Концерт Высоцкого в НИИ
Сатирическая комедия
1987
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ
РИТА, его секретарша
ШУРИК, молодой человек интеллигентного вида
СТАНИСЛАВ СЕРГЕЕВИЧ, он же СТАСИК
ЭРА ГЕОРГИЕВНА
МАХОНЯ
МОРОЗОВ
АНУФРИЕВ
ЩЕГОЛЕВ
Время действия – 1973 год.
Кабинет большого начальника. Несколько разноцветных телефонов.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ (разговаривает по красному телефону). У аппарата. Слушаю более чем внимательно. Спокойно, спокойно… Куда повесили? Где? Какой текст? Помедленней. А размер? Ясно. А вы не в курсе, кто повесил? Понятия не имею. Меня никто не ставил в известность. Да нет, я сегодня первый день из отпуска… Нет-нет, был в круизе. По Европе, да. Семь стран вокруг Европы. Спасибо. Ясно. Да не волнуйтесь, сейчас снимем. Хорошо. Понял вас. Понял. Спасибо за сообщение. Я вам позвоню. Счастливо. (Кладет трубку.) Вот паразит. (Нажимает на кнопку.) Рита, зайди ко мне, девонька.
Входит секретарша.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Здравствуй, Ритон!
РИТА. Здравствуйте, Игорь Николаевич!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ритуленька, детонька, это тебе прямо из Парижа! (Протягивает коробочку.)
РИТА. Ой, Игорь Николаевич, спасибо!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. На еще. Еще одни духи. «Шанелью» пахнет!
РИТА. Ну вы даете, Игорь Николаевич!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. (И третья коробочка.) Эх, Ритуля, держи до кучи! Нам для вас ничего не жаль! Ритуля, говорят, там у входа какое-то объявление висит?
РИТА. Что, будете отменять?
Звонит белый телефон.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Вот. Началось. (Берет трубку.) У аппарата… Здравствуйте, Зинаидочка Порфирьевночка! Семь стран, да. Знаю. Уже знаю. Висит на видном месте. Зинаида Порфирьевна, миленькая, неужели вы не понимаете, что мне неудобно ходить смотреть? Нет, размер небольшой, с тетрадный листок. Но вы же понимаете, что дело не в размере, а в тексте. Как в каком тексте? Текст самый обычный: «У нас в гостях артист Театра на Таганке… тра-та-та, тра-та-та». И все. Что значит «этого достаточно»? Зинаида Порфирьевна, ми… Зинаида Пор-фирь… Зин… Да, я понял, понял вас. Сделаем. Не волнуйтесь, все будет в порядке! (Кладет трубку, набирает номер.) Шурик, зайди ко мне. А то не знаешь зачем?! Быстро! (Кладет трубку.) Ритуля, ты что стоишь? Помогай мне, помогай… Найди мне Эру нашу, культорга нашего, срочно!
РИТА. Будете отменять, да? Отменять будете?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ррррита, не буди во мне зверя!
РИТА. Тьфу, аж противно! К вам Махоня просится.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Это какой Махоня? Который Достаевский?
РИТА. Ну да. (Выходит.)
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ох, этот Махоня… Не до Махони сейчас. (Набирает номер на зеленом телефоне.) Стасик, ты? Ну? В курсе? Я тоже в курсе. Да, уже были звонки. Пятнадцать минут висит объявление – и уже звонки из города. А ты не знаешь, кто его повесил? А кто тебе звонил? Башкиров? А Башкиров не знает? Ну, да, ему, наверное, эта дура Курганова доложила… Нет, Курганова сама не знает! Ладно, Кургани-ху я возьму на себя, а ты Башкирову выдай звоночек, успокой, скажи, чтоб не дергался! В баню его пригласи! У меня на четверг финская баня намечена… От моего имени, конечно, от моего! Хе! У нас с тобой будет сегодня баня… Русская! Попаримся мы с тобой, это точно! А все-таки поразительное у нас с тобой, Стасик, учреждение, а? Закрытое совершенно, режимное, можно сказать, предприятие, и вот… пятнадцать минут всего висит объявление, а город уже знает. Весь! О-хо-хо! Откуда? От верблюда… (Кладет трубку.)
Звонит черный телефон.
У аппарата. У нас? С чего вы взяли?! У нас никакого объявления и никакого концерта! Это я вам говорю. Не знаю, не знаю. Лично я никого не приглашал. До свиданья. (Кладет трубку.) Вот не было печали, так черти накачали!
Входит Рита.
РИТА. Махоня спрашивает, когда все-таки вы его примете?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Никогда!
РИТА. Ему срочно нужно.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Как срочно?
РИТА. Вчера.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Тогда скажи – пусть приходит завтра.
РИТА. А Эры Георгиевны нет на месте.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Где ее носит? Когда надо, ее нет! Где она?
РИТА. А Железный Шурик здесь, в приемной.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Зови Железного Шурика.
Рита уходит. Появляется Шурик.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ну как? Что? Как это понять?
ШУРИК. Что?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ты комсомол? Отвечай за свои действия.
ШУРИК. Я?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Да, ты… Ты! Твоя организация!
ШУРИК. Какая организация?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Подпольная.
ШУРИК. Игорь Николаевич, о чем вы говорите?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Будто не знаешь о чем? Ах, Шурик! Ох, Шурик!
ШУРИК. Ох, Игорь Николаевич…
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ты железный парень, Шурик, но я еще желез-нее… Ты ответишь мне за эти дела!
ШУРИК. Да я тут при чем? Я ни при чем.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Кто вывесил объявление?
ШУРИК. Кто?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Я тебя спрашиваю, Шурик, – кто?
ШУРИК. А я вас спрашиваю, Игорь Николаевич, – кто?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Не придуривайся, Шурик. Молод придуриваться.
ШУРИК. Не знаю, о чем вы это.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Шурик! Шу-урик!. Ты-ы…
ШУРИК. Да что я? Что я? Я, между прочим, ровно столько, сколько и вы…
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что?
ШУРИК. Что «что»?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ничего.
ШУРИК. Вот и я ничего.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что ты мне лапшу на уши вешаешь, Шурик? Ты думаешь, я не умею вешать? Я сам таким был, как ты! Я сам это умею! А ну сейчас же… сейчас же сними!
ШУРИК. Да какую лапшу?!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. С моих ушей, Шурик! Ты думаешь, я с тобой тут в бирюльки буду играть? Ты знаешь, чем это грозит? И тебе, и мне? Пойди сейчас же и сними объявление.
ШУРИК. Отпадает.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Я тебе приказываю, Шурик, понял? Понял?
ШУРИК. Не я его вешал, не я. Зачем же вы меня подставляете, Игорь Николаевич? Мне здесь работать! У нас все же интеллигенция… техническая… Ей палец в рот не клади… Этот, с гитарой который… артист сра-ный… похрипит сегодня – и отвалит… А мне важно с людьми отношения сохранить! А вы что предлагаете? Завтра же вы сами, Игорь Николаевич, мне же… вы же мне же людей поручите на картошку, скажем, организовать – они же все меня пошлют по холодку! И будут правы! А зачем это мне нужно, спрашивается? Зачем? Ну сами посудите…
Звонит белый телефон.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. У аппарата. Сейчас, сейчас снимем. Как раз занимаюсь этим вопросом. Зинаида Порфирьевна, миленькая, вы должны понять: если объявление уже висит, значит, около него стоят люди. Они стоят и смотрят, КТО его пришел снимать. Вы поймите, Зинаида Порфирьевна, у нас все-таки интеллигенция… техническая. Почему «все-таки»? Потому что техническая… Люди сложные, им палец в рот… Зинаида Порфирьевна, миленькая… Зинаид… Зин… Я с вами согласен. Сделаем. Завтра с утра висеть не будет, обещаю! Завтра не будет! (Прикрывая трубку, Шурику.) Эта дура не знает, что концерт сегодня! (В трубку.) Да, Зинаида Порфирьевна, да, да, да… Конечно, конечно… Голову даю на отсечение – завтра хоть сами к нам приезжайте и смотрите! Не будет завтра объявления этого и в помине. Договорились! Ну, я рад, что вы понимаете наши сложности! До свиданья, миленькая, до свидания… (Хочет положить трубку, но вдруг что-то вспоминает.) Да! Да, Зинаи-дочка Порфирьевночка, а как у вас с Финляндией? Не забыли про меня? Я в списке? Ну, рад, спасибо, что вы про меня помните, рад, рад, очень рад! (Кладет трубку.) Ф-фу-у! Елки зеленые! Курганова слетела! Теперь Башкирова нейтрализовать…
Входит Рита.
РИТА. Игорь Николаевич, там в приемной люди, они спрашивают, будет или не будет.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. А чего же они спрашивают, если объявление висит?
РИТА. Они сомневаются. Не верят своим глазам.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Не стой над душой, не буди во мне…
РИТА. Мне все ясно.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что тебе ясно? Мне ничего не ясно, а ей уже ясно!
РИТА. Что мне людям сказать?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ничего не говори.
РИТА. Если ничего не говорить, будет только хуже. И очень скоро.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ (вспыхнув). Это черт знает что такое! Что ты меня пугаешь? Я пуганый!
