Глава 7
СКАЗАТЬ, ЧТО У МЕНЯ В ГОЛОВЕ НЕ УКЛАДЫВАЕТСЯ, что всего неделю назад мы с Ли паковали мои вещи, ничего не сказать. Это так странно – я еду на заднем сиденье лендровера и любуюсь через окошко красотами Шотландии – страны, на которой я в прошлом году просто помешалась.
Я прилетела из Хьюстона в Лондон, доехала на поезде до Эдинбурга, а потом до Инвернесса. А оттуда меня забрал на лендровере бородатый мужчина, представившийся как мистер Макгрегор, смотритель. Он выглядит лет на сто, но я так устала, что даже если бы он вел машину как в шотландской версии «Форсажа», мне было бы наплевать. Я еду в Грегорстоун – и это главное.
В машине со мной еще трое учеников – две девчонки и парень. Они выглядят младше. Они держатся вместе и переговариваются вполголоса. Я заметила их еще в поезде из Эдинбурга – они сидели, прижавшись друг к дружке.
Путешествие на поезде тоже оказалось необычным опытом – сначала загородные дома, затем поля и, наконец, ближе к северу, каменистые холмы. Я настолько растерялась, что замерла и просидела так всю поездку, даже не пошла искать туалет.
Теперь эти трое периодически кидают на меня взгляды, и, когда лендровер заехал на вершину холма, я поворачиваюсь к ним.
– Ну, как думаете, куда вас отправит распределяющая шляпа? – спрашиваю я, широко улыбнувшись. Скрещиваю пальцы: – Ну давай же, Когтевран!
Они непонимающе моргают.
Мистер Макгрегор хихикает. Или он подавился – сложно сказать.
– Ты из Америки, – заключает одна из девочек. Она точно младше, у нее пепельные волосы и огромные голубые глаза. Я замечаю лошадь, торчащую из кармана ее кожаного ранца.
– Да. Меня зовут Милли.
Она снова моргнула, но, наконец, представилась:
– Элизабет. Можно Лиззи. А это Эм, – она указывает на темноволосую девочку, – и Олли.
– Элизабет, Эм, Олли, – повторяю я и киваю им. Они вежливо улыбаются. Думаю, им лет по двенадцать. Может, есть шанс, что в Грегорстоуне я встречу таких людей. Не далеких от жизни богачей, а застенчивых учеников.
Застенчивых и богатых, но дети же все одинаковые.
Как бы то ни было, дорога выравнивается, и перед нами вдруг возвышается четырехэтажное здание школы. Такое же, как на сайте, только… настоящее.
Прямо передо мной.
Фотографии совершенно не передали всей красоты. Камень кремового цвета на фоне зелени, длинная подъездная дорога из гравия, солнце блестит в окнах.
– Вау, ничего себе! – вздыхаю я.
Мистер Макгрегор смотрит на меня, и мне даже показалась, что в его в глазах заиграла искорка.
– О да, – соглашается он. – Посмотреть есть на что!
Он вздыхает и хмурится.
– Раньше этот дом принадлежал моей семье, понимаешь, но теперь я здесь работаю и подвожу вас.
Я не знала, что сказать, просто угукнула в знак согласия и снова принялась рассматривать школу.
По территории слоняются студенты. Некоторые – в школьной форме.
На мне все еще джинсы и футболка, а форма ждет меня в школе.
Подтянув рюкзак на колени, я вытаскиваю распечатанное письмо. Читаю, проведя пальцами по строчке: «Комната 327». Моя комната. В которой я буду жить целый год.
С какой-то девочкой.
Это самое странное во всем эксперименте со школой-интернатом – жить вместе с кем-то. Я была единственным ребенком всю свою жизнь, за исключением последних полутора лет, и никогда ни с кем не делила комнату.
Хорошая тренировка перед колледжем, верно?
Мистер Макгрегор остановил машину перед входом в школу, куда уже направлялись другие ученики, тащившие за собой чемоданы. В багажнике лежит мой внушительных размеров чемодан (слава богу, я успела купить его на распродаже в торговом центре), и, не успев оглянуться, я уже стою в огромном холле Грегорстоуна, держась за ручку чемодана.
