтому позвонили жандармам, а не напрямую нам. Услышав подробности, я решил съездить и сам посмотреть. И не ошибся. Точнее скажу потом, но пока все выглядит ровно так же, как в двух предыдущих делах, Марьян, – с горечью произнес Харт. – Похоже, ты оказался прав, и в Гаруче появился маньяк. Следы, вероятнее всего, рассеялись, но при тщательном осмотре я смогу выяснить, как именно обездвижили тело. Мужчина сопротивлялся, но очень недолго. Пытался сбросить чары, но не смог. Его толкнули в кресло или он осел в него сам, а потом убийца один за другим вонзил кинжалы. Жертва конвульсивно подалась вперед… видишь следы на ковре… а потом затихла. Вряд ли у убийцы все заняло более пяти-семи минут.
Белянский в раздражении стиснул челюсти и вернул материю на место.
– Лучше бы я был не прав, Вирсен, – прошептал мой шеф. – Лучше бы я был не прав.
Харт покосился на меня и, продолжая составлять первичный отчет, заметил:
– Вы на удивление хорошо держитесь, рейна.
В других обстоятельствах я бы широко улыбнулась в ответ, но сейчас больше всего хотелось как можно меньше двигаться и еще меньше думать. Я промолчала и глянула на начальника. Тот задумчиво обходил комнату, разглядывая вещи и мебель. Время от времени маг останавливался то у стен, то у шкафов, трогая элементы отделки.
Когда начальник вышел из комнаты, я последовала за ним. Первый ужас от столкновения с делом об убийстве и неуверенность прошли, и я вновь была собрана и замечала то, что происходило вокруг, но провожающие любопытными взглядами жандармы меня мало интересовали. Размеренно дыша, я шагала за шефом, держа наготове блокнот и ручку. Все отчеты будут составлены и лягут на стол Белянскому, пройдя через мои руки, самой мне бегать и записывать за работавшими на месте спецами не требовалось. Другое дело – личные записи рейяна Белянского. Не зря же он меня за собой потащил. Обязательно будет что-то диктовать, чтобы не потерять наблюдения с места преступления. Система и формулировки в данный момент не важны, для подшивки в дело шеф или лично перепишет свои мысли в соответствии с правилами, или поручит это мне.
Я угадала и вскоре уже вовсю строчила на белых листочках, стараясь писать разборчиво – начальник вполне мог потребовать записи по возвращении в управление.
– Мебель не сдвинута, ничего нигде не сломано, явных следов крови нет. Значит, убили профессора именно в той комнате. Если бы его убили в другом месте, то на ковре были бы кровавые следы от самой двери, а у ног жертвы не натекла бы целая лужа. – Шеф внимательно осмотрел открытый саквояж в спальне и стопки одежды рядом с ним, гардероб профессора. – Только в той комнате установлены многочисленные охранные артефакты. Артефакты старые и надежные, раз их не меняли с постройки дома.
Я молча записывала. Шефу лучше знать. Я присутствие каких-либо магических предметов не ощущала, ведь видеть излучаемое ими сияние мог лишь магически одаренный человек.
– Что это значит? – сам у себя спросил Белянский, а я замерла, выжидая.
Шеф уставился на меня, подошел и, пальцем наклонив блокнот, уставился на выведенные мною строчки.
– Не строчите бездумно? – хмыкнул он. – Хорошо.
Я спокойно посмотрела на начальника, пытаясь понять, что он имеет в виду.
– Хорошо держитесь, – сухо похвалил рейян. – Так что это значит, Бонс?
Я моргнула, запоздало понимая, что так туго натянула вожжи самоконтроля, боясь внезапной собственной реакции, что превратилась в заторможенную курицу, и сейчас тупо пялюсь на начальника, едва соображая, чего он от меня хочет.
«Элла! – рявкнула я на себя. – Соберись!»
Быстро проглядев то, что еще минуту назад записала, я осторожно произнесла:
– Ну, его там убили… и, видимо, профессор опасался за свою жизнь, раз не избавился от охранных артефактов прежних владельцев.
Шеф кивнул и уточнил:
– Это все?
Я секунду подумала, а потом тихо честно призналась:
– Шеф, я впервые видела мертвого… убитого. Я в принципе с трудом соображаю, а вы от меня каких-то выводов хотите.
***
Марьян не ожидал, что розововолосая девица будет держаться так отважно. Еще до того, как они вошли в дом, Элла Бонс побелела и перестала держать лицо, но платок ей Белянский предложил не из вежливости или жалости. Рейяну не было дела до переживаний помощницы. Но рейна проявила чудеса выдержки: в обморок не грохнулась, не ринулась прочь, попутно ища уборную, и не закатила истерику. И, что Марьян оценил более всего, не стала бравировать своей выдержкой.