РИТА. Мне все ясно! Отменяется! Так и скажу! (Плачет.)
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Погоди… Что вы все раньше времени реагируете? Рита! Перестань! Все будет в порядке, Рита, правда, Шурик? Скажи ей.
ШУРИК (едва сдерживая улыбку). Железно.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. А Рита не верит.
Звонок. Рита берет трубку.
РИТА. Игорь Николаевич, возьмите трубочку.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Кто там еще?
РИТА. Это по делу.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Я все дела отменил.
РИТА. Это по личному делу.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ну кто, кто? Сказать не можешь?
РИТА. Это ваша мадам. Ее вы тоже отменили?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. О боже, ей-то что надо?!
РИТА. То же, что и всем, вероятно. Она просит два места на нее записать.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ох ты, черт…
РИТА. У вас то бог, то черт на языке. Не поймешь, кого вы больше любите…
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Передай ей, чтоб больше сюда мне не звонила!
РИТА. Это вы сами ей скажите. В ваши семейные дела меня не впутывайте!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Рита! Ох, Рита! Ритулька!
РИТА. Так вы записали? Два лица!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Записал, записал!
Рита выходит.
Интересно, с кем она припрется?
Пауза.
Ну вот, Шурик, ты сам все слышал, все видел… Что хочешь делай, а объявление тебе все же придется снять. И сейчас же!
ШУРИК. Отпадает.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Шу-уурик!
ШУРИК. Я уже сказал: я снимать не буду. Гольдина вешала, пусть Гольдина и снимает. Но я вам этого не говорил.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Кто такая Гольдина?
ШУРИК. Эра Георгиевна, кто ж еще?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ах, та-ак? А я смотрю, какая-то мымра в очках занимается нашей культурой… Помню, что ее Эра зовут… Все! Эра, Эра, наша Эра! Так это ее рук дело?
ШУРИК. А чьих же? Я же вам втолковываю, Игорь Николаевич, – это вечер-то не молодежный. Это общеинститутский вечер. И комсомол тут ни при чем.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Но молодежь придет? У нас ведь много молодежи…
ШУРИК. Все придут. Не сомневайтесь, будет столпотворение.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. О-хо-хо… (Набирает номер.) Стасик, до Башкирова не дозвонился? Так… Вот что, Стасик, Ильину позвони. Обязательно позвони Ильину. (Кладет трубку.) А ты хитрый парень, Шурик, ты железный парнишка, Шурик, я даже от тебя не ожидал! Молодежь, значит, придет в полном составе, а вечер не твой, не молодежный, а ты… ты со всеми в хороших отношениях, со всеми хорошими людьми… Ловко сделано! Ты хитрый мальчик, Шурик, так вот, Шурик, послушай меня, это у тебя не прохонжэ, понял?
ШУРИК. Что, что не прохонжэ?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Знаешь, закон есть? Тот, кто сегодня поет не с нами, тот против нас!
ШУРИК. Вы имеете в виду Высоцкого?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Я тебя имею в виду! Ты прав: тебе еще здесь работать. Высоцкий приедет, выступит и уедет. А мы с тобой останемся. С глазу на глаз, между прочим! И нам вместе надо будет много чего… ох, много!
ШУРИК. Все понял. Понял вас. Что я должен сделать, что?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Снять объявление.
ШУРИК. Отпадает, железно отпадает.
Входит Рита, Шурик как бы незаметно выскальзывает в приоткрытую дверь.
РИТА. Там к вам народ пришел, Игорь Николаевич.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Какой еще народ?
РИТА. Инженеры из КБ-9.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что им надо?
РИТА. Они говорят, что если вы отмените концерт, они завтра на работу не выйдут.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что-о? Почему?
РИТА. По болезни. Все бюллетени возьмут!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Шутка, что ли?
РИТА. Конечно, шутка. Но в каждой шутке, знаете ли… Перед дверью Махоня сидит.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Я занят сейчас. Скажи им всем, что занят я!
РИТА. Вы же знаете, он вас все равно достанет.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Правильно! За это мы его и взяли. Доставала по прозвищу Достаевский! Когда нам что-нибудь надо – сразу к нему: Махоня сделает, Махоня пробьет, Махоня достанет… А теперь сами от него спасаемся! Объясни ему, Рита…
РИТА. Он не слушает. Он сам говорит.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что он говорит?
РИТА. Что он референт и имеет право на вход к вам в любое время дня и ночи.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ну, ночью, положим, лично мне референты не нужны. Пока что обхожусь без референтов. Худо-бедно. Ночью. А чей, собственно, референт?
РИТА. Этого никто не знает. Вот его визитная карточка… только что мне подарил… видите? (Показывает визитку.) Крупно фамилия: «Махо-ня». И ниже мелкой прописью, витиевато – «референт».
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Жулик он. Обыкновенный жулик. Нет, чтобы на карточке правду написать: крупно фамилия и ниже прописью – жулик… Насколько легче б нам всем жилось.
РИТА. Он не жулик. Он хороший человек, полезный.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ну да, туда полез, сюда полез… И уже считается полезным! Нет, Рита, нет, этот Достаевский меня сегодня не достанет!
РИТА. Хорошо, я скажу, чтоб не сидел.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. А где Шурик? Он же тут был? Исчез, паразит! Испарился! Вот молоток! Вот железный парнишка! Вот с кого пример нам всем надо брать! Ритуля, давай беги догони его. Догони и верни.
РИТА. Как же, как же… Догонишь его! Если Шурик исчез, его с собаками не найдешь.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. А я тебе говорю, догони и верни. Ясно?
РИТА. Обрыдло.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что? Что ты сказала? Что тебе не ясно?
РИТА. Я сказала… Я сказала, что мне все ясно и все обрыдло. Слово такое есть хорошее: о-бры-дло.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что?
РИТА. Все. (Уходит.)
Звонит белый телефон.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. У аппарата. Да, Зинаида Порфирьевна, да… Концерт действительно намечен на сегодня, а не на завтра. А я разве говорил вам, что завтра, я говорил? Я вам этого не говорил! Нет, нет… А что Башкиров вам сказал? Ну, в смысле, он что-нибудь вам посоветовал? В смысле, что бы вы мне посоветовали? А до Ильина дошло? А до Суслопарова? А до самого? А что сам сказал? Понял вас. Вас понял. Хорошо, хорошо, Зинаида Пор… Я сам понимаю, что ничего хорошего… Но… я уже принял меры. Кое-какие принял. И еще приму, обещаю… Обещаю вам: сегодня, все сделаем сегодня… Сейчас, сейчас все сделаем, не волнуйтесь! (Кладет трубку, откидываясь в кресле.)
Ффу-уу… Чтоб он провалился, этот концерт! Чтоб его…
Звонит телефон.
Чтоб тебя… (Берет трубку.) У аппарата. (Очень раздраженно и грубо.) Не знаю, будет или не будет. Не знаю, кто знает. Звоните не мне. Не знаю, кому вам звонить. Кому хотите, тому и звоните. Все. (Кладет трубку.) Бардак, а я в нем священником.
Входит Стасик.
СТАСИК. Я звонил Ильину. Он молчит.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Да, но хоть что-то он же должен был сказать?
СТАСИК. Он ничего не сказал. Принял к сведению, и все.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ты не понял, Стасик, ты ничего не понял. Он сейчас с Башкировым советуется.
СТАСИК. Да Башкиров ему тоже ничего не скажет. Что ему может сказать Башкиров?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Башкиров Дубомудрову позвонит, Дубомудров – Ильину, Ильин – Суслопарову. Так и будут перезваниваться, звонари!
СТАСИК. Нам от этого не легче. Вам надо что-то делать! Нам надо меры принимать!
Звонят сразу несколько телефонов.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Спокойно! Меня нет. Я тоже могу быть на бюллетене.
Входит Рита.
РИТА. Шурика ищут. Как найдут – сразу приведут. А ему я все сказала, он не уходит. Сидит.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Кто?
РИТА. Референт.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Убийца! Мало того, что жулик, он еще и мой убийца. Достаевский проклятый! Ну что у него, не знаешь?
РИТА. Он сказал, чтобы я сказала вам всего два слова… За это – вот! – подарил шоколадку! Хотите попробовать?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ (раздраженно). Какие два слова?
РИТА. «Тавризян не подписывает».
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Это три слова. Это во-первых. Во-вторых, скажи ему, что я сказал: «Если Тавризян не подпишет сегодня, мы с него, с Махони, вычтем полтора миллиона рублей!»
Рита выходит. Пауза.
Хороший денек сегодня! В суете я забыл, вы забыли, мы все забыли, что сегодня Тавризян подписывает у министра… Два часа этот Махоня сидит у меня под дверью, и я даже не понял, почему сидит! И все из-за этого чертова объявления! Конец света! Финиш!
СТАСИК. Если Тавризян действительно не подписывает, придется вам лично министру звонить.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Щас! Разбежался! Калошки надел и…
СТАСИК. Могу спорить, что этот Махоня, когда понял, что Тавризяна не достал, сразу к вам прибежал, чтобы об этом звонке просить.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Это пожалуйста! Просить меня можно! Просить у нас никому не запрещено!
