Драматургия в трех томах. Том третий. Комедии - читать онлайн

Смерть Архимеда

В одном действии для двух актеров

1965

АРХИМЕД, ученый из города Сиракузы

ВОИН, безымянный убийца Архимеда

Действие этой пьесы происходит в древнем городе Сиракузы (третий век до нашей эры).

На скамеечке в виноградном саду сидит Архимед и чертит что-то прутиком на песке. Рядом – кувшин с вином.

То и дело слышится грохот, топот, чьи-то крики, стоны, испуганное кудахтанье всполошившихся кур. Время от времени в течение действия откуда-то сверху (а может быть, сбоку) на двор падают стрелы. Они вонзаются перед самым носом Архимеда, но он не обращает на них внимания.

Музыкальная увертюра. Пауза. Входит Воин, человек средних лет, весьма приятной наружности,

с элегантными манерами.

ВОИН. Простите, пожалуйста, не вы ли будете знаменитый карфагенский ученый Архимед?

АРХИМЕД. Это я.

ВОИН. Здравствуйте. Я пришел вас убить.

АРХИМЕД. Очень приятно. Но я сейчас занят.

ВОИН. Извините… не понял.

АРХИМЕД. А чего тут понимать?.. Я ясно сказал: занят я… Работаю. Не видите разве?

ВОИН. Вижу-вижу… Но как бы вам это лучше объяснить?.. Дело в том, что в настоящее время, вы, наверное, об этом не знаете, – идет война. И мы, римляне, вас победили. Ваши Сиракузы пали. Но на вашей улице еще идет бой. И вот я, случайно проходя мимо вашего дома, решил, что будет лучше всего, если я зайду сюда на минутку и убью вас.

АРХИМЕД. Интересно, откуда у вас возникло такое решение?

ВОИН. Видите ли… Я с детства обожаю всех талантливых интеллигентных людей. Я, можно сказать, перед ними преклоняюсь. Я всегда, всю свою жизнь мечтал делать для них что-нибудь хорошее, доброе. И вдруг эта война, мобилизация, эти зверства вокруг…

АРХИМЕД. Короче.

ВОИН. Короче – иду я только что по улице… кругом, повторяю, война… вижу, вы дома, и думаю: ведь убьют, наверняка убьют, укокошат за милую душу наши подлецы этого замечательного, всемирно известного ученого. Вас то есть. И мало того что убьют. Изувечат! Оскорбят!.. В лицо вам какой-нибудь дурак плюнет. Помои, сволочи, заставят пить. От закона вашего, изверги, попросят вас же самого отречься! На тело, скажут, погруженное в жидкость, не действует выталкивающая сила, равная весу вытесняемой жидкости, – и все тут! Нет, думаю, если я действительно честный человек, если действительно мне дороги интересы науки и гуманизма, я должен ему помочь. Я! Именно я должен помешать этому потоку издевательств, этой чудовищной кровавой расправе. Я должен сейчас же пойти к нему в дом и убить его. То есть вас. Просто. По-хорошему. Одним ударом.

АРХИМЕД. Благодарю вас. Теперь мне ясно. Но, к сожалению, вынужден вас огорчить: в настоящий момент у меня срочная работа. Приходите как-нибудь в другой раз.

ВОИН. Я понимаю, понимаю… (Грозит пальцем.) Но вы должны учесть: время дорого, оно сейчас работает не на вас. Промедление сделает вашу смерть мучительной. Не я, так другие.

АРХИМЕД. К сожалению, ничем не могу помочь.

Пауза.

ВОИН. И все-таки в интересах гуманизма и справедливости я буду настаивать…

АРХИМЕД. Вон отсюда! (Выталкивает воина за кулисы.)

ВОИН. Как вы смеете!.. Я к вам от всего сердца, от всей души… Ну хорошо, хорошо!.. Я уйду… Но вы пожалеете! Вы еще вспомните! Вы пожалеете! (Уходит.)

Пауза.

Архимед, склонившись над своими чертежами, думает о чем-то. Вдруг крик. На сцену выбегает знакомый нам Воин. Но сейчас он ранен – из ляжки у него торчит стрела. По его телу течет кровь.

ВОИН. Помогите! Помогите!

