Неделю спустя
Вылетаю из отделения полиции как ошпаренная.
Кожа чешется, мне хочется скрести ее ногтями.
Несусь по улице, не разбирая дороги, и замедляюсь, только когда вижу ворота парка, в которые сворачиваю. Солнце печет нещадно, я мечтаю найти тень.
На дорожку кто-то насыпал хлебных крошек. Их клюют жирные голуби. которых разгоняю, садясь на скамейку.
«Гр-р-р…»
В сумке звонит телефон, и я не тороплюсь его доставать. Он уже четыре дня разрывается. С утра и до вечера. Я перестала отвечать незнакомым номерам. Почти перестала реагировать. На эсэмэски тоже. Я их просто игнорирую.
«Сдохни».
«Сука».
«Бойся».
«Шлюха».
Я не боюсь…
По крайней мере не в данную минуту.
Эти угрозы ненастоящие. Не могут быть настоящими. У всего есть предел. У всего! Даже у ублюдков, которые терроризируют нас с братом уже четыре дня.
«Гр-р-р…»
Я чешу пальцами колени, вытираю вспотевшие ладони о шорты. В тени тоже жарко, и по спине у меня бежит капля пота. Это дискомфортно, ведь вчера на коже появилась мелкая сыпь, я знаю, что она от нервов. Такое случалось со мной раньше. Перед важными экзаменами, например.
Достав из сумки телефон, я проваливаюсь в расписание автобусов, ведь своего транспорта у меня больше нет.
Сегодня ночью моей «Веспе» прокололи шины и отбили зеркала.
И хоть страх быстро превратился в ярость, в ту минуту… в первую, я поверила угрозам, которые захламили мой телефон. Пусть и мимолетной вспышкой, страх все же прокатился по моим венам!
А сейчас в них клокочет злость, ведь мое заявление в полиции «потеряли», и новое «потеряют», уже не сомневаюсь. Не сомневаюсь, что вандалов, покалечивших мой мотороллер, искать никто не будет.
Я дико хочу пить, поэтому, снова распугав голубей, иду на автобусную остановку, чтобы поскорее добраться до дома.
Никита ждет меня там. Мечется. Его распирает, он лупит кулаками диванную подушку, швыряет ее в коридор. Вываливает на меня обвинения, от которых и сама закипаю.
Беснуясь за моей спиной, пока достаю из холодильника продукты, вопит:
– Я же говорил! Ну и что теперь будем делать?!
От его воплей я вибрирую и сильнее чешусь, не в состоянии сообразить, что собралась делать с курицей, на которую смотрю. Я не знаю, и руки у меня дрожат.
– Ничего… – говорю ему. – Они сами отстанут.
Ведь у всего есть предел!
– Я пойду туда!
Оттого что мы вдруг меняемся местами, только хуже становится.
– Нет! – хватаю его за футболку. – С ума сошел?! Они отстанут.
– Отстанут, как же!
Стоя за стойкой ресепшен на следующий день, я пялюсь на свой телефон, открыв рот.
Несмотря на то, что я заблокировала доступ ко всем своим соцсетям еще в первый день, меня словно вулканической лавой обдает, когда получаю эсэмэску с картинками, на которых откровенное порно и у всех женских тел мое лицо.
Щеки обдает краской…
Я пялюсь на эти картинки, чувствуя, как подкатывает к горлу тошнота.
Это в сети?
Закрывшись в туалете спортклуба, я сношу свои соцсети. Все! Тыча пальцами по экрану, сношу годы своей чертовой жизни, запечатленные в фотографиях. Моменты, друзья… бывшие и все остальные… все отправляю в корзину. Стираю. Уничтожаю, чтобы в интернете от меня не осталось даже следа!
Майя смотрит на меня удивленно, когда возвращаюсь за стойку, а я ищу в ее взгляде подвох. Насмешку, издевку, брезгливость… ищу и не нахожу, понимая, что только что начала сходить с ума, ведь ищу то же самое в глазах всех окружающих и встречных, пока возвращаюсь домой знакомым маршрутом.
Взгляд прячет только мой брат, когда встречает на пороге.
На его щеках появляется краска смущения.
– Я там… картошку пожарил… – бормочет, пока плетусь в свою комнату и плотно закрываю дверь.
Одежда, которую с себя стаскиваю, кажется неподъемной. Роняю ее на пол, заворачиваюсь в халат. На стук в дверь отвечаю тихое:
– Да.
Никита проскальзывает в комнату и мнется, когда бросаю на него взгляд.
– Ян… – говорит. – Хочешь, я тоже заявление напишу?
– Нет… – отвечаю с глухим смешком.
Если бы мы могли за себя постоять, его не пришлось бы писать и в первый раз…
Если бы я только знала, чем это обернется… но даже сейчас я не уверена, что поступила бы иначе! Все преходяще, а вот потеря достоинства – на всю жизнь отпечаток!
– Может, отцу позвоним?