Входит Рита.
РИТА. Я сказала.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ну и?..
РИТА. Он сказал: «Вычитайте. Только вы сначала позвоните министру».
СТАСИК. А я про что?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Как же, вычтешь с него! Достал-таки, Достаев-ский! (Рите.) Впусти! Но я за себя не отвечаю с этим бандитом!
Входит Махоня – грузный лысый человек лет 60-ти. Тяжело опускается в кресло, наливает себе воды в графин, пьет…
Пауза.
Ну, что там Тавризян? Капризничает?
МАХОНЯ (допив воду). Хуже.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Не подписывает?
МАХОНЯ. Хуже.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что может быть хуже?
МАХОНЯ. Сегодня уезжает.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Это значит…
МАХОНЯ. Это значит, что он не подписал и не подпишет. Мы его упустим, полгода будем ловить, еще полгода уговаривать, через год он согласится, через два мы утвердим, через три начнем… Без его подписи проект реконструкции «двадцатки» недействителен. Полтора миллиона уйдут в трубу. И все из-за того, что он сегодня отказывается подписать и уезжает в Сибирь. На симпозиум.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Аргументы?
МАХОНЯ. Тысяча аргументов.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Назови хотя бы один.
МАХОНЯ. Веселкин.
СТАСИК. Я так и знал.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. М-да… Веселкин – это, конечно, аргумент в тяжелом весе. Тут мы бессильны.
Пауза. Входит Рита.
РИТА. Звонила ваша мадам, просила на сегодня четыре билета.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Хорошо.
РИТА. Не «хорошо», а запишите.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Записал.
Рита выходит.
МАХОНЯ. Заметьте, я вас пока на эту тему ни о чем не прошу. Я действую всеми доступными средствами, но они не действуют.
СТАСИК. Кончай, Махоня! Кончай!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. От тебя уже голова болит! Как тебя Таври-зян выдерживает? Мы ж тебя специально к нему… мол, сдадут нервы от общения с Махоней – и сразу подпишет… Ан нет! Плохо ты его за горло взял, если он так и не подписал! Теперь ты нас хотя бы за горло не бери!
МАХОНЯ. Я разве беру? (Снимает трубку телефона.) Вот трубочка, позвоните министру, и я уйду. Больше Махоне от вас ничего не надо.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Стоп, Махоня, стоп. (Кладет трубку.)
СТАСИК. Не учи Игоря Николаевича, что ему надо делать.
МАХОНЯ. Я разве учу? Я прошу использовать шанс. Вы знаете закон Махони?
СТАСИК. Какой закон?
МАХОНЯ. Закон Махони гласит: если остался единственный шанс, надо его использовать! Позвоните, они сейчас все там – и Тавризян, и Веселкин…
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Я звонить министру не буду.
МАХОНЯ (тихо). Хотите, я наберу, если вам так трудно?
СТАСИК. Он не отстанет. Вы его впустили, теперь он своего добьется.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Лучше бы он Тавризяна добивал. А то он меня добивает.
МАХОНЯ. И добью. Всех вас добью. Такая уж моя планида. Сначала ненавидят – потом любят. Мне за это деньги платят. (Снимает трубку, протягивает снова Игорю Николаевичу.) Прошу!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. И что я скажу? Что академик Веселкин с академиком Тавризяном на ножах – это он и так знает! Что эти два академика друг друга тридцать лет едят и никак съесть не могут – это тоже всем известно! Тавризян узнал, что Веселкин «за», и тут же высказался против: министр между этих двух огней сколько лет пляшет – как он может повлиять? Приказать Тавризяну он не может! Заставлять Веселкина высказаться против нашей реконструкции, чтобы Тавризян подписал, тоже поздно – замкнутый круг!
МАХОНЯ. Попросите министра назначить Веселкина ответственным от академии за нашу реконструкцию, раз Тавризян уезжает на симпозиум, а дело срочное!
СТАСИК. Это будет означать, что Веселкин съел Тавризяна! И министр ему помог это сделать нашими руками!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Пойми, Махоня, ты нас всех подставляешь!
МАХОНЯ. Я никого не подставляю!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Подставляешь. Достаешь. Достаешь и подставляешь. Ты всех нас хочешь перессорить! Какая-то подпись паршивая, а я год буду потом отмываться перед всеми после этого звонка!
МАХОНЯ. Игорь Николаевич, я к вам пришел не по личному делу. Знаете, сколько этот звонок один ваш стоит? Полтора миллиона! Вы это прекрасно знаете. А не позвоните – полтора миллиона уйдут в трубу! И это тоже вам известно. Ну?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что «ну»? Баранки гну! Что я могу сделать? Я ничего не могу.
СТАСИК. В самом деле, что может Игорь Николаевич? Да и министр ничего не может!
МАХОНЯ. Министр может. А если не может, то что это за министр?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Вот и тут диссидентство. И тут антисоветчина. Только без гитары.
СТАСИК. Что он может? Что он может?! Эх, Махоня, Махоня… Ты думаешь, министру очень нужно, чтобы «двадцатка» наша пошла в реконструкцию? Очень ему нужно Тавризяна давить!
МАХОНЯ. Нужно.
СТАСИК. Зачем?
МАХОНЯ. Для дела.
СТАСИК. Для какого дела, Махоня?
МАХОНЯ. Как для какого? Для нашего общего дела! Реконструкция «двадцатки» – разве не наше общее дело?
СТАСИК. В том-то и дело, что наше, да не общее. Пойми ты, Махоня, что у министра свои дела и с Веселкиным, и с тем же Тавризяном…
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. И у нас, между прочим, тоже…
МАХОНЯ. Что?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Свои дела с министром, вот что! И как ты этого не понимаешь!
МАХОНЯ (грустно). Это я как раз понимаю. У всех свои дела. Только у меня почему-то не свое. Есть идея: назначьте Махоню министром, и он вам докажет, чтó министр может. В общем, вы вынуждаете меня пойти своим путем. Путем Махони. Хорошо, у меня тоже будут свои дела. Я уже представляю эту визитку. Крупно: «Махоня». И чуть ниже мелкой прописью: «министр». Значит, не будете звонить?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Отпадает, Махоня!
СТАСИК. Железно отпадает.
Врывается Эра, она чрезвычайно взволнована.
ЭРА. Здравствуйте, Игорь Николаевич, не надо мне ничего говорить, я уже все знаю.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что вы знаете?
ЭРА. Что вы отменили концерт, но я сразу скажу: это невозможно.
МАХОНЯ. Ну, я пошел. Это надолго. (Уходит.)
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Во-первых, я ничего не отменял, во-вторых, вы ошибаетесь глубоко: в нашей жизни возможно все!
ЭРА. Объявление висит. Люди оповещены.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Объявление надо немедленно снять.
ЭРА. Значит, отменяете? А говорите, что не отменяете!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Эра Георгиевна, успокойтесь! Сядьте…
ЭРА. Я уже в своем отделе насиделась…
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. На рабочем месте вас с утра нет.
ЭРА. Это потому, что я весь день по этим делам бегаю.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Сядьте!
ЭРА. Не хочу сидеть. Не буду сидеть.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Хорошо, делайте что хотите и как хотите… Вы культорг. Но я здесь тоже не самый последний человек. И потому я вам говорю: будет концерт или не будет – этого я не знаю, ибо этого сейчас – я подчеркиваю, сейчас – никто в мире не знает, но… объявление надо снять. Снять в любом случае.
ЭРА. Если концерт будет, зачем его снимать?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. А что… что, собственно, нам дает это объявление? Все и так его читали!
СТАСИК. Действительно… Эра, пойми… Все давно знают о концерте. Оно ничего не прибавляет.
ЭРА. Как так, что-то не понимаю…
СТАСИК. Ну действительно… какая в нем новая информация? Вот вы мне ответьте, Эра Георгиевна, какая в нем содержится для меня, для вас, для Игоря Николаевича новая информация?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Для меня там и старой информации не содержится.
ЭРА. Ничего не понимаю. Перестаю что-либо понимать!
СТАСИК. Ну что… Ответьте только честно, разумно: что именно, что конкретно нам это объявление прибавляет? Ответьте!
ЭРА. Бред какой-то!
СТАСИК. Нет, вы мне ответьте: оно прибавляет или не прибавляет?
ЭРА. Бред. Бред. Бред собачий.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Эра Георгиевна, успокойтесь. Сохраняйте спокойствие… Во всех случаях, во всех случаях вам надо сохранить спокойствие.
ЭРА. Я спокойна, Игорь Николаевич, я совершенно спокойна.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Тогда выслушайте меня со Станиславом Сергеевичем. Не надо дразнить гусей, снимите объявление!
ЭРА. Но почему?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Потому что не надо дразнить гусей.
ЭРА. Каких гусей? Я согласовала этот концерт и согласовала это приглашение.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. С кем и когда вы его согласовали? Я лично был в отпуске.
ЭРА. Со всеми. Со Станиславом Сергеевичем вот согласовала, с Василием Константиновичем согласовала, с Панковым разговаривала, с Бурмистровым, со Смоляницким трижды беседовала…
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Вы говорите «беседовала»… Что же они вам отвечали?
