Палящий зной Саны атаковал все органы чувств 21-летнего датчанина. До прилета на исходе лета 1997 года в столицу Йемена я не имел ни малейшего представления, куда направляюсь. Мне почему-то казалось, что Сана в Омане, где работают западные нефтяные компании, а мирными подданными правит умеренный султан. Вряд ли я мог заблуждаться сильнее.
Меня потрясла убогость здания – визитной карточки Йемена. Мух в зале прилета роилось не меньше, чем сухопарых йеменцев толкалось у стойки паспортного контроля.
Тайиб организовал мне встречу. Меня ждала парочка молодых сомалийцев (масса сомалийцев пересекли Аденский залив и поселились в Йемене). Я был поражен шумом и хаосом, нависающими над городом горами.
Город потряс меня: средневековые глинобитные дома в старых кварталах Саны, изукрашенные как огромные марципановые торты, пыльный, но благоухающий травами и специями воздух, убого одетые мужчины, закутанные в черное женщины, крики муэдзина и гортанный арабский. Поразили мужчины, держащиеся за руки. Но больше всего – АК-47: с ним не расставались, даже идя в супермаркет.
Первые две недели я прожил в бедном квартале Саны, в доме без мебели, сидя по-турецки на полу и питаясь сомалийской едой. Дом был наполовину пустой и лишь наполовину достроенный. Тайиб предупредил меня, что потребуется время, чтобы добраться до долины Даммаджа, милях в ста от Саны. В моменты обострения внутриполитической обстановки йеменские власти часто выставляли на дорогах КПП и закрывали иностранцам въезд в районы, где те могли стать лакомой добычей боевиков.
Я почти сразу понял, что Йемен манит к себе все больше и больше обращенных западных мусульман – в том числе американцев, ищущих исконной (и строгой) салафитской версии ислама. Среди тех, кого я встретил в Сане, был ветеран вьетнамской войны, близкий к радикальному проповеднику Луису Фаррахану. Были там и британские, французские и канадские обращенные.
Салафизм захватил воображение массы мусульман и обращенных. Его название происходит от арабского «аль-саляф аль-салих», то есть «праведные предки» – первые три поколения мусульман. Таким образом, это возврат к чистому и исконному исламу, незамутненному толкованиями или обновленчеством. Но салафизм непоследователен, от этих предков его адепты получали разные послания. Одни сторонились политики и ненавидели «Братьев-мусульман» за политическую активность, ведь только Бог вправе давать законы, устанавливая шариат. Другие клеймили мусульман-несалафитов и «неверных» (в особенности шиитов) и не признавали правительств, сотрудничающих с ненавистным Западом.
К этим распрям среди мусульман я был не готов. Я наивно вообразил себе религию, приверженцы которой едины в поклонении Аллаху. В книгах, которые я читал в Дании, не было ни полслова о разъедавших ислам расколах и ненависти. Я понятия не имел о джихаде, под знаком которого прожил следующие десять лет.