АРХИМЕД. Опять вы? Я, наконец, начинаю злиться.

ВОИН. Простите!.. Простите меня, пожалуйста, господин Архимед. Но я ранен, истекаю кровью.

АРХИМЕД. Признаться, это приносит мне большое удовлетворение – ведь вы враг Сиракуз.

ВОИН. Враг?.. Какой я враг? Я ваш друг, именно поэтому я здесь. Ах, эта проклятая, никому не нужная война!.. Не успел я выйти из вашего дома, как из-за угла, подло, в меня стреляли в упор из лука. По-моему, это даже был вовсе не сиракузец, а наш, римлянин…

АРХИМЕД. Весьма сочувствую. Но, повторяю, помочь ничем не могу.

ВОИН. Как!.. Вы отказываетесь мне помочь?! Мне, который так вас любит?.. Который хотел для вас столько сделать?!

АРХИМЕД. Прошу оставить меня одного.

ВОИН. Но это невозможно! Теперь я не могу отсюда уйти, даже если захочу. Вы должны помочь мне, господин Архимед.

АРХИМЕД. Чем?

ВОИН. Если вы вытащите из моей задницы стрелу, я убью вас не сразу, а дам вам поработать полчасика.

АРХИМЕД. Полчасика?.. Нет, полчасика, пожалуй, мне мало. К тому же… Э-э-э… ваша… как вы это сказали… задница меня совершенно не интересует.

ВОИН. Но ваша жизнь должна вас интересовать?!

АРХИМЕД. Да, но не та, которая зависит от вашей задницы.

ВОИН. Мне больно, поймите…

АРХИМЕД. До вашей боли мне нет никакого дела.

ВОИН. Ах вот как… Тогда я буду говорить с вами иначе… В конце концов кто я – победитель или нет?.. Хоть вы… хоть ты и Архимед, я заставлю вас… тебя подчиниться! (Слегка ударяет Архимеда по шее, но тот отвечает Воину сильным ударом кулака по спине. Воин отскакивает.) Ишь ты какой! Дай же мне хотя бы прилечь на эту скамейку!..

АРХИМЕД. И не подумаю.

ВОИН. Не видишь, я – ранен! Я – умираю!

АРХИМЕД. От стрелы в задницу еще никто в мире не умирал.

ВОИН. Я буду первый: о, как мне больно!.. О, как мне жалко себя!

АРХИМЕД. Замолчи. Мне нужна тишина.

ВОИН. Плевал я на твою тишину. Эгоист! Если ты мне не поможешь, я буду кричать. Вот так.

Аааааааааааааооооооооооооооуууууууууууууууыыыыыыыыыы-ааааа!

АРХИМЕД. Поди вон, я сказал. Ты мне мешаешь. Карфагенским языком тебе говорю. (Дает Воину под зад.)

ВОИН. Ты чего дерешься?.. Интеллигент, называется. Ученая морда. С ума, что ль, сошел?

АРХИМЕД. Беги. Беги отсюда, пока цел. (Снова дает Воину под зад.)

ВОИН. Вот это да… я к нему пришел как друг, как товарищ и брат, а он… Негодяй!.. Я тебя убью как собаку, негодяй. Слышишь?

АРХИМЕД. Попробуй только.

ВОИН. И попробую.

Пауза.

АРХИМЕД. Ну, я жду.

ВОИН. Чего?

АРХИМЕД. Когда ты меня убьешь.

ВОИН. Я это сделаю, но не сейчас.

АРХИМЕД. А когда?

ВОИН. Через час – вот когда.

АРХИМЕД. Через час – это меня вполне устраивает. Через час – пожалуйста. А сейчас – прошу тебя: не можешь уйти – сиди. Сиди! Но, черт возьми, молча!..

ВОИН. Ты собака!.. Правильно нам про вас персы говорили: все вы – карфагенские собаки. И ты в том числе.

АРХИМЕД. Ты мне надоел.

ВОИН. А ты мне.

АРХИМЕД. Ну и занимался бы своим делом. Войной. Ну чего ты сюда пришел?

ВОИН. Война – не мое дело. Я по профессии музыкант. На арфе в оркестре играю. А пришел я от своей доброты, вечно хочу помочь талантливым людям, а они не ценят. Почему ты выгнал меня из своего дома? Почему ты отказался вынуть из меня стрелу? Потому что ты – недобрый человек. Гениальный, но недобрый. Почему ты не даешь мне себя убить?