ЭРА. Они мне все кивали, никто не возражал.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. И Станислав Сергеевич не…
СТАСИК. Кивать, между прочим, это еще не значит беседовать!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Минуточку! (Кивая на Стасика.) Значит, вы утверждаете, что Станислав Сергеевич кивал и не возражал?
ЭРА. Да, и Станислав Сергеевич, представьте! Вы думаете, я такая дура, что такой вопрос ни с кем не согласовала? Я со всеми этот вопрос согласовала, со всеми нашими боссами…
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ну, положим, лично я был…
ЭРА. Вы, Игорь Николаевич, да-да-да, были в отпуске… Но все остальные мне дали добро.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. И Шурик?
ЭРА. Какой Шурик? Железный?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Да-да, именно он!
ЭРА. Да-да, и он как секретарь комсомольской организации меня поддержал, но при этом только сказал, что, по его мнению, надо это делать не как молодежный вечер, а как общеинститутский… И на общеинститутский вечер дал добро! Представьте! А я еще подумала: как он хорошо говорит и все так хорошо понимает – конечно, такой вечер надо делать на общеинститутском уровне, и только на общеинститутском!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Так. Ну, все. Вопрос ясен. Вот мы наконец и добрались до основного – кто вешал объявление. И теперь…
ЭРА. Ну вешайте меня теперь! Я ни от чего не отказываюсь… Ешьте меня с маслом, кушайте на здоровье! Убивайте, снимайте с работы, выгоняйте на улицу! Только за что? За то, что я его пригласила? (Плачет.)
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ (переглядывается со Стасиком). Погодите, погодите, Эра Георгиевна… Вас, по-моему, никто пока не увольняет с работы – что вы так нервничаете?
ЭРА. Нервничаете вы, а не я. У меня все согласовано, у меня все, все… (Утирает слезы.)
Пауза.
СТАСИК. Простите, а в плане это выступление где-нибудь записано? Есть оно в плане?
ЭРА. В к-ка-аком пла-ане? (Всхлипывает.)
СТАСИК. Ну, в плане культработы? Есть у вас такой план?
ЭРА. Есть, конечно.
СТАСИК. И что? В нем записано выступление этого блатного артиста?
ЭРА. Нет, выступление этого Поэта у нас, в нашем плане, не запланировано. Потому что… его просто нельзя… нельзя заранее запла…
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ (тихо, но со значением). Так. А знаете ли вы, что проводить внеплановые мероприятия нам категорически… не рекомендовано? Знаете, с чего все начинается? С проведения внеплановых мероприятий.
Пауза.
ЭРА (пытается говорить спокойно). Станислав Сергеевич, скажите, только честно…
СТАСИК. Насчет чего?
ЭРА. Вы мне кивали?
СТАСИК. Ну, кивал. Может, у меня привычка такая – кивать. Я киваю, но это еще ничего не значит. Я киваю, но часто бываю при этом внутренне не согласен.
ЭРА. Ах, внутренне? Так, когда вы мне кивали, вы что – были против или вы не были против?
СТАСИК. Я против никогда не бываю. Повторяю: внутренне я могу с чем-то не соглашаться. Но… против я лично никогда не бываю.
ЭРА. Значит, вы не были против?! Прекрасно! Вот, нашелся наконец один честный человек, настоящий мужчина, который разделит со мной ответственность! Он дважды признался: в том, что кивал, признался, и в том, что против не был… Значит, он был за, верно?
СТАСИК. Неверно! Эра Георгиевна, милая, вы как-то странно ставите вопрос… Я, конечно, не был против, чтобы вы пригласили в нашу контору, но… так же честно признайтесь теперь и вы! Я не был особенно и за.
ЭРА. Как так?
СТАСИК. А так. Мне лично Окуджава больше нравится.
ЭРА. Хорошо. Я вам киваю. В следующем месяце я приглашу лично вам Окуджаву!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Погодите, погодите, Эра Георгиевна! Вам дай волю, вы еще и… и…
ЭРА. Кого? Ну, кого вы хотите, чтобы я в нашу контору пригласила? Я тут же приглашу! Всех завтра же приглашу! Софронова? Кочетова? Пожалуйста, хоть завтра! А сегодня дайте Высоцкого пригласить! Один раз! Дайте! Ну дайте! Ну что вам стоит? Ну хотите, я перед вами на колени встану?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Успокойтесь, Эра Георгиевна, вставать на колени вам не надо. Я тоже мог бы вас о чем-то просить. Я тоже мог бы перед вами стать на колени.
ЭРА. Мог бы? Так встаньте! Встаньте!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Когда нужно будет – и попрошу, и встану, но сейчас… Сейчас не об этом речь. Сейчас речь о том, что… (Твердым голосом.) Этот, с позволения сказать, поэт с блатной гитарой, вышедший чуть ли не вчера из Таганской тюрьмы или еще неизвестно откуда… на нашу голову… Этот поэт у вас не стоит в плане, вы понимаете?
Эра снова рыдает, даже воет.
Хорошо. Не будем вешать ярлыки. Хотя идеологическая диверсия применяет новейшие технические средства и не брезгует ничем, включая магнитофоны. Скажем иначе… То, что вы вне плана, – это знаете как называется?
ЭРА. Как?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ (делает большие глаза). Частной инициативой, вот как!
ЭРА. Не понимаю.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что такое этот концерт? Это чистая частная инициатива нашей Эры Георгиевны… Она что хочет, то и делает, а мы ей только киваем! Но государственные интересы с такими действиями не совпадают. Мы не лавочка какая-нибудь, не частная фирма. И вы нам свои фокусы не навязывайте! Я вам твердо заявляю: никакой частной инициативы здесь не будет. Не будет! Раз в плане нет!
ЭРА. Но я же вам говорю… Я вам говорю, товарищи, вы что… Я же вам говорю: этот концерт не мог быть в плане! Высоцкий очень занятый артист, у него Таганка, кино…
СТАСИК. А на телевидении его нет. На телевидение его не пускают!
ЭРА. Тем хуже для телевидения! Он Поэт, понимаете?!
СТАСИК. Поэт, а в Союзе писателей его нет. Нет его в списках Союза писателей!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Поэты с гитарами… только, знаешь, где бывают?
ЭРА. Уверяю вас, что есть еще у нас люди, которые именно так и думают: мол, если он в Союзе писателей не состоит…
СТАСИК. Окуджава, между прочим, состоит.
ЭРА. И слава богу… А Пушкин и Толстой не состояли – и что с того? Я о другом вам хочу… Он очень занят, очень, его на части рвут такие же, как мы, организации, с ним невозможно договориться заранее, за полгода, а тут так вышло, так повезло… У моей сестры муж, а у мужа приятель – его приятель, и он с ним позавчера договорился на сегодня…
А я с вами заранее согласовала все… И он согласился! Он к нам сейчас уже едет. Вы понимаете, для нашей конторы это счастье! Для нашей шараги это нечто! Нам с вами так повезло! И я срочно стала писать объявление! Я хотела как лучше! Чтобы побыстрее, пооперативнее, чтобы можно было билеты успеть продать. (В ужасе, что проговорилась, закрывает ладошкой рот.)
Пауза.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Как – продать? Вы что, продаете на этот концерт билеты?
ЭРА (неожиданно атакует, ибо терять ей нечего). А вы что, Игорь Николаевич, здесь сидите и работаете за бесплатно?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Но я получаю законным путем, а вы как собираетесь ему платить?
ЭРА. И мы законным. Оформим как-нибудь. (Кивает на Стасика.) Если профком захочет, он все может.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Да вы с ума сошли! Нас всех завтра посадят, всех!
СТАСИК. И вот там, в тюрьме Таганской, мы и запоем его песни.
ЭРА. Зачем для этого садиться в тюрьму, если есть возможность его на свободе послушать!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Да, частная лавочка! Абсолютно частное предприятие! Дожили! Гитарист управляет страной!
Пауза.
СТАСИК. У меня деловое предложение. Пусть Высоцкий приедет, но не поет.
ЭРА. Как не поет? Почему?
СТАСИК. Потому что у нас микрофон сломался. Может у нас микрофон сломаться? Если нужно.
ЭРА. У нас даже потолок, если нужно, упадет на мою голову. Но что же он будет делать, если не петь?
СТАСИК. Пусть стихи почитает. Есенина, монолог Хлопуши. Из «Гамлета» что-нибудь… О своей работе в кино пусть чего-нибудь расскажет. Смешные истории. У всех популярных артистов есть какая-нибудь своя смешная история: как кирпич на голову упал, как во время съемок кто-то лишнего выпил и кукурузное поле сжег… Я сам такое недавно слышал.
ЭРА (твердо). Но я договорилась, что он будет петь. Петь под гитару.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Как договорились, так можно и передоговориться. А пока надо снять объявление. Сделайте, пожалуйста, это поскорее, Эра Георгиевна!
ЭРА. Вот вы, Игорь Николаевич, сами пойдите, сами передоговари-вайтесь, сами снимайте! А я посмотрю, и народ будет смотреть, как вы это все делать будете, хорошо?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Товарищ Гольдина, вы коммунист?