Эту мысль, когда она пришла мне в голову, я отбросила в ту же секунду, как она появилась.
Одно то, что его номер почти никогда не болтается у нас в недавних вызовах, говорит о том, как часто мы вообще это делаем – ему звоним. На день рождения, тридцать первого декабря и еще пару раз в год, может быть. Мой отец – видеооператор, и уже пять лет живет в Москве. Работает на федеральном телеканале, у него там отличная карьера. Он круглый год колесит по стране и для нас с Никитой всегда занят.
– Нет… – повторяю.
Мы просто подождем.
С этой мыслью я укладываюсь спать. Падаю в кровать, тону в ней и прячусь, а когда закрываю глаза, перед ними стоят те картинки.
Такие пошлые. Чудовищно пошлые. Раскинутые ноги, голые мужчины…
Ору в подушку, ударяя по ней кулаком. Даже мой спрессованный в труху мотороллер не оставил в душе такого следа.
На работу утром я прихожу с новым страхом: меня уволят. А почему нет?! Я теперь звезда порно, и хоть еще никто, кроме моего брата, об этом не обмолвился, успокоиться сложно.
– Кофе хочешь? – интересуется моя напарница. – Если хочешь, сходи, я одна подежурю.
– Нет, ты иди, – мотаю головой.
Со сном у меня и так проблемы, не хватало только их усугубить.
Я делаю свою работу бездумно: выдаю полотенца и ключи. Делаю ее так, пока не поднимаю голову на очередной хлопок двери, чтобы увидеть, как в фойе клуба заходит Артур Палачев.
Каждый волосок на моей голове будто вспыхивает, и дыхание сбивается. Щеки тоже горят, но в этот раз ронять в пол глаза мне не дает какой-то внутренний червь. Я только выше задираю подбородок, но с ощущением, что каждая мышца на шее лопается, ведь эта бравада дается с безумным трудом…
Я почти уверилась в том, что больше никогда его не увижу, по крайней мере здесь, после того как он не появлялся целых… десять дней…
С того самого дня, когда оставил мне свой бомбер.
Закинув на плечо спортивную сумку, он марширует упругой походкой по мрамору пола в компании незнакомого мне брюнета, и чувство, которым обдает меня в эту минуту – будто на меня надвигается шторм, такие они оба энергичные.
Полная противоположность моему собственному состоянию, из-за этого ощущаю себя так, словно обожглась.
Сглотнув, комкаю пальцами край своей униформы.
Палач улыбается шутке друга, тот в голос смеется.
На Артуре футболка и шорты с карманами, на ногах сланцы. Он бросает взгляд на стойку через зал, и моя спина еще сильнее деревенеет.
Когда останавливается напротив, наши глаза встречаются.
Он мажет по мне взглядом.
Вниз и вверх.
И пока я ищу в этом взгляде… ответы на свои страхи, он молчит секунду, после чего произносит:
– Привет.
Он говорит мне это слово впервые. И даже если оно ничего не значит, я все равно не могу игнорировать!
Как и то, что он с ног до головы покрыт свежим загаром, который идет ему ужасно. Он загорелый дочерна, и этот загар не местный, а, судя по всему, с другого полушария планеты…
Он был на отдыхе. Где-то очень далеко отсюда.
– Добрый день… – отзываюсь деревянно.
Палач отдает мне свою карту. Его друг тоже отдает, хотя его я здесь никогда не видела. Загар у них одинаковый, так что, уверена, они получили его за компанию. Тот другой парень тоже на меня смотрит, но только с секундным интересом.
Я терзаюсь внутри, но все же кладу рядом с полотенцами пакет и тихо обращаюсь к Палачу:
– Это твое.
Посмотрев на стойку, его глаза снова возвращаются к моему лицу.
– Заберу на обратном пути, – сообщает, подхватив полотенца.
– Приятного отдыха… – произношу вслед их удаляющимся спинам.
Следующий час я провожу на ресепшн, не отлучаясь ни на минуту.
Я хочу отдать этот чертов бомбер! Он – как кирпич в кармане. Как ящик Пандоры, ведь я не знаю, как себя вести, если…
Никаких «если» не происходит.
Они просто уходят.
На мое «хорошего дня» Палач отвечает «взаимно», а по поводу своей вещи не дает вообще никаких комментариев, молча забрав с собой пакет.
Из меня будто выпускают весь кислород.
Оставшийся день я снова и снова прокручиваю в голове наше трехминутное общение, не в состоянии избавиться от образа замерших на моем лице карих глаз. Снова и снова к ним возвращаюсь, думая о том, что, возможно, это «привет» станет первым и последним в нашей с ним «истории».
Я выхожу из автобуса слишком уставшая, чтобы смотреть по сторонам, именно поэтому для меня становится неожиданностью летящий из сумерек глумливый голос:
– Кис-кис-кис…
Следующий за ним хохот заставляет страх впиться иглами, прежде чем обернуться на пустую подсвеченную фонарями улицу за спиной…