Я сидел за рулем серого «Хёндэ», вглядываясь в жидкую тьму, усталый и встревоженный. Усталый, поскольку день мой в столице Йемена Сане, что примерно в 200 милях к северо-западу, начался еще до рассвета. Встревоженный, поскольку не знал, кто, когда и как меня встретит. Обнимут как товарища или схватят как предателя?
Ночь в пустыне непроглядна, в Европе такой не бывает. На шоссе, ведущем от моря в горы мятежной йеменской провинции Шабва, ни огонька. Временами нет и самого шоссе. Спекшийся асфальт занесен мелким песком. После заката с Аравийского моря еще долго долетал влажный бриз.
Тревогу подпитывало чувство вины: на этой ничейной земле, где влияние «Аль-Каиды» усиливалось, а власть правительства ослабевала, я оказался исключительно благодаря моей сидевшей рядом молодой жене, родившейся в Йемене, Фадие. Договариваться на череде контрольно-пропускных пунктов о продолжении нашей опасной поездки на юг нам удавалось исключительно под предлогом визита к ее брату.
Я понимал, что рискую жизнью, пытаясь восстановить связь с имамом Анваром аль-Авлаки, родившимся в США йеменцем, ставшим одной из самых влиятельных и харизматичных фигур «Аль-Каиды». С недавних пор йеменские военные и разведслужбы усилили борьбу с АКАП – отделением «Аль-Каиды» на Аравийском полуострове. Она была одной из самых активных и опасных организаций террористической сети Усамы бен Ладена. Мы рисковали угодить в засаду, погибнуть в перестрелке на контрольно-пропускном пункте или просто пасть жертвой недоразумения.
Я опасался, что Авлаки, в последнее время именуемый западной прессой не иначе как «рок-звездой «Аль-Каиды», больше мне не доверяет. Приглашение от него пришло в электронном письме, точнее, в папке «Черновики» анонимного почтового ящика, через который мы вели переписку.
«Приезжай в Йемен. Мне надо с тобой увидеться»[1].
С нашей последней встречи прошел почти год, и все это время Авлаки становился все непримиримее и безжалостнее. Сочувствующий «Аль-Каиде» радикальный проповедник сделался влиятельным человеком в ее руководстве, разработчиком и соучастником планов джихада.
Одну встречу я уже пропустил. Авлаки приглашал меня приехать на сходку ведущих йеменских джихадистов в отдаленном районе Мариба, пустынной провинции, традиционно считающейся родиной царицы Савской. Предполагалось, что на ту встречу меня проводит Омар, младший брат Авлаки. Кроме того, для прохождения КПП мне рекомендовали переодеться женщиной и полностью скрыть лицо под паранджой или никабом. При росте 1,85 см и весе почти 115 кг идея сомнительная. Я отказался, хотя шофер, который должен был меня отвезти на встречу с объявленными в розыск моджахедами, был офицером полиции. Таковы контрасты Йемена. Мне не давало покоя то, что я не попал на столь важное собрание руководителей «Аль-Каиды» в Йемене. Поэтому пару дней спустя мы с женой предприняли эту одиссею в Шабву.
Вскоре издали донеслось приглушенное рычание мотора, потом я увидел свет фар и приближающуюся «Тойоту Ленд Крузер», набитую серьезными молодыми людьми с АК-47. Конвой прибыл. Я пожал жене руку. Если дело примет скверный оборот, мы поймем сразу.
Весь день мы ехали, следуя лаконичным указаниям СМС Авлаки, словно подсказкам в причудливой охоте за сокровищем. «Поезжай по этой дороге, поверни налево, скажи полиции, что едешь в Эль-Мукалла вдоль побережья».
За местного мне тут не сойти. Здоровенному рыжему и длиннобородому датчанину в краю поджарых и темнокожих арабов. В краю, где похищения людей ради выкупа, племенные раздоры, без раздумий палящая полиция и банды джихадистов превращают путешествие в непредсказуемую авантюру, водитель моей внешности да еще с миниатюрной йеменкой-пассажиркой в тесном арендованном авто, направляясь на мятежный юг, выглядел чужаком.