ЭРА. Нет.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. А я коммунист.
ЭРА. Ну и что?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. А то, что я из-за ваших песенок дурацких… своим партбилетом не буду рисковать. Снимите объявление!
ЭРА. Это какой-то ужас! (Рыдает.) Мы кто? Товарищи! Братья! Сестры! Мы что, не люди? Мы кто – рабы? Да? Мы рабы? Нет, вы не молчите, вы мне ответьте: мы самые настоящие рабы, да? Да? Да?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Эра Георгиевна!
ЭРА. Игорь Николаевич!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Стасик, ты тоже будешь отвечать! И Шурик! Все будем отвечать, я один не буду отвечать! Все будем!
Звонит белый телефон. Игорь Николаевич берет трубку.
Понял. Вас понял. Не надо снимать?
Пауза. Все застыли.
Зинаида Порфирьевна, это ваш совет или распоряжение? Очень хорошо, распоряжение. Ах, под мою ответственность? Понял, вас понял. Ваше распоряжение под мою ответственность. А кто вам звонил? Из КБ-9 возмущались? Ну да, да, они и со мной так шутили. Шутники! Понял. Чтобы лишний раз не волновать народ. (Кладет трубку.) Вот так, товарищи! Снимать объявление не будем, чтобы лишний раз не волновать народ.
ЭРА (шепотом). Ура-ааа!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Но… Но! На объявлении мелким шрифтом надо сделать маленькую приписочку: «Концерт переносится». Это не мое, это предложение лично Зинаиды Порфирьевны. Во избежание скандала.
ЭРА (потрясенно). Да вы что?! Это же еще хуже! Это хуже, разве вы не понимаете?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Для нас теперь чем хуже, тем лучше! Пока не поздно, давайте перенесем концерт.
ЭРА. Как перенесем? На какое число перенесем?
СТАСИК. На неопределенное время. А там видно будет.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Я подчеркиваю: это не мое предложение. Это распоряжение вышестоящего органа.
ЭРА. Видно уже не будет. И слышно не будет. А народ хочет, между прочим, и увидеть, и услышать.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Эра Георгиевна, вы вообще соображаете, что вы говорите? Какой народ?
ЭРА. Наш народ.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ (надувшись). Товарищ Гольдина, не вам говорить от имени нашего народа.
Пауза. Эра Георгиевна встает, идет к двери.
ЭРА. Так… Хорошо… Я вас поняла. А от своего имени я вам могу сказать? Так вот, суки вы все, скоты, и я с вами в ваши игры больше не играю! (Убегает, хлопнув дверью.)
Пауза.
СТАСИК. Зря вы с ней так, Игорь Николаевич.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ничего. Внеплановых мероприятий у нас не будет. Не допустим. Никаких.
Звонит телефон. Игорь Николаевич не берет трубку. Стасик выходит.
Входит Рита.
РИТА. Снова звонит ваша мадам. Просит шесть.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Оставь меня. Не соединяй.
РИТА. Запишите сразу восемь – я ей скажу, она перестанет звонить.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Хоть десять! А ты… Знаешь что, Ритуля, единственная просьба к тебе: не называй мою жену «мадам», мне это не слишком приятно.
РИТА. Ничего, потерпите, я же терплю…
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Где Шурик?
РИТА. Я же сказала – ищут.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Из-под земли мне его достань. Найди, прошу, ради меня. Очень прошу!
РИТА. Очень-очень?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Обещала ведь!
РИТА. Обещанного три года ждут! (Выходит.)
Звонит белый телефон. На этот раз после некоторых раздумий трубка взята.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. У аппарата. Зинаида Порфирьевна, понял вас, понял… Я тоже считаю, что лучше снять объявление. Это вам Суслопаров посоветовал? А кто? Сам? Понял вас. Это распоряжение или рекомендация? Понял! Рекомендация, но под мою ответственность. Отлично вас понял. (Кладет трубку.)
РИТА. Так что мне людям сказать? Они там сидят, спрашивают, будет или не будет?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Рита, не превышай полномочий. Ритуля!
РИТА. Они еще утром меня начали терроризировать. Три отдела, пять цехов подряд звонят: правда или неправда? Еще объявление не висело, а они все знали! Рита, скажи! Рита, узнай! Я совсем обалдела! Ну и день!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Слава богу, еще не вечер!
Из приемной доносятся громкие голоса, шум… Дверь в кабинет распахивается, на сцену врываются Морозов, Ануфриев и Щеголев – молодые инженеры из КБ-9.
МОРОЗОВ. Игорь Николаевич?
АНУФРИЕВ. Нам надо с вами поговорить,
ЩЕГОЛЕВ. Если можно, откровенно.
Пауза.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Выйдите отсюда.
МОРОЗОВ. Что?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Я, кажется, вам четко и ясно сказал. Надо повторить?
АНУФРИЕВ (с вызовом). А ну повторите!
ЩЕГОЛЕВ (грозно). Повтори!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Рита, ты почему их сюда впустила?
РИТА. Они сами ворвались.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Значит, хулиганье. Значит, что, теперь милицию вызывать?
МОРОЗОВ. Вызывайте кого хотите!
АНУФРИЕВ. Делайте что хотите!
ЩЕГОЛЕВ. Мы отсюда не уйдем, пока от вас не услышим…
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Для этого есть приемные часы. Запишитесь вон там на прием и…
МОРОЗОВ. Во-первых, мы не хулиганье! Во-вторых, мы…
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Я уже все вам сказал. Выйдите отсюда. Не мешайте мне работать! Сейчас же!
АНУФРИЕВ. Он нас выгоняет! Безобразие!
ЩЕГОЛЕВ. Хамство!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Рита, выведи их из моего кабинета немедленно!
РИТА. Как? Как я их выведу?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Немедленно! Освободите кабинет!
РИТА. Три здоровых мужика прут вовсю – а что я, что я могу с ними сделать?!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Нет, в самом деле, кажется, беспрецедентный случай: придется мне самому вызывать милицию! Вы что, хотите по пятнадцать суток получить? Так я вам сделаю! Честное слово, сделаю! А ну, марш на свои рабочие места! (Морозову.) Как ваша фамилия? Откуда? Из какого отдела?
МОРОЗОВ. Не скажу!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ (Ануфриеву). А вы? Тоже инженер? Назовите себя!
АНУФРИЕВ. Вы еще нас узнаете!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ (Щеголеву). Ну, чего струсили? Боитесь себя назвать?
ЩЕГОЛЕВ. Иванов, Петров, Сидоров. Устраивает?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Долго я буду ждать? Вон отсюда! Вон! Во-ооон! По рабочим местам! (Выталкивает инженеров из кабинета. За кулисами, то есть в приемной, шум продолжается.) Ф-фу, черт, нервы сдают!
Пауза.
СТАСИК. Ошибка.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Какая ошибка?
СТАСИК. Нельзя так с ними разговаривать. Нельзя.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Все можно. Нельзя только штаны через голову надевать.
СТАСИК. Штаны устарели. Они теперь джинсы носят.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Джинсы и подавно нельзя. Тоже мне бунтари-протестанты! Щенки! Надо же, до чего обнаглели! Врываются в кабинет!
СТАСИК. Будут последствия.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. И пусть будут. Я сумею объяснить.
Входит Рита, держа в руке бумажку.
РИТА. Игорь Николаевич, они записались к вам на прием (Стасик выхватывает бумажку, читает), но продолжают бушевать. Собираются звонить, жаловаться, что вы их обидели. Спрашивают телефон Зинаиды Порфирьевны. Давать или не давать?
СТАСИК. А давайте я с ними поговорю. Еще раз.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Как?
СТАСИК. Иначе. Я умею с такими…
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. А я вот не умею! Я все же с отдыха, с корабля на бал, мне нельзя такие резкие колебания испытывать…
СТАСИК. Садитесь быстро сюда, за шкаф, и слушайте, как я с ними буду…
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ (недоверчиво). Интересно, как?
СТАСИК. У меня своя метода. Проверено. (Рите.) Зови их сюда! Вежливо только зови!
Рита выходит. Игорь Николаевич прячется за шкаф. Стасик садится за стол в кресло Игоря Николаевича.
А вы не высовывайтесь и не падайте со стула в случае чего!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Да-да, я тихо!
СТАСИК. Тихо! Где у вас коньяк?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. В баре.
СТАСИК. Я понимаю, что в баре. А где бар?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ (высовываясь). В сейфе.
СТАСИК. Да не высовывайтесь, я же просил! Где сейф?
Но дверь уже открывается, снова входят инженеры Морозов, Щеголев и Ануфриев.
СТАСИК (чрезвычайно вежливо и доброжелательно, встав из-за стола). Проходите, товарищи! Милости прошу! Пожалуйста, пожалуйста!
Ошарашенные вежливостью инженеры мнутся у двери.
МОРОЗОВ. Мы на минутку. У нас короткий разговор.
СТАСИК. Ну почему же на минутку? Пожалуйста, пожалуйста…
ЩЕГОЛЕВ. А мы не с вами хотели… Нам с Игорем Николаевичем!
