Глава вторая Немецкая невеста для русского императора
Бальтасар Деннер. Портрет великого князя Петра Федоровича. XVIII век
Анна Розина де Гаск. Портрет принцессы Софии Августы Фредерики. 1742
Выезд императрицы Елизаветы Петровны из Аничкова дворца. Неизвестный художник. XVIII век
Карл Ван Лоо. Портрет Елизаветы Петровны. 1760
А между тем в России…
В 1741 году в России в результате дворцового переворота к власти пришла тридцатидвухлетняя Елизавета Петровна – дочь Петра Великого, объявленная после его кончины незаконнорожденной. Она свергла с престола коронованного младенца-императора Иоанна Антоновича. Его родителей – внучатую племянницу Петра I с мужем отправила в ссылку, а самого несчастного младенца обрекла на пожизненное заточение. В ссылку отправились и многие вельможи.
Официально замуж Елизавета не выходила, а значит, новоявленной императрице пришлось задуматься о наследнике престола. Она выбрала своего племянника Карла Петера Ульриха Гольштейн-Готторпского, того самого малоприятного тщедушного мальчика, склонного к алкоголизму. К этому времени он уже лишился не только матери, но и отца, и жил на попечении двоюродного дяди. Дяде этому он только мешал: они оба были претендентами на шведский престол. Поэтому мальчика намерено воспитывали плохо, образованием его почти не занимались, часто жестоко наказывали.
Карла Петера Ульриха вызвали в Россию и крестили в православии как Петра Федоровича. По здравому размышлению, это было счастливое событие в его жизни, которое, к несчастью, оценить по достоинству он не смог. Перемена места жительства и веры у юноши никакого восторга не вызвали. Он не хотел быть российским императором, а продолжал мечтать о шведском престоле. Петр постоянно твердил, что не рожден для России; что ни он не подходит вовсе для русских, ни русские для него, и что он убежден, что погибнет в России. Он часто говорил, что чувствует себя здесь «государственным арестантом» и вздыхал об утраченной Швеции.
Елизавету расстроил бледный вид, дурные манеры и необразованность племянника. Нервный, впечатлительный фантазер, он часто путал свои фантазии с реальностью. Он любил музыку и живопись, восхищался военными, но безумно боялся пушечной пальбы.
Елизавета Петровна, надеясь на лучшее, решила перевоспитать племянника: наняла ему лучших учителей и воспитателей. Увы, ее упования не оправдались.
Академик Якоб Штелин прозанимался с мальчиком три года, но так и не смог научить великого князя ни толком говорить, ни писать по-русски. Докладывая императрице Елизавете, Штелин жаловался на лень своего ученика, при этом считая его достаточно способным. Но больше всего его огорчали трусость, хвастовство и жестокость наследника престола.
Петру Федоровичу действительно были свойственны садистские наклонности. Казалось, он любил собак. Держал целую псарню. Но собак своих он дрессировал с помощью кнута и постоянно избивал. Причем избивал не с целью добиться чего-то определенного, а ради развлечения.
Следующим воспитателем Петра Федоровича стал граф Никита Панин, но и он оказался несостоятельным, несмотря на приложенное старание. Юный принц упрямо не желал перевоспитываться.
Выбор невесты
Елизавета Петровна продолжала уповать на лучшее, и стала подыскивать племяннику невесту. Это крайне важное дело сразу вызвало столкновение двух противоборствующих политических партий – партии канцлера Бестужева-Рюмина и другой партии, во главе которой стояли личный врач императрицы Лесток, а также посол Франции маркиз де ла Шетарди.
Претенденток было несколько: Каролина Луиза Гессен-Дармштадтская и Мария Анна Саксонская, обе из родовитых домов. Подходили Петру по возрасту, и принадлежали к семьям, с которыми российские дипломаты искали сближения. Но выбор императрицы пал на пятнадцатилетнюю Цербстскую принцессу, кандидатуру которой предложил личный врач Елизаветы, пронырливый интриган Иоганн Лесток. Ангальт-Цербстское семейство не пользовалась авторитетом в Европе, да и само княжество было небогатым, однако Елизавета боялась, что более знатные принцессы попадут под влияние своих семей, а с ними и Россия. Возможно, выбор был обусловлен еще и тем, что в свое время сама Елизавета собиралась замуж за брата Иоганны Елизаветы, жених ей очень нравился, но, к сожалению, свадьба не состоялась: молодой человек умер от оспы. Теперь Елизавета Петровна решила, что племянница ее несостоявшегося жениха составит счастье ее племяннику, и отправила в Ангальт-Цербст гонца с приглашением.
Иоганна Елизавета была счастлива! Сбывались ее мечты о короне на голове дочери. Сама Фике, несмотря на невзрачность жениха, давно уже видела во снах необъятные просторы Российской империи и, ни минуты не колеблясь, дала согласие. Не устрашила ее даже разлука с горячо любимым отцом.
Путешествие в Россию
Но политика есть политика. До поры до времени брак наследника российского престола надлежало держать в тайне, поэтому Фике с матерью отбыли в Россию без огласки, и во время путешествия представлялись графинями Рейнбуш.
