Иоганна Елизавета Гольштейн-Готторпская. Неизвестный художник. 1752
Антуан Пенсе. Кристиан Август Ангальт-Цербстский. 1725
Фридрих Август Ангальт-Цербстский. Неизвестный художник. XVIII в.
Вид города Цербста
Родиной будущей российской императрицы был Ангальт-Цербст – немецкое княжество на территории современной земли Саксония-Ангальт, существовавшее в средние века и до конца XVIII века. Столицей княжества был город Штеттин, в настоящее время поменявший название на Щецин и входящий в состав Польши. В XVIII веке Штеттин служил основным морским портом для Берлина, хотя расположен он не на море, а на озере Дабье, соединенном с Балтийским морем рекой Одером и Щецинским заливом. Одер был достаточно полноводен, чтобы морские суда могли проходить по его руслу.
На берегу Одера высится замок, заложенный еще в XIV веке, но с тех пор неоднократно перестроенный. Это резиденция герцогов Померании. Именно в нем и прошла ранняя юность Екатерины.
Отцом будущей императрицы был прусский генерал-фельдмаршал Кристиан Август Ангальт-Цербстский, родовитый, прославленный в боях, но небогатый дворянин. Начал он службу капитаном гвардейского полка, участвовал в войне за испанское наследство и в военной кампании в Нидерландах, воевал в Италии, Померании и острове Рюгене, был произведен в полковники, затем в генерал-майоры. Неоднократно был награжден и даже получил орден Черного Орла – высшую награду королевства Пруссии. Фридрих Вильгельм I, «король-солдат», дал ему место губернатора Померании, а в 1727 сделал комендантом Штеттина.
В ноябре 1727 года 37-летний Кристиан Август женился на юной Иоганне Елизавете Гольштейн-Готторпской, дочери князя-епископа Любекского. Эта девушка происходила из очень знатного рода: ее родословная тянулась от основателя династии Ольденбургов, братец ее был избран королем Швеции, а сама Иоганна Елизавета приходилась двоюродной сестрой Петру III.
21 апреля (2 мая) 1729 года у Кристиана Августа и Иоганны Елизаветы родилась дочь София Августа Фредерика, которую ласково стали называть Фикхен или Фике (Fighen или Fichchen), по-видимому, уменьшительное от имени Sophiechen.
Впоследствии Иоганна Елизавета подарила мужу еще четверых детей, но трое из них умерли в раннем детстве, и лишь сын Фридрих Август дожил до старости и стал владетельным герцогом Ангальт-Цербстским.
Супруги неплохо уживались друг с другом, несмотря на большую разницу в возрасте, характерах и привычках. Отец будущей императрицы был очень бережлив, а мать, напротив, расточительна и щедра. Иоганна Елизавета была весела и шутлива, любила удовольствия и светские развлечения, а серьезный Кристиан Август предпочитал уединение. Он отличался религиозностью, любил серьезное чтение и был безукоризненно честен, а его молодая супруга, хоть и считалась очень остроумной, не могла похвастать серьезными знаниями. К тому же она любила интриги. Впрочем, ее живой ум, яркая красота и изысканные манеры отчасти искупали этот недостаток.
Но были и злопыхатели! Недруги приписывали Иоганне Елизавете любовную связь с наследным принцем Пруссии Фридрихом, впоследствии ставшим королем. Несмотря на то, что женщины этого монарха интересовали мало. По одной из версий, Екатерина Великая была его незаконной дочерью. По другой версии, отцом Фике был русский вельможа Иван Бецкой, с которым Иоганна Елизавета познакомилась в Париже. Впрочем, обе эти сплетни не выдерживают никакой критики! Скорее всего дело было совсем в другом: есть все основания считать Иоганну Елизавету не любовницей, а тайным агентом прусского короля, которому она служила по таким дипломатическим делам, за которые стеснялись браться настоящие дипломаты. И именно тайные переговоры, а не любовная связь были истинной причиной ее встреч с Бецким.
Вместе с родителями юная Фике объездила практически всю Германию, в то время разделенную на мелкие княжества. Девочка бывала во дворцах и не понаслышке узнала придворные обычаи. Иоганна Елизавета хоть и была не самой заботливой матерью, но о будущем дочери беспокоилась. Больше всего ей хотелось когда-нибудь выдать Фике замуж за короля или князя и увидеть на ее голове корону. Своих планов она не скрывала, и однажды, когда мать с дочерью гостили в Брауншвейге, некий старый каноник, увлекавшийся хиромантией, пророчески заметил, что видит на лбу юной Софии Августы Фредерики «по крайней мере, три короны». Девочка этих слов не забыла!