Вокруг суматоха, все бегают туда-сюда, а я оглядываюсь, пытаясь понять, что к чему. Я вся на нервах, а смена часовых поясов утомила меня куда больше, чем я ожидала.
Больше всего я удивлена тому, сколько здесь парней. Совершенно разных. Кому-то с виду лет двенадцать, а есть те, что на несколько голов меня выше. На одну девочку в зале приходится примерно пять мальчиков. Интересно, сколько человек в нашем девчачьем классе?
Первый этаж и правда выглядит чьим-то поместьем из-за картин на стенах, маленьких столиков с безделушками и мягких ковров на полу.
Передо мной – спиральная деревянная лестница на второй этаж. Я сглотнула и пошла вверх, затаскивая по ступенькам чемодан.
Лифтов (или как там их в Шотландии называют) здесь нет – так что, пока я дотащу все свои пожитки до третьего этажа, выполню дневную норму кардиотренировок.
Ну, здесь не так суматошно. И темнее. Окон меньше, а ковер вообще будто покрыт плесенью.
Фу!
Я сразу же нахожу комнату 327. Открываю дверь – внутри никого.
Встаю в проходе. В комнате две кровати, шкаф и по столу справа и слева от двери. Если дверь открыть полностью, она ударится об один из столов, и я почему-то решила выбрать именно эту сторону комнаты. Может, то, что я взяла сторону похуже, поможет завоевать расположение соседки?
Я втащила чемодан и села на маленькую кровать с колючими белыми простынями и зеленым шерстяным покрывалом.
Я это сделала. Приехала в Шотландию. И проведу здесь целый год.
Пока пучина этой грандиозной авантюры не затянула меня полностью, я достаю из кармана телефон и звоню папе в «Фейстайм».
Он отвечает почти мгновенно, и я с облегчением улыбаюсь, увидев его в гостиной.
– Ты добралась! – обрадовался он. Я замечаю, что его взгляд бегает по углам экрана, и кручу телефон так, чтобы ему удалось осмотреть комнату.
– Жить буду в роскоши, – заявляю я.
– Боже мой, это выглядит так… причудливо, – удивляется вклинившаяся в разговор Анна.
Я машу ей в камеру:
– Если «причудливо» означает «маленького размера и немного пугающе», то да. Так и есть.
Она едва заметно хмурится и наклоняется ближе к экрану.
– Милли, если это не… – начинает она, но тут дверь в мою комнату распахнулась, громко ударившись о стол.
– Нет! – послышался настойчивый голос. – Я на это не подписывалась.
В комнате появляется девушка. Вслед за ней входит мужчина в темном костюме, и я на мгновение забываю о семье и звонке.
Пялиться некрасиво, знаю, но это без преувеличения самая красивая девушка в мире.
Она выше меня, у нее золотые волосы. Серьезно, они словно из золота. Цвета темного меда. Они убраны с лица ободком, а ее лицо…
Я смотрю на нее и думаю о том, что красота – это не только черты лица, причуды ДНК и социальные нормы, из-за которых мы считаем, что «это самый лучший нос» или «мне так нравятся ее губы». Эта девушка явно выиграла в генетическую лотерею. Не поймите меня неправильно, дело не только в этом – она просто сияет. Ее кожа такая гладкая! Я хочу дотронуться до нее, хоть это и странно звучит. Она вообще знает, что такое поры? Она каждый день очищает лицо одним из этих уходовых комплексов из десятка всевозможных средств? Эти магические средства что, из жемчуга?
Хотя, наверное, таким лицо делает богатство.
Эта девушка, без сомнения, очень и очень богатая. Одежда у нее простая – свитер и джинсы, заправленные в высокие кожаные сапоги, но они едва ли не пахнут деньгами. И она сама пахнет деньгами.
И, конечно, только богачки могут так кривить губы, говоря с мужчиной в костюме. Это ее папа? Нет, выглядит молодо. Да и сложно представить, что человек с таким тяжелым подбородком и рябой кожей может быть родственником этого ангела во плоти, согнувшей руку, на которой висит сумка «Луи Виттон».
– Ваша мама… – начал мужчина, а она вскинула руки.