СТАСИК. Игоря Николаевича срочно вызвали в министерство. Он ушел только что через эту дверь по своей лестнице. Я за него.
АНУФРИЕВ. Да нет, нам бы еще раз лично с ним…
Стасик ищет бар, не находит, Игорь Николаевич высовывается из-за шкафа, показывая пальцем направление, и снова прячется.
СТАСИК. Гкхм… Я за него. Присаживайтесь, пожалуйста.
АНУФРИЕВ. Вы? А вы компетентны?
СТАСИК. Я уполномочен.
МОРОЗОВ. Он уполномочен.
ЩЕГОЛЕВ. Но не компетентен.
СТАСИК (наконец находит бар в сейфе, открывает, достает оттуда рюмочки и недопитую бутылку коньяка). Я уполномочен и компетентен. (Расставляет рюмочки на служебном столе.) Слушаю вас, товарищ Морозов. (Наливает коньяк в рюмку.)
МОРОЗОВ. Вы что, меня знаете?
СТАСИК. Конечно, конечно. И вас, и товарища Ануфриева. (Наливает вторую рюмку.)
АНУФРИЕВ. Мы из КБ-9, инженеры.
СТАСИК. И товарищ Щеглов?
ЩЕГОЛЕВ. Щеголев.
СТАСИК. Простите – Щеголев. (Наливает третью рюмку.)
ЩЕГОЛЕВ. Да, мы все оттуда.
СТАСИК. Очень приятно. И что же вас волнует? Какие у вас проблемы? (Наливает себе рюмку коньяка.)
МОРОЗОВ. У нас или у вас?
СТАСИК. Спрашивайте, ребятки, милые. На любой вопрос постараюсь. Но только не про то.
АНУФРИЕВ. Про что?
СТАСИК. Ну, не про это.
МОРОЗОВ. Про что «не про это»?
СТАСИК. Про то «про это», про что вы хотите меня спросить.
АНУФРИЕВ. Мы действительно хотели вас спросить…
СТАСИК. А чего спрашивать? Чего спрашивать? Вы же взрослые люди, неужели вы сами не понимаете?
ЩЕГОЛЕВ. Мы понимаем.
СТАСИК. Неужели вам не ясно?
МОРОЗОВ. Нам, представьте, не ясно.
СТАСИК. Так и нам не ясно. Если вам не ясно, то почему вы думаете, нам должно быть ясно?
АНУФРИЕВ. Что?
СТАСИК. Ничего.
АНУФРИЕВ. Нам тоже, представьте, ничего не ясно.
ЩЕГОЛЕВ. Но мы возмущены. Мы очень возмущены!
СТАСИК. И мы возмущены.
МОРОЗОВ. Мы просто слов не находим.
СТАСИК. Мы тоже. И мы тоже! Представьте!
МОРОЗОВ. Что?
СТАСИК. Но мы ищем! В отличие от вас, ребятки, мы не находим, но мы ищем!
ЩЕГОЛЕВ. Что?
СТАСИК. Ничего. Пока ничего. Но мы тоже хотим, поверьте, мы тоже очень и очень хотим. Мы возмущены и хотим.
АНУФРИЕВ. Чего вы хотите?
СТАСИК. Того же, чего и вы. Представьте.
ЩЕГОЛЕВ. Мы просто предупреждаем, что, если… если это не состоится…
СТАСИК. А вот этого не надо! Только не надо этого! Мы вас понимаем – почему же вы нас отказываетесь понять?
МОРОЗОВ. Мы не отказываемся. Мы просто…
СТАСИК. Простите, милые, а кто «мы»? Вас, ребятки, кто-то уполномочил?
МОРОЗОВ. Нет, нас никто не уполномочил.
СТАСИК. Тогда говорите только от своего имени, товарищ Морозов. А товарищ Ануфриев сам за себя скажет. Потом. Когда мы его спросим.
АНУФРИЕВ. Но…
ЩЕГОЛЕВ. Вы… то есть мы…
СТАСИК. А товарищ Щеглов…
ЩЕГОЛЕВ. Щеголев.
СТАСИК. Простите. Щеголев пусть пока помолчит. И до него дойдет очередь. В свое время.
Пауза.
МОРОЗОВ. Вообще-то что-то не то, не так… Вы все-таки нас неправильно, видимо, поняли.
СТАСИК. Я вас прекрасно понял. И даже более того – я с вами согласен.
АНУФРИЕВ. Вы согласны?
СТАСИК. Я согласен.
АНУФРИЕВ. С чем?
СТАСИК. Во всем.
ЩЕГОЛЕВ. И что?
СТАСИК. И ничего.
ЩЕГОЛЕВ. Ну как же так? Если вы с нами согласны…
СТАСИК. А вот так! Я вас понимаю и с вами согласен, а вы почему-то меня никак понять не можете. А ведь тут дураков нет. Вот скажите, только честно, я дурак? То есть произвожу лично я впечатление дурака? Только честно!
МОРОЗОВ. Честно?
СТАСИК. Да, только…
МОРОЗОВ. Ну, как вам сказать…
СТАСИК. Во-от! Вы компетентны в своем, я компетентен в своем. Вас никто не уполномочил, а меня уполномочили с вами поговорить. Вот мы с вами уже сколько времени говорим и друг друга вроде бы понимаем… Мы понимаем друг друга? Только откровенно?
АНУФРИЕВ. Честно?
СТАСИК. Да! Честно! Только честно! И откровенно!
АНУФРИЕВ. Если честно, то, по-моему, не очень!
СТАСИК. Это пока! Но мы же еще не договорили? Вот уверяю вас, когда мы закончим разговор, вы сами мне скажете, что мы отлично друг друга поняли! А почему? А потому, что иначе и быть у нас не может! Ведь вы компетентны в своем, а я – в своем. Я уполномочен в своем, а вы… Нет, простите, вы сами сказали, что вас никто не уполномочил? Это действительно так?
ЩЕГОЛЕВ. Что?
СТАСИК. Так, ничего, ребятки. Не хотите говорить – это ваше право. Тут я вас понимаю, хотя, если честно, с вами не согласен.
МОРОЗОВ. В чем?
СТАСИК. А ни в чем, если честно. Тем более если вас никто НЕ. Или все-таки ДА? Тогда честно признайтесь – кто? И я вас отпущу!
МОРОЗОВ. Вы – нас? Да это мы к вам пришли… Сами…
АНУФРИЕВ. Мы хотели…
СТАСИК. А вот этого не надо! Не надо этого!
ЩЕГОЛЕВ. Чего?
СТАСИК. Не надо вам хотеть того, чего не надо! Мой вам дружеский совет! А еще лучше – вам вообще не надо ничего хотеть. Если, конечно, вы еще хотите.
МОРОЗОВ. Спасибо. Мы уже не хотим.
СТАСИК. А почему?
МОРОЗОВ. Что почему?
СТАСИК. Почему вы сюда пришли? Только не надо мне отвечать! Я сам за вас отвечу. Вы пришли потому, что, вероятно, хотите знать.
АНУФРИЕВ. Не потому. Вовсе не потому. Совсем не потому.
СТАСИК. А почему?
АНУФРИЕВ. Что почему?
СТАСИК. Почему что?
АНУФРИЕВ. Это вы спрашиваете: почему?
СТАСИК. Э, нет, это вы спрашиваете, а я отвечаю!
МОРОЗОВ. Хорошо, тогда действительно ответьте нам: почему?
СТАСИК. Вы хотите знать?
ЩЕГОЛЕВ. Да! Да! Да! Мы! Хотим! Знать!
СТАСИК. Что?
МОРОЗОВ. Ваше отношение!
СТАСИК. А вы, ребятки, до сих пор не поняли, какое у нас к НЕМУ отношение?
ЩЕГОЛЕВ. Да! Мы не поняли, и мы хотим знать!
СТАСИК. А я вам, кажется, уже все объяснил!
АНУФРИЕВ. Ничего вы не объяснили! Это вам только кажется!
МОРОЗОВ. Да! У нас к вам вопрос…
АНУФРИЕВ. Два вопроса!
ЩЕГОЛЕВ. Нет, даже три! Три вопроса у нас к вам!
СТАСИК. А вот этого не надо! Не надо, ребятки, милые! Мой вам дружеский совет: не задавайте лишних вопросов! Никогда лишних вопросов никому не задавайте! Мой очень и очень дружеский совет…
МОРОЗОВ. Да это мы понимаем! Мы не про то…
СТАСИК. Если вы не про то, то и я не про это.
АНУФРИЕВ. Вы хотите сказать…
СТАСИК. Лично я ничего не хочу. Но если вы спрашиваете…
ЩЕГОЛЕВ. Да мы не спрашиваем! Мы только интересуемся…
СТАСИК. Не надо! И этого не надо! Мой вам совет… Милые… Интересуйтесь чем-нибудь другим, ребятки.
МОРОЗОВ. Чем?
СТАСИК. А ничем!
АНУФРИЕВ. Как это можно – ничем интересоваться?
СТАСИК. А так! Не берите в голову, и все!
ЩЕГОЛЕВ. Как так?
СТАСИК. А вот так. Объясняю: вот, к примеру, твоя голова. А ты в нее ничего не бери!