Начался день неплохо. Утренняя прохлада бодрила. Остановка на первом контрольно-пропускном пункте за Саной всегда самая неприятная. Почему вы хотите променять относительную безопасность столицы на бесплодные земли юга? Я свободно отвечал по-арабски, что всегда производило на инквизиторов впечатление, а моя жена, с лицом и волосами, закрытыми черным никабом, молча сидела на пассажирском сиденье. И с диска в машине не случайно неслись суры Корана. Я сказал, что мы едем на свадьбу шурина, которая состоится на побережье, и следуем через Аден. Это главный йеменский порт на Аравийском море и центр коммерческой жизни.
Полицейские на контрольно-пропускном пункте разгадывали мой паспорт как ребус. Из них не то что латиницу, арабскую вязь мало кто хорошо разбирал. Меня они, скорее всего, приняли за турка – вообразить путешествующего по Йемену европейца казалось почти невозможным. Их вполне устроили моя широкая улыбка и явная непринужденность манер. Помогло и то, что стоял не просто сентябрь – месяц в Аравии знойный, – но разгар Рамадана. Люди устали от поста.
После прохождения первого контрольно-пропускного пункта оставалось только не вылететь с дороги. Вдоль обочин мелькали ржавеющие остовы грузовиков и автобусов. Любая йеменская дорога – просто магнит для пешеходов-самоубийц, верблюдов, собак, коров и детей. А машины всегда несутся по самой ее середине.
Яркие краски утра сменились белесым зноем дня, и я напрягал все силы, чтобы сосредоточиться на опасной дороге. Наконец, горы начали уступать прибрежной низменности – Тихаме. Вдали лежал порт Аден. Город пострадал после краха Южного Йемена и безжалостной военной кампании девяностых с целью объединения Йемена, которую вел президент Севера Али Абдалла Салех. Южане считали себя обойденными и забытыми. Боевики «Аль-Каиды» изо всех сил способствовали сепаратизму.
В зеркале заднего вида сияющее солнце скрывалось за горами. Я плутал по хаотичной окраине Адена, пытаясь по указанию новой СМС Авлаки выехать на длинное прибрежное шоссе.
Анвар аль-Авлаки происходил из могущественного клана в горной провинции Шабва. Его отец был уважаемым ученым и министром йеменского правительства. Учился в США по программе Фулбрайта и защитил докторскую в Университете Небраски. Авлаки-младший тоже преподавал в университете в Сане, покинув после 9 сентября США из-за опасений (обоснованных) преследований ФБР. За пару месяцев до нападения он в Калифорнии встречался с двумя угонщиками самолетов[2], хотя доказательств его осведомленности об их планах не было.
Семь лет спустя изменился мир – и Авлаки. Президент Салех все отчаяннее нуждался в помощи США, и на него все сильнее давили, требуя жестче преследовать сторонников «Аль-Каиды». В сентябре 2008 года взрыв шахида в посольстве США унес жизни 10 человек, а заключенные – члены «Аль-Каиды» – массово бежали из самых охраняемых тюрем. До 11 сентября Йемен был любимой вербовочной базой «Аль-Каиды» и обеспечивал учебным лагерям Усамы бен Ладена приток малообразованных молодых людей. Потом кое-кто из них охранял бен Ладена, впоследствии их схватили в афганских горах Тора-Бора и заключили в тюрьму в Гуантанамо.
Сегодня Йемен сделался вотчиной АКАП (йеменского отделения «Аль-Каиды») и Меккой мечтающих о джихаде европейских и американских боевиков. Тем временем воинственность Авлаки продолжала усиливаться. Его проповеди, распространяемые по всему миру через YouTube, путеводная звезда потенциальных джихадистов. Молодые люди в сельской глуши в Пенсильвании, тесных квартирах в Англии, пригородах Торонто жадно впитывали каждое его слово.
Для ЦРУ и MИ6 Авлаки воплощал будущее «Аль-Каиды». Благодаря знанию Запада, беглому английскому и умению работать в социальных сетях он представлял новую, более опасную угрозу по сравнению с неряшливыми видео и мало кому понятными обращениями бен Ладена.