«Хм… Возможно, все не так безнадежно», – с некоторым удивлением признал он, глядя в темно-голубые глаза.
– Потерпите, Бонс, – немного смягчившись, сказал рейян. – Мы не задержимся тут дольше, чем требуется.
Девушка не ответила, но Марьян отметил, как на краткий миг на ее лице промелькнуло удивление. Но он тут же об этом забыл. Старшему следователю не было дела до мыслей помощницы, его волновало дело, в котором появилась третья жертва.
– Дверь не взломана механически, – сказал Белянский, и Элла глянула записи, где об этом уже упоминалось. – Явных следов взлома нет, но подождем отчет жандармов. Всегда есть вероятность, что замок вскрыл профи. Но обычно профи лезут в дом, чтобы ограбить, а не для того, чтобы убить.
– Может… может, он не ожидал встретить в доме владельца? – предположила Элла.
– Маловероятно, – покачал головой Марьян. – Истинный профи, который собирается ограбить такой дом, будет долго ходить вокруг, вызнавая распорядок дня обитателей, и выберет для проникновения наилучшее время. Например, ночью.
– Ночью? – переспросила Элла.
– Профессор Блежецкий полностью одет, – чуть раздраженно заметил следователь. – Его постель убрана и заправлена. Возможно, он сделал это сам, но я почти уверен, что Харт установит, что жертва погибла в тот самый день, когда отпустила прислугу.
– Было светлое время суток, он собирал вещи в дорогу, – пробормотала девушка. – Ну да… Вор, ковыряющийся отмычками в замке, тут не вяжется.
– И вор, даже если бы он убил человека, не ушел бы из дома без трофеев, – кивнул Белянский. – А карманные часы профессора остались при нем, в гардеробе множество дорогих запонок, зажимов для галстука, и по дому много подобной дребедени, которую можно незаметно вынести из дома. И, что самое главное, кинжалы. Они не из этого дома. Их принесли с собой.
– Почему? – спросила секретарша. – Вы говорите, это уже третье такое дело. Значит, предыдущие жертвы были убиты такими же кинжалами?
– Не точно такими же, но на этих кинжалах, как и на других, отчетливые следы черной магии.
Элла Бонс тихо охнула и закусила губу. Секунду Белянский смотрел на нее, а потом продолжил рассуждать вслух:
– Магический взлом также исключен, хотя можно допустить, что за неделю со дня смерти все следы развеялись. Э-э-э… Берсений! – Марьян направился к одному из работников управления. – Соседей уже опросили?
– Как раз этим занимаемся, – ответил рейян.
– Обязательно узнайте, слышал ли кто-либо странный шум и наблюдал ли кто-либо странное магическое возмущение, – велел Белянский и хмуро глянул на сотрудника, заметив, что тот, вместо того чтобы слушать, пялится на Эллу Бонс. – Слышишь?
– А?.. Да, – отмер мужчина. – Марьян, мы же свое дело знаем.
Белянский промолчал. Он уже десять лет служил в магконтроле и прекрасно знал, как большая часть сотрудников знает свое дело. И эту самую часть ему хотелось выгнать взашей.
– Вероятнее всего никакого возмущения не было, – сказал он Бонс, и та послушно сделала пометку в блокноте. – Близко центр города, на Торговой живут состоятельные люди, у многих из которых дома хранятся ценности. Будь хоть один намек на то, что в чей-то дом проникли, любой из местных поднял бы шум, опасаясь, что непойманный вор или убийца в следующий раз нацелится на еще кого-нибудь из местных. Это не гражданская ответственность, это страх за свою жизнь или свои деньги. Но, тем не менее, к жандармам обращения не было. Ведь не было?
– Нет, Марьян, – согласился Берсений, услышав вопрос. – Но всегда есть шанс, что кто-то что-то заметил, просто не придал этому значения.
Старший следователь кивнул и двинулся обратно на второй этаж.
– Взлома не было, – сказал он, остановившись на площадке и с прищуром глядя на дверной проем комнаты, где было обнаружено тело. – Профессор сам впустил убийцу в дом. Причем тот появился у него в тот же день, когда профессор намеревался уехать в Старгорье. И профессор знал этого человека. Знал настолько хорошо, что впустил в дом, и при этом так хорошо, что решил вести с ним беседу не в удобной библиотеке, где проводил большую часть времени, где был его кабинет и где явно принимал посетителей, а именно в той комнате, напичканной охранными боевыми артефактами. Вот только активировать их не успел…