ЩЕГОЛЕВ. А-а, вот теперь понятно.
СТАСИК. Только теперь? Это ж надо было сколько разговаривать, чтобы понять!
МОРОЗОВ. Да мы поняли. Мы все еще раньше, чем к вам пришли, понимали.
СТАСИК. Логично. А зачем же тогда все же пришли?
АНУФРИЕВ. Поговорить.
СТАСИК. Ну? Поговорили? По-моему, мы с вами очень хорошо поговорили! Главное, логику найти! Вот мы с вами искали-искали – и, по-моему, очень многое в этом нашем разговоре нашли!
МОРОЗОВ. Да, спасибо большое.
СТАСИК. Да за что ж спасибо?
АНУФРИЕВ. Как за что? За откровенность! Вот с Игорем Николаевичем у нас почему-то не получился разговор. А с вами…
ЩЕГОЛЕВ. С нами так никто, пожалуй, еще не разговаривал!
СТАСИК. Ну, и вам спасибо! Спасибо, что зашли!
Вежливо подталкивая, выпроваживает инженеров из кабинета.
Игорь Николаевич вылезает из-за шкафа.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ну, Стас, ты гигант! Гений!
СТАСИК. Методой надо владеть. Это современная, хорошо отлаженная метода. Между прочим, не наша, не отечественная. Это я у американских бизнесменов научился!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Браво! Книжку, что ли, какую переводную прочитал?
СТАСИК. Именно. Для служебного пользования. Отметка такая. «Секретно», значит. Не для всех, а только для наших бизнесменов.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Дашь почитать?
СТАСИК. Нет вопроса. Главная мысль мне там особенно понравилась.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Какая же?
СТАСИК. Если к бизнесмену приходит человек с просьбой, на которую он, посетитель, должен получить отказ, то задача бизнесмена сделать так, чтобы человек, получивший отказ, ушел от него воодушевленный, полный веры, что с ним поступили правильно, что они с бизнесменом делали сейчас общее дело!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Не знаю, как в других областях, а в этой мы Америку, считай, уж обогнали!
Дверь открывается, снова входят быстрым шагом Морозов, Ануфриев и Щеголев.
МОРОЗОВ (удивленно). Игорь Николаевич? Вы что, уже вернулись из министерства?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ (смущенно). Да, я вернулся. А вы что, уже поговорили?
АНУФРИЕВ. Да, поговорили, и очень хорошо, представьте.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Представляю.
ЩЕГОЛЕВ (вынимая из-за спины бутылку). Хотите выпить… с нами? А? Мы сбегали! Уже!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Да как-то неудобно… И потом – здесь, в моем кабинете!
СТАСИК. Удобно, удобно… Они хорошие ребятки! И главное – быстрые. Очень быстрые и милые. Мы друг друга хорошо, по-моему, поняли! Да и у нас ведь кое-что в запасе имеется! (Раздает рюмочки с коньяком.) Угощайтесь! Смелее, смелее… Ребятки, милые, смелей!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Рита, не впускай ко мне пять минут, слышишь? (Смущенно.) Тут у нас венгры на прошлой неделе были. Так мы их так хорошо принимали, так душевно – вот осталось немножко…
Все дружно чокаются, пьют.
Ну, хлопцы, добро! Чтоб вы на нас больше не обижались!
МОРОЗОВ. А вы – на нас! (Глотает.)
АНУФРИЕВ. Да мы на вас не обижаемся! (Опрокидывает.)
ЩЕГОЛЕВ. Чего на вас обижаться! (Закусывает.)
СТАСИК. Ну, чтоб не в последний раз вы сюда к нам заходили!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. От всей души, хлопцы, всегда рады с вами поговорить! Честно и откровенно!
СТАСИК. Да-да! Только честно!
Кланяются друг другу. Долго у двери жмут руки, после чего инженеры в прекрасном настроении покидают кабинет.
Входит Рита.
РИТА. Звонят из проходной. Там ваша мадам пришла, а с ней двенадцать человек. Чертова дюжина. Спрашивают: пропускать, не пропускать?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Никого не пропускать. Чертову дюжину – ко всем чертям. Мадам – не дам! Через мой труп! Вызвать конную милицию, танки, ракетные войска! Чтоб муха к нам не пролетела!
Звонят все телефоны, раздражающе пронзительно.
Тихо! Все по местам! Начинаем строить баррикады!
РИТА. К вам Махоня…
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Опять просится?
РИТА. Нет, теперь уже ломится.
Вбегает Махоня.
МАХОНЯ. Все в порядке. Тавризян только что подписал реконструкцию. Я только что от министра. Они все сейчас придут к нам на концерт.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ (в шоке). Кто все?
МАХОНЯ. Тавризян, Веселкин и министр. Все вместе.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. То есть как?
МАХОНЯ. А вот так. Я их всех пригласил от вашего имени.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. От моего?
МАХОНЯ. Ну, и от своего, конечно! Я сказал им: если Тавризян подпишет сейчас проект, с меня причитается – я всех веду к нам на концерт Высоцкого. Не подпишет – не веду! И все! И нет проблем! Тавризян тут же подписал, министр меня поздравил, Веселкин зааплодировал! Они с Тавризяном пожали друг другу руки! Мир – дружба! Конец ядерной войне! Все в порядке – спасибо разрядке!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. И что… Тавризян не уезжает на свой симпозиум?
МАХОНЯ. Какой симпозиум? Вы что, смеетесь? Я и это устроил. У меня в Аэрофлоте есть знакомая девочка, которая все сделала, поменяла ему билет… На симпозиум он поедет завтра, раз такое дело, раз сегодня у нас такой концерт… Девочку на концерт я тоже пригласил, так что, если вам когда-нибудь что-нибудь нужно будет с авиабилетами… и с девочкой…
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ (тихо). Что ты наделал, Махоня?
МАХОНЯ. По закону Махони, по-моему, я сделал все что надо.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. И что не надо. Концерта не будет.
Пауза.
МАХОНЯ. У вас есть пистолет, Игорь Николаевич? Я хочу застрелиться.
СТАСИК. Зачем такие сложности? Пообедай в нашей столовой на седьмом этаже.
МАХОНЯ. Ладно… Что бы там ни было, а я пойду вниз встречать гостей. (Выходит.)
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Господи, дай мне дожить до завтра! Господи!
СТАСИК. Что вы там шепчете, Игорь Николаевич? Вы верите в Бога?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Я давно ни во что и ни в кого не верю. Но сегодня я молюсь.
Входит Рита, тянет за руку Шурика.
РИТА. Вот вам Шурик.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Где ты его нашла?
РИТА. В туалете спрятался. В женском. (Уходит.)
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ай-яй-яй, Шурик! Нехорошо. Неприлично.
ШУРИК. Все прилично, и все хорошо.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Неудобно…
ШУРИК. Неудобно только штаны через голову надевать.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Вот тут ты не прав. Всегда прав, а тут…
ШУРИК. Сказали бы, что я вам еще нужен, я бы не ушел. А вы не сказали.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что ж ты делал там?
ШУРИК. Что все, то и я. Что там еще можно делать? Ничего я там не делал. Я там курил.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Так долго? Ай-яй-яй, Шурик. Курить – здоровью вредить.
ШУРИК. «Кент», «Мальборо», «Уинстон». Эти сигареты не вредны, а даже полезны.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Так много?
ШУРИК. Короче, вам что-то надо от меня?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Н-не понял.
ШУРИК. Ну, вы искали меня и нашли. Значит, я вам зачем-то нужен.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Да, Шурик, ты нам нужен. Ты нам всегда нужен. Сколько мы тут будем сидеть, столько и ты тут будешь. Мы здесь – ты там. Мы в кабинете – ты в туалете. Мы в мужском – ты в женском…
ШУРИК. Короче, что я должен сделать?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. А вот это уже другой разговор, а то «отпадает, отпадает»…
ШУРИК. Короче… Вы говорите – я делаю. Договорились.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Надо убить одного человека.
ШУРИК. Пожалуйста. Кого?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Деловой разговор. Ценю. Обещаешь?
ШУРИК. Железно.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ну, это была шутка. Проверка слуха! На самом деле задача много проще…
ШУРИК. Слушаю вас.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Тогда вот что, и уже серьезно: вот тебе ключи от конференц-зала (протягивает Шурику связку ключей), пойди сейчас же к завхозу нашему, к дяде Феде, и проконтролируй: пусть он запрет все двери… не ты, а он. Только он! Слышишь, все двери – и в зал, и на сцену… Только быстро! И незаметно! Скажешь завхозу, что я… нет, что Станислав Сергеевич приказал! Только чтоб тебя никто не видел! Ты это умеешь – исчезать и испаряться! Так что давай действуй! И сразу ко мне. Железно?
ШУРИК. Запросто.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Нет, не так… Я могу быть спокоен?
ШУРИК. Можете.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Опять не так. Ты мне ответь: железно?
ШУРИК. Железно, железно. (Уходит.)
Входит Рита. Она очень взволнована.
РИТА. Что мне людям сказать? Игорек… (Обнимает его, целует в лысину.) Теперь я прошу, ради меня… Игорь…
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ничего не говори.