В 2006 году его арестовали по туманному обвинению в соучастии в похищении людей с целью получения выкупа. 18 месяцев он просидел в тюрьме в Сане: к нему приезжали агенты ФБР, допрашивали его о подробностях встреч с угонщиками 11 сентября. А потом он исчез и растворился в обширном и немилосердном йеменском пейзаже.
На заключительном этапе тайного вояжа по Йемену я взял на восток от Адена. Перед нами был еще один рудиментарный КПП – пара потрепанных дорожных знаков «СТОП», торчавших по обе стороны металлического ангара, который лишь усиливал невыносимый зной. В определенном смысле этот ангар обозначал границу, фактический предел государственной власти. Далее по дороге, идущей по заповедным землям бродячих боевиков «Аль-Каиды» и бандитов, иностранцы могли проехать только под охраной армии.
Я снова, насколько позволяло знание дороги на Эль-Мукалла и арабского, повторил байку о свадьбе. Нам сказали, что, если мы отказываемся от защиты, нам надо вернуться в Аден и подписать документ, снимающий с властей ответственность за нашу безопасность.
Через час солнце село, но его красные лучи еще освещали небо. Мы вернулись на КПП с документом на руках. К тому времени охранники после дневного поста Рамадана как раз собрались разговеться трапезой, известной как ифтар. Судьба ненормального европейца и его молчаливой йеменской невесты была им безразлична.
Южное побережье Йемена могло бы стать идеальным курортом: бескрайние пляжи с мягким песком, теплая вода, превосходная рыбалка. Оно было нетронутым, но печально нетронутым. Дикий край рухнувшего государства, редкие убогие прибрежные города вроде Зинджибара, где брошенные на улицах шлакобетонные блоки символизировали незавершенное или не начатое строительство.
Преодолев последнюю преграду, мы повеселели. Во мне вскипел адреналин.
Пришла последняя СМС-инструкция от Авлаки. Полиции я должен сказать, что мне надо заправиться, а потом ехать на север.
Городок Шакра чуть больше рыбацкой деревушки. В эту душную ночь по главной улице брела лишь случайная собака. За всю нашу прошлогоднюю поездку на встречу с Авлаки мы не видели картины большего запустения.
На окраине городка плакат с улыбающимся президентом отмечает перекресток двух дорог: одна ведет в мятежные внутренние районы, другая тянется вдоль побережья. Понимая, что в глубь страны мне проехать не разрешат, я, как велено, сказал на полицейском КПП, что еду вдоль побережья, только заправлюсь на бензоколонке в паре километров отсюда. Эта уловка всегда срабатывала. Уже разомлевшие от ифтара стражи порядка помахали нам вслед. Меньше всего им хотелось видеть нас снова.
И вот посреди пустыни, на безлюдной дороге мы с Фадией – не в силах совладать с бешеным сердцебиением – встали, ослепленные светом фар автомобиля, набитого вооруженными людьми.
Из облака пыли, клубящегося в лучах фар «Ленд Крузера», вышел бородач лет 35 с темными колючими глазами, голова его была повязана платком в красную клетку. Абдулла Мехдар, судя по поведению остальных, был главным. Он славился бесстрашием и воинственностью. Едва он подошел, я посмотрел ему прямо в глаза.
– Ас-саляму алейкум [Мир да будет с вами], – произнес, наконец, он, приветствуя меня по-арабски и широко улыбаясь. Я расслабился, словно меня отпустила лихорадка. С облегчением обнял товарищей Мехдара. Они принесли еду – бананы, хлеб, – и мы вместе разговелись. Впервые за весь день я почувствовал себя в безопасности. В обществе самых разыскиваемых в Йемене людей, вооруженных незнакомцев, в глубокой ночи, по пути в пустыню Шабва, я, тем не менее, был словно в коконе, принятый в братство простых представлений и нерушимой верности.
Мехдар был личным эмиссаром Авлаки и происходил из того же племени авалик, а Йемен – это страна, где племенную верность ценят превыше всего. Зная, что меня пригласил Авлаки и я друг имама, он был со мной очень почтителен и вежлив.