В 1739 году в городе Эйтин, бывшей резиденции князей-епископов Любека, в замке на берегу живописного Эйтинского озера, Фикхен впервые увидела своего троюродного брата – Карла Петера Ульриха Голштинского, сына старшей дочери российского императора Петра Великого[2]. На момент встречи Фике было десять лет, а Карлу Петеру Ульриху – одиннадцать.
Обладавшая живым и острым умом Фикхен, конечно, слышала об огромной и невероятно богатой Российской империи, поэтому потенциальный наследник российского престола вызвал у нее самый живой интерес. Увы, она испытала разочарование: мальчик показался ей тщедушным. К тому же все жаловались на его скверный характер, но самое неприятное, несмотря на юный возраст, он имел уже пристрастие к спиртным напиткам. «Цвет лица у него был бледен, и он казался тощим и слабого телосложения. Приближенные хотели выставить этого ребенка взрослым и с этой целью стесняли и держали его в принуждении, которое должно было вселить в нем фальшь, начиная с манеры держаться и кончая характером», – вспоминала Фике. Хотя эта встреча оставила у принцессы неприятное впечатление, Фике всерьез задумалась о российской короне.
Фике было уже тринадцать лет, когда ее отец получил звание генерал-фельдмаршала, а спустя еще год стал соправителем своего бездетного старшего брата Иоганна Людвига II и вступил во владение Ангальт-Цербстским княжеством. Так юная Фике стала принцессой. Но пока мало кто величал ее официальным титулом! Напротив – юная София Августа Фредерика играла на городской площади с детьми бюргеров. Она презирала кукол, предпочитая мальчишеские игры и забавы. Бегала наперегонки со сверстниками и то и дело разбивала себе коленки. Родители были недовольны «мальчишеским» поведением дочери. Иоганна Елизавета, стремясь укротить излишне вольный нрав старшей дочери, частенько отвешивала ей пощечины. Когда к принцессе приходили гости, – жены видных горожан, – то Фике приказывали целовать им руки или полу платья. Поручали юной Фике и заботу о младших братьях и сестрах, и она отлично с этим справлялась.
Будущая императрица получила очень хорошее образование. Об этом заботился ее отец. Девочка обучалась английскому, французскому и итальянскому языкам, танцам, музыке, основам истории, географии, богословия. Особенно добрую память оставила о себе француженка мадемуазель Кардель, которая давала Фике читать Расина, Корнеля и Мольера, учила девушку думать и рассуждать.
Кардель была строгой учительницей. Она то и дело твердила своей ученице, что у той «неповоротливый ум» и упрекала в излишней гордости. Не проходило и дня, чтобы Кардель не напоминала девочке «опустить подбородок». «Она находила, что он необыкновенно длинен, – рассказывала впоследствии Екатерина, – и думала, что, вытягивая его вперед, я рискую толкнуть им встречных людей». Но Фике так и не привыкла смиренно склонять голову. Много лет спустя ее манера величаво разводить плечи и вздергивать подбородок стала вызывать у окружающих восхищение. За счет этого императрица даже казалась выше ростом.
Несмотря на эти придирки и насмешки, мадемуазель Кардель сумела внушить своей воспитаннице искреннюю любовь, и после того, как Фике стала российской великой княгиней, мадемуазель получила от нее в подарок дорогие меха. Екатерина вообще никогда не позволяла себе долго помнить обиды.
Помимо гувернантки-француженки воспитанием принцессы занимались капеллан-француз, еще один француз – учитель чистописания и два немца – учителя немецкого языка и музыки. Уже в зрелых летах Екатерина вспоминала учителей с умилением и благодарностью, хотя и они порой делали ей замечания за излишне живой нрав.
Сама Екатерина в своих «Записках» впоследствии отмечала: «Я осмелюсь утверждать относительно себя, если только мне будет позволено употребить это выражение, что я была честным и благородным рыцарем, с умом несравненно более мужским, нежели женским; но в то же время внешним образом я ничем не походила на мужчину; в соединении с мужским умом и характером во мне находили все приятные качества женщины, достойной любви; да простят мне это выражение, во имя искренности признания, к которому побуждает меня мое самолюбие, не прикрываясь ложной скромностью».