Из Берлина они выехали в самом конце декабря 1743 года и в начале 1744 года добрались до Митавы, современной Елгавы, где тогда стояли русские войска. На следующий день приехали в Ригу, где их встретили чрезвычайно торжественно – пушечным салютом.
Улицы города были украшены, жители нарядно одеты. Поселили Фике с матерью в замке, комнаты которого были изыскано меблированы. У всех дверей стояли часовые, на всех лестницах – курьеры.
Происходящее напоминало сказку: самые именитые граждане Риги явились поприветствовать невесту императора. В залах собралась нарядно одетая толпа, знатные рижанки встречаясь с Цербстской принцессой и ее матерью низко приседали, кавалеры раскланивались. У обеих женщин закружились головы от блеска золота и бриллиантов, переливов бархата и шелка, аромата духов. «Когда я иду обедать, – восторгалась Иоганна Елизавета, – раздаются трубы, барабаны, флейты, гобои наружной стражи оглашают воздух своими звуками. Мне все кажется, что я нахожусь в свите ее императорского величества или какой – нибудь великой государыни; я не могу освоиться с мыслью, что это для меня, для которой в иных местах едва бьют в барабаны, а в иных местах и этого не делают». Впрочем, она явно преувеличивала свою роль и забывала, что все это делалось не для нее, а для ее дочери.
Дамам была выделена свита, многочисленный обслуживающий персонал и удобные сани, предназначенные для того, чтобы в них спать. Сани были ярко-красные, украшенные серебром и опушенные внутри куньим мехом. Устланы они были шелковыми матрасами и такими же одеялами. Кроме того, дамам вручили роскошные теплые шубы, весьма пригодившиеся им в условиях русской зимы. То был подарок императрицы.
После небольшого отдыха кортеж продолжил свой путь в Петербург, где по желанию императрицы Елизаветы Петровны им следовало остановиться на несколько дней, а затем уже ехать к ней в Москву.
Встреча с женихом
В Первопрестольную Фике с матерью приехали 9 февраля и как раз успели ко дню рождения великого князя, который отмечался с невероятной роскошью: был устроен бал, на котором дамы и кавалеры блистали изысканными туалетами, затем последовал обед, на котором подавались блюда разных стран, а когда стемнело – великолепный фейерверк. Черное московское небо окрасилось тысячей разноцветных огней. Конечно, на своей родине Фике ничего подобного не видела.
«Великий князь, казалось, был рад приезду моей матери и моему», – заметила Фике. Но затем жених ее обескуражил: «Он мне сказал, между прочим, что ему больше всего нравится во мне то, что я его троюродная сестра, и что в качестве родственника он может говорить со мной по душе, после чего сказал, что влюблен в одну из фрейлин императрицы, которая была удалена тогда от двора… что ему хотелось бы на ней жениться, но что он покоряется необходимости жениться на мне, потому что его тетка того желает».
Пятнадцатилетняя невеста, краснея, выслушивала эти неуклюжие откровения, и с трудом подыскивала ответ. Фике вежливо поблагодарила жениха за доверие, в душе сочтя его крайне неразумным.
Какой Фике увидела россию?
В огромной Российской империи в тот момент проживали около 18 миллионов человек, что тысячекратно превосходило население любого из немецких княжеств. Столицей империи был Петербург, город, основанный всего лишь сорок с небольшим лет назад, и еще, конечно, не до конца обустроенный. Он не шел ни в какое сравнение с уютным Штеттином. Привычных нам каменных набережных Невы и Мойки еще не было. Кое-где берега оставались топкими, где-то их подсыпали и спрямляли, сооружая деревянные мостовые.
Каменных строений в городе было совсем немного: Адмиралтейство, дворец опального Меншикова, дом Петра I в Летнем саду… Именно при Елизавете Петровне в Петербурге развернулось каменное строительство, но в начале ее царствования большинство домов еще были деревянными.
Древняя Москва оставалась на вторых ролях, хотя монархи охотно проводили тут время, особенно зимой: здесь было куда комфортнее, нежели в слякотном Петербурге. В Москве в то время было несколько императорских дворцов: каменный Лефортовский, выстроенный еще при Петре I, и два деревянных Анненгофа – дворцов императрицы Анны Иоанновны. Один из них находился в Кремле, а другой, более просторный и удобный – на берегу Яузы. На другом берегу реки располагался живописный парк со множеством статуй. Однако февраль далеко не самый приятный месяц, морозы, снегопады чередовались с оттепелями, и все это не располагало к любованию парковыми красотами.
Комнаты, в которых разместили Фике и ее мать, комфортом не отличались. По большей части они были расположены анфиладой, и все были проходными. На уединение рассчитывать не приходилось. К тому же в этих дворцах не было разделения на задние и парадные комнаты. Поэтому случались конфузы: порой навстречу иноземному послу, являвшемуся во дворец на аудиенцию, попадались слуги, выносившие всякий сор из внутренних покоев. Впоследствии цербстской принцессе еще не раз придется столкнуться с отвратительно налаженным бытом при показной роскоши.