Вскоре он сказал, что нам пора ехать. В этих местах грабеж на большой дороге – дело обычное, а преступники вооружены не хуже боевиков. Было около 9 вечера, когда конвой прибыл к месту назначения: «Ленд Крузер» ехал за моей маленькой «Хёндэ» – наверняка первым арендованным автомобилем, забравшимся в эту глушь провинции Шабва. Машины утонули в пыли, когда мы, дав газ, выехали из убогой деревни. Над нами нависали горы, но в эту безлунную ночь было не разглядеть, где кончалась земля и начиналось бескрайнее небо.
Тогда я этого не знал, но я был у деревни Аль-Хота, расположенной в тени скалистого плато в районе Майфа провинции Шабва – в самом сердце «Аль-Каиды».
Мы подъехали к внушительному двухэтажному дому. Двое мужчин с АК-47 через плечо открыли и быстро закрыли ворота. Я почувствовал, как волной накатил страх. На встречу с Анваром аль-Авлаки я приехал, но если служба безопасности Йемена знала о моих планах и позволила мне приехать или сам Авлаки больше мне не доверял? А еще здесь Фадия. Она знала Авлаки, знала, что мы друзья, но не подозревала об истинной цели моего визита.
Прежде чем подняться по ступенькам, я посмотрел на звезды. Ноги будто налились свинцом, и пара шагов до двери, казалось, заняла целую вечность. Но отступать было некуда. В мозгу пронеслись образы американцев Ника Берга и Даниэля Перла, публично, на устрашение всего мира, обезглавленных «Аль-Каидой».
Фадию проводили в заднюю половину дома, где ждали соплеменницы. В этой части Йемена мужчины и женщины всегда собираются отдельно. Позже она рассказала мне о стоицизме множества женщин, потерявших в джихаде мужей. Обычно вдовам подыскивают в мужья других джихадистов, что не способствует семейному спокойствию.
Через широкую пустую прихожую мы прошли в просторную гостиную, и первое, что бросилось мне в глаза, – аккуратно прислоненное рядком к стене стрелковое оружие: больше АК-47, винтовки старого образца и даже РПГ. Группа всегда готова к бою, но скорее не с враждующими племенами, а с йеменской службой безопасности.
Прямо на полу, вокруг большого серебряного блюда, на котором горой высился шафранный плов с курицей, сидело с десяток мужчин. Совсем молодых, вчера еще деревенских мальчишек. А среди них подтянутый, элегантный Анвар аль-Авлаки с умными глазами, уже обольстившими множество мятущихся душ в Европе и Америке. Он поднялся и с теплой улыбкой обнял меня.
– Ас-саляму алейкум, – ласково произнес он. От него исходила природная властность, он оглядел комнату, как бы подчеркивая, что он хозяин этого места и этих людей.
Авлаки был в безупречно белых, несмотря на пыль и жару, одеждах, уже ставших его фирменным знаком, и словно подчеркивающих его интеллект очках. Меня поразил контраст между собравшимися здесь простыми, необразованными юнцами и этим исламским ученым, ставшим духовным проводником джихада. После его приветствия все собравшиеся встали поздороваться со мной. Все они были в восторге от шейха, чей магнетизм, несмотря на изоляцию, не померк.
– Угощайся, – проговорил Авлаки, в его американском английском звучали нотки арабского, на котором он говорил уже несколько лет после возвращения на родину.
Похоже, он был рад моему обществу, приятно нарушившему его интеллектуальную изоляцию. Но сначала ему требовалось устроить гостя. Представляя меня сидящим на полу мужчинам, Авлаки нашел мне место среди них, и началась общая трапеза. Гости брали курицу и рис руками – отлично зная йеменские обычаи, я, тем не менее, не удержался и попросил ложку. И тотчас сделался предметом веселых насмешек. Которые, однако, быстро смолкли благодаря паре моих самоуничижительных реплик и отточенному за почти десять лет приездов и жизни в Йемене арабскому языку.