РИТА. Это раньше можно было ничего не говорить. Теперь другое время.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Время всегда одно – безвременье.
РИТА (резко). Это ты так считаешь. Потому что так живешь.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ну и как же я живу, по-твоему?
РИТА. Ни нашим ни вашим, ни здесь ни там, ни вчера, ни сегодня… Вне времени!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что ты болтаешь? С ума, что ли, сошла?
РИТА. А ведь я, дура, тебя любила. Вот так все проверяется! Я-то думала, ты только внешне карьерист, а на самом деле, в глубине души – порядочный человек! (Плачет.)
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что ты несешь, миленькая моя?
РИТА. Не зови меня «миленькая». Для тебя другие миленькие, не я! Хватит! Мадам свою зови «миленькая», а мне обрыдло, обрыдло, обрыд-ло… Я тебя сегодня распознала. Я тебе еще…
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что ты меня пугаешь? Я пуганый!
РИТА. Пуганый, а боишься. Даже такой ерунды, как концерт какого-то артиста таганского, ты боишься! Господи, когда же у нас этот страх пройдет? Когда? Но ведь мы не врагов боимся! Мы ведь того, что любим, без чего жить не можем, боимся! Мы правды боимся, жизни собственной боимся! Больше всего! И вот это страшнее всего!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. А ну прекрати истерику! В психушку захотела? Живо отправлю, будешь себя так распускать! Нервы, нервы, нервы, нервы… Черт знает что такое! Ты на работе! Запомни: все будет хорошо! Я сам сейчас пойду сниму объявление, сам объявлю людям, что концерт переносится, – и кончено с этим делом! Этот Высоцкий во где у меня!
РИТА. Послушай!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Нет, ты послушай, ты!
РИТА. Да не хочу слушать! Обрыдло слушать! Что, я себе другого начальника не найду? Вас вон сколько развелось, а на секретарш профессиональных дефицит, за нами очередь…
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ну, мы как-нибудь иначе, без очереди…
РИТА. А жаль! Там много интересного можно о жизни узнать! А то сидите в своих креслах, хоть бы раз по улице пешком прошлись… В универсам, в больницу заглянули бы… Обувь в починку сдали! В Саратов тете холодильник медленным багажом отправили бы! А то хорошо устроились. Больницы у вас свои! Кассы – свои! Залы ожидания – свои! Лестницы – свои! Буфеты – свои! Лифты – тоже… Туалеты и те свои – вон, при кабинетах понастроили! Хорошо живем!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что ты хочешь этим сказать?
РИТА. А то. К народу надо поближе быть! Ленин чему вас учил… Разве этому всему?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ты, Рита, это… того… Закрой рот! А то ведь я терплю, терплю, а могу и…
РИТА. Боитесь вы правды! Ох, боитесь! А Ленин, между прочим…
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Во дает моя секретарша! Где это ты нахваталась?
РИТА. Как где? У нас же после работы… Вечерний университет марксизма! Вы же сами меня обязали посещать! Попробуй я хоть одно занятие пропусти – вы же сами с меня голову долой!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Да-а, образованные стали, развязали языки, понахватались, уверенность приобрели… Вот времечко-то! Секретарша, девчоночка моя, меня Лениным поучает! Обалдеть можно! А раньше? Раньше, когда протекала крыша, ругали домоуправа. Теперь – советскую власть, дескать, она во всем виновата! А я знаю, кто виноват! Знаю!
РИТА. Кто же?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Да вот эти горлопаны с гитарами! Они вас развращают! Они в вас уверенность вселяют, будто все теперь можно вслух!
РИТА. Не лучше ли, чем виноватых искать, крышу починить?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ (не слушая). Распелись, паразиты! Наслушались этих песенок! И давай разрушать! А создать – ничего!
РИТА. Неправда! И на целине его любят, и в Сибири поют, и в Магадане, и в Тбилиси! Да что Тбилиси! У меня дядька моряк, двадцать семь лет во флоте, седой весь, рассказывает: когда в Бомбее его голос в порту услышали – плакать захотелось! И заплакали мужики! Потому что он – Родина, усек? Не ты, не я, а он, усек?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Вот этого как раз не усек!
РИТА. Усек-усек! Только вид делаете, что не понимаете… Мол, вроде бы он есть, а на самом деле этого явления нет! А народ его уже давным-давно принял!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Как принял? Куда?
РИТА. К сердцу своему! Есть такое вещество – сердце называется! Вам не понять, как оно работает! Вот дядька мой, уж на что морской волк, двадцать семь лет во флоте…
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. А и он плакал в Бомбее! Это я уже слышал! Это ты уже рассказывала!
РИТА. Полезно еще раз послушать! Чтобы вдуматься!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Во что, прости?
РИТА. В явление это.
Пауза. Телефонные звонки. Игорь Николаевич не берет трубку.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. В явление? Надо же, и это словечко вплели! Раньше «явление Христа народу» – так говорили! Теперь – здрасьте! Вы, кажется, себе нового Христа ищете? Да только не Христос он вовсе, а дьявол хрипатый! Народ его принял, говоришь? А ты знаешь, девочка, сколько он сам принял перед тем концертом?! Алкоголик несчастный! Родина, говоришь? Не надо, только не надо про Родину! Это святое! А он…
РИТА. Что он?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Да на этой колдунье женился, чтобы только в Париж ездить! Вот и вся тебе тут Родина!
Пауза.
РИТА. А вы?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что?
РИТА. Где вы свой отпуск проводили? Откуда вчера со своей мадам приехали?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Я в круизе был. Вокруг Европы. Ну и что?
РИТА. Кажется, восемь стран объездили?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Девять. И что?
РИТА. И что – вам можно, а ему нельзя?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Я за свои, между прочим, бабки поехал.
РИТА. А я вот не поехала. И тоже за свои.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. И, между прочим, немалые бабки! Большие бабки!
РИТА. Вот и раскрылись! Привыкли все на деньги считать! А если это…
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Что?
РИТА. Любовь, вот что! Э, вам этого не понять!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Где уж нам!
РИТА. Да, тут вам придется покумекать! Миллионы его приняли! А что с ним делать – этого вы пока не решили. Не готовы!
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Ошибаешься, девочка. С этим парнем в скором времени будет решен вопрос, будет!
РИТА. Ну да? Только ведь за всякое решение вопроса и ответ придется держать.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Перед кем? Перед тобой, что ли?
РИТА. А вот это явление комчванством раньше называлось. Раньше за такое судили, из партии исключали…
Пауза.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Так. Вечерний университет марксизма можешь не посещать. Скажешь, я тебя освободил. Лично.
Неожиданно издалека слышатся аплодисменты и голос Владимира Высоцкого. Он начинает что-то говорить в микрофон.
Это что такое? Как понять? Шурик разве не взял ключ?
РИТА. Концерт начался. Меня попросили задержать тебя здесь, чтобы ты раньше времени ничего не узнал. На проходной сейчас никого нет – все в зале.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. А ключ? Разве Шурик не взял ключ?
РИТА. Ключ от конференц-зала ему завхоз не дал, дядя Федя… Я, говорит, сам никогда его живьем не видел – хочу посмотреть, какой он из себя, Высоцкий! И впустил людей.
Пауза. Снова голос Высоцкого. Смех зрительного зала.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Та-ак… Кто я туг? Никто? Меня что, уже нет здесь, да?
Звонит телефон.
У аппарата. Понял вас. Вас понял. Разрешаете разрешить? Не надо переносить?! Хорошо, не будем. Значит, можно? Во избежание скандала? Сделаем. Все будет в порядке. (Кладет трубку.) Вот так. Можно, оказывается. С самого начала было можно. Под мою ответственность.
Голос Высоцкого слышится чуть громче. Аплодисменты.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Рита, устал я. Домой поеду сейчас. Машину только вызови мне.
РИТА. Не будет вам сегодня машины, Игорь Николаевич. Я машину отдала вашу.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Кому?
РИТА. Высоцкому. Пока вы тут судили-рядили, его на ней привезли сюда, на ней и отвезут.
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ. Как так? Распоряжаешься моей машиной?
РИТА. Эра Георгиевна еще утром сегодня мне говорит: «Ритка, выручай – если машина наша за ним поедет, его привезут. Гарантия. А так он может не приехать. Мало ли что? А так – гарантия!»
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ (устало). А ты что?
РИТА. А я ей: а как же Игорь Николаевич? А она мне: да пошел он, твой Игорь Николаевич… Там народ Высоцкого ждет! Кто для тебя дороже?
ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ (горестно). Ну вот, благодарность. Ах, Рита, Ри-туля… (Вдруг оживившись.) А ведь это я вам пробил этот концерт! Лично я! (Махнув рукой.) Ладно, не надо машины. Пойду пешком.
Слышны аплодисменты. Голос Высоцкого исполняет «Баньку». Игорь Николаевич понуро сидит в кресле. Медленно меркнет свет.
Рита – Ирина Морозова, Игорь Николаевич – Андрей Молотков
Рита – Галина Борисова, Игорь Николаевич – Владимир Долинский
Игорь Николаевич – Андрей Молотков