– Так позвони ей!
– Прошу прощения? – возразил мужчина, нахмурившись.
– Позвони моей маме, – повторила она с легким шотландским акцентом. Ее подбородок приподнят, и я прямо чувствую, как она напряжена.
– Нам велено… – продолжил мужчина, вздохнув, но она не сдается:
– Позвони моей маме.
Папа в телефоне нахмурился:
– Все в порядке?
Я снова глянула на свою новую соседку, надменно повторяющую «Позвони моей маме» каждый раз, когда мужчина пытается вставить слово. А теперь он достает телефон (наверное, чтобы позвонить ее маме), но она все не унимается и нудит как ребенок:
– Позвони моей маме. Позвони моей маме. Позвони. Моей. Маме.
То ли из-за смены часовых поясов, то ли из-за странного невесомого чувства в животе, которое появилось в тот момент, когда я вошла в двери школы, и обрушившегося на меня понимания того, какие глобальные в моей жизни произошли изменения, я поворачиваюсь к ней и, не успев подумать, слышу собственный голос:
– Эй, Верука Солт![8]
Ее рот слегка приоткрылся, а брови поднялись, когда она повернулась ко мне.
– Прошу прощения?
Я никогда так не сожалела о сказанном. Ли был прав в том, что я не люблю ссор – я их совершенно не переношу, хуже только майонез и джаз. Но что-то в том, как эта девушка разговаривала, взбесило меня.
Встречайте новую меня – Милли Квинт, скандалистка.
Останавливаться поздно.
– Ты не возражаешь стать немного потише? – я показываю ей экран телефона. – Здесь люди вообще-то пытаются говорить по телефону, а твой компаньон, похоже, звонит твоей маме, так что сбавь громкость делений на сто.
Она все еще пялится на меня, а теперь к ней присоединился и мужчина в костюме, а его и без того цветущее лицо покраснело еще сильнее.
– Ну, я здесь, я в порядке и все здорово… вроде бы. Я перезвоню позже, хорошо?
Потерев глаза, папа кивнул:
– Звучит здорово, Миллс. Люблю тебя.
– И я тебя.
Он завершает звонок, а я возвращаюсь к чемодану, лежащему на кровати. Мне нужно разобрать еще кучу всего и сделать так, чтобы в этой комнате было хоть немного домашнего уюта. Мне еще нужно…
– Ты что, назвала меня Верукой Солт?
Я обернулась. Моя новая соседка стояла, скрестив руки. Мужчина вышел в коридор и говорил по телефону. Может, он позвонил маме девушки, чего она и добивалась?
Я помедлила и спокойно оглядела ее, уже не ослепленная ее скулами и волосами. На ней светло-зеленый свитер, который кого угодно превратил бы в серую мышку, но на ней он сидит превосходно и подчеркивает золото ее глаз. Она все еще самая красивая девушка из тех, что я видела, но трясущаяся от злости челюсть немного портит образ.
– Ага. Ты почти песню запела про то, что все должно быть, как ты захочешь. Так что это было в точку.
Она сомкнула губы, изобразила улыбку и, наконец, произнесла:
– Очаровательно.
Ее взгляд упал на мои джинсы – и близко не такие крутые, как у нее, – и кофту с длинными рукавами. Я ее купила в прошлом году, чтобы сфотографироваться на ежегодник. Я решила, что нет смысла покупать нарядную одежду, раз уж мы все равно ходим в форме, но сейчас, рядом с этой девушкой, я чувствую себя… неотесанной.
– Похоже, ты моя новая соседка, – говорит она, а я скрещиваю руки и встаю как она.
– Похоже на то.
Опять эта же улыбка, как у злодеек из диснеевских мультиков. Неважно, насколько она прекрасна, – она настоящая ведьма.
– Вот уж радость для нас обеих, – говорит она, затем поворачивается и вылетает из комнаты.
Наверное, побежала к директору просить, чтобы ее переселили. Меня это полностью устраивает. А может, мы так займемся учебой, что будем редко пересекаться и нам даже видеться не придется. Только после того, как ее шаги в коридоре стихли, я поняла, что не представляю, кто она.