Внимательно рассмотрев Авлаки, я заметил в нем отстраненность и грусть – казалось, изоляция в Шабве и оказываемое на него Соединенными Штатами давление начинали сказываться. После освобождения Авлаки из тюрьмы благодаря вмешательству его влиятельной семьи прошло почти два года. В начале 2008 года он покинул Сану и нашел убежище на родине предков. Говорят, племя авалик живет под девизом: «Мы – искры Ада, кто нас тронет – сожжем».
За год, что мы не виделись, передвижения Авлаки сделались осторожнее – отсюда и моя одиссея ради этой короткой встречи. Шейх постоянно переезжал из одного безопасного дома в другой, время от времени удаляясь в тайные горные убежища по краям пустыни Руб-эль-Хали – океана песка, простирающегося в Саудовскую Аравию.
Несмотря на затворничество, он продолжал проповедовать онлайн и общаться с последователями по электронной почте и в социальных сетях. Его послания становились все резче – возможно, вследствие месяцев, проведенных в тюрьме, где его в основном держали в одиночке. Наверняка на радикализацию его взглядов повлияло чтение исламистской литературы. Возможно также, что растущую враждебность к миру подпитывала изоляция в горной пустыне.
После еды Авлаки встал и попросил меня пройти с ним в маленькую комнату.
Я внимательно посмотрел ему в лицо.
– Как ты? – спросил я, не придумав ничего лучше.
– Я здесь, – с оттенком фатализма сказал Авлаки. – Но я скучаю по семье, женам, детям. Я не могу поехать в Сану, это слишком опасно. Американцы хотят меня убить. Они постоянно давят на правительство.
Он сказал, что по небу рыскали дроны, но он их не боялся.
– Джихад – путь Пророка и благочестивых.
Он сказал, что «братья» разочарованы, что я не приехал в Мариб, поскольку они обо мне много наслышаны. Из разговора стало ясно, что Авлаки не сильно боится йеменских властей, которые не пытались решить проблему «Аль-Каиды», а загнали ее в Шабву, в надежде, что та рассосется сама по себе. Кроме того, они ничего не предпринимали для урегулирования племенных раздоров, позволяющих боевикам укрепиться и организоваться.
Авлаки сказал, что считает правительство Салеха светским, что оно является пешкой в руках американцев и поэтому он хочет с ним покончить. С удовольствием описал недавнюю успешную засаду на правительственные войска, в результате которой противник понес ощутимые потери, а также удалось завладеть тяжелым вооружением, в том числе РПГ.
– Этого вооружения очень не хватает исламистам в Сомали, его необходимо им переправить, – размышлял он вслух.
Духовный вождь стал интендантом.
Пару месяцев назад Авлаки направил послание воинствующей исламистской группировке «Харакат аш-Шабаб», утвердившей шариат на большой части Сомали. По его словам, они считают эту мусульманскую организацию примером сопротивления.
«Выборы нас подвели, но пуля не подведет, – писал Авлаки. – Если бы не обстоятельства, я, не колеблясь, встал бы простым солдатом в ваши ряды»[3].
Человек, который когда-то, живя в Америке, осудил нападения 9 сентября как неисламские, недавно написал в своем блоге: «Я молюсь, чтобы Аллах уничтожил Америку и всех ее союзников… Мы мечом утвердим закон Аллаха на Земле, нравится это массам или нет»[4].
Он также начал распространять это послание среди мусульман, живущих на Западе, уподобляя их положение притеснениям общины во главе с Пророком Мухаммедом в доисламской Мекке, откуда их изгнали, заставив совершить «хиджру» на север, в Медину.
А всего за несколько недель до моего приезда Авлаки из своего укрытия в Шабве обрушился на мусульманские страны, сотрудничающие с американскими военными, заявив, что «вина падет на солдата, исполняющего приказ… продающего свою веру за пару долларов»[5].
Этот аргумент сильно повлиял на майора армии США Нидаля Хасана, уже состоявшего в электронной переписке с Авлаки.
Авлаки сказал мне, что джихад допускает страдание и смерть гражданского населения. Цель оправдывает средства. Я возразил, зная, что отчасти именно открытость моих взглядов и привлекала Авлаки, готового отстаивать свою позицию, основанную на чтении Корана и Хадиса.
Пару месяцев назад молодой человек из группы Мехдара поехал в соседнюю область и, подорвав себя как шахид[6], убил четырех южнокорейских туристов.
– Теперь он в раю, – сказал мне за ужином один из его друзей. Осталось неясным, какова роль в этом теракте Мехдара, однако решимость его бойцы показали не только на словах.
Я сказал Авлаки, что поддерживаю нападения на военные объекты, но не хочу и не буду помогать ни в чем, что направлено против гражданских. Я не хотел пичкать Европу оборудованием для изготовления бомб, в конечном итоге ведущим к гибели гражданского населения.
– Значит, ты не согласен с моджахедами? – спросил Авлаки.
– В этом мы бы разошлись.
Еще я заметил, что Авлаки был зол на США. Ему казалось, что там его преследовали как мусульманина. В Сан-Диего его задержали, хотя без предъявления официального обвинения, за использование услуг проституток[7]. Его терзало унижение: ФБР оскорбительными намеками дало понять, что от имама Авлаки такого поведения не ожидали.
Во время нашего разговора в ранние утренние часы Авлаки сильно занимали женщины. Добровольная изоляция лишила Авлаки общения с обеими женами. Первую он знал с детства, поженились они еще подростками. Позже он взял вторую жену, на момент свадьбы ей не было двадцати. Но, сказал он мне, ему нужна женщина, готовая понять и разделить с ним жертвенную жизнь джихадиста.
– Может, ты подыщешь мне кого-то на Западе, белую обращенную сестру, – предложил он.
О женитьбе на женщине из Европы он заговаривал уже во второй раз, и я понял, что это серьезно. Дело было непростое и опасное. Но я знал, что многим женщинам Авлаки казался даром Аллаха.
Были и другие просьбы. Он попросил меня «найти братьев для борьбы за дело джихада и получить из Европы деньги и кое-какое оборудование».
Он также хотел, чтобы я вербовал боевиков, готовых для прохождения подготовки приехать в Йемен, а «потом вернуться домой и начать джихад в Европе или Америке». Для какой именно подготовки и чего именно от них ждали, он не уточнил. Однако за время нашего двухчасового разговора у меня сложилось впечатление, что Авлаки хотел развернуть в Европе и США кампанию террористических атак.
Утром Авлаки уехал: по соображениям безопасности или потому, что у него были назначены встречи – мне не сказали. Вместо него я некоторое время провел с Абдуллой Мехдаром, вождем племени, встретившим меня прошлой ночью. Я не мог не восхищаться этим достойным человеком, его безоговорочной верностью Авлаки. Он не интересовался борьбой «Аль-Каиды» в Сомали или Афганистане, но хотел, чтобы Йемен стал исламским государством, живущим по законам шариата. Он так истово верил, что прослезился, когда молодой боец, произнося молитву, упомянул об обетованном рае.
Я подумал, что у этих людей может быть искаженное представление о мире, но они не лицемеры. Их верность и вера просты и сильны.
Я торопился с отъездом: наш самолет вылетал из Саны в Европу вечером, а сколько времени займет поездка до аэропорта? Фадия вышла с женской половины, и мы засобирались в дорогу.
Едва распахнулись заповедные ворота, как я понял, что у нашего арендованного автомобиля проколота шина, что после гонки по горам было вовсе неудивительно.
Выбежал Абдулла и помог мне поставить запаску. В его глазах вновь стояли слезы: казалось, он почувствовал надвигающуюся опасность.
– Если нам не суждено свидеться снова, встретимся в раю, – сказал он, и слезы потекли по его щекам.
Моджахеды проводили нас до главной дороги и попрощались с нами. Мы вышли из кокона.
Я знал, что в трех западных столицах люди с нетерпением ждали от меня подробного отчета о часах, проведенных в обществе Анвара аль-Авлаки. Мне необходимо было как можно быстрее выбираться в Сану и из Йемена.