АРХИМЕД. Хотя бы потому, что мне некогда!

ВОИН. Что значит «некогда»? Что значит «некогда»? Я – простой римский человек, впервые в жизни пришел к тебе – гениальному ученому – сделать добро, а тебе некогда. Стыдно, господин Архимед. Мне за вас стыдно.

АРХИМЕД. Хорошо. Перейдем снова на вы. Мне вас жаль. Я хочу вас успокоить. Через час я кончу работать, и вы убьете меня. Если уж вам так этого хочется!

ВОИН (с обидой). Нет, этого не будет.

АРХИМЕД. Почему же? Вы же сами сказали: «через час». Это ваши слова?

ВОИН. Мои. Я сказал их… не подумав. Это вы, гении, взвешиваете каждое слово. А у нас, простых людей, вылетело – и привет!

АРХИМЕД. Почему вас не устраивает через час?

ВОИН. Потому что за это время и война кончится, и Сиракузы будут разграблены, все достанется не мне, а другим победителям, а я тут, значит, буду с вами сидеть, как дурак, целый час, чтобы потом только в один миг – миг удара – испытать удовольствие?! Нет, через час не пойдет, нет!

АРХИМЕД. Очень вы интересный человек. Пришли убивать – жаловались на зверства, на такую-сякую войну, а сейчас, кажется, не прочь и сами пограбить?!

ВОИН. Что значит – пограбить?.. Победитель имеет право на компенсацию своих страданий. Знаете, сколько мне пришлось испытать? Но я всегда был против войны. Против крови. И раньше, и сейчас, и через час. Если бы вы знали, как мне трудно. В нашем полку много ветеранов. Я не могу слушать их фронтовые байки. Боже, вы бы слышали, что они говорят: раньше, говорят, в былые времена убивать было куда интереснее. Каждый раз, – говорят, – в этом было что-то новенькое, потому что все боялись смерти, а это вело к тому, что то и дело герой становился трусом, а трус – героем… Сейчас – не то. Герой – это герой, а трус – всегда трус. И, заметьте, к смерти стали относиться совершенно равнодушно. Такое впечатление – всем теперь наплевать – и тем, и другим!.. Это ужасно, – говорят ветераны, – потому что все убийства стали похожи друг на друга. Такое однообразие. Такая скука, аж противно… Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему я, наслушавшись этих разговоров, пришел к вам. Я, во-первых, хотел проверить, справедливы ли эти выводы старых вояк, и, во-вторых, мне самому показалось, что единственный раз в жизни я сегодня смогу убить честно, не причинив зла такому человеку…

АРХИМЕД. Вы очень любезны.

ВОИН. Ах, дорогой Архимед, если бы вы знали, как мне надоела эта идиотская война! Эта бессмыслица!.. Это узаконенное насилие!.. Как надоели мне все эти дикие, нечеловеческие страдания, недостойные всякого мало-мальски культурного индивида. Эта тупая, скотская дисциплина!.. Девять месяцев кряду мы осаждали ваш действительно прекрасный город – и мне, признаться, уже совсем неохота валяться в грязи, спать в душной палатке, надевать вонючую тунику, кормить в лагере знакомых крыс тухлым зеленым мясом, которое осточертело им не меньше, чем нам, и ждать, ждать решающего боя – с кровью, беготней и пожарами… Ах… сегодня, слава богу, все это кончилось. Все. Теперь сразу – в госпиталь – прийти в себя, подлечиться, отлежаться, успокоиться – и домой. А дома меня ждет любимая жена, дети и драгоценная арфа!

АРХИМЕД (хмуро). В самом деле… вам можно позавидовать. Хотите выпить? (Предлагает кувшин.) Лучшее обезболивающее средство.

ВОИН. С удовольствием. (Вдруг с опаской.) А вы меня не отравите?

АРХИМЕД. Ну что вы?.. За кого вы меня принимаете?

ВОИН. Извините, но… (Пьет.) Сейчас нам надо быть особенно бдительными. Обидно сдохнуть в последний день войны. (Спохватываясь.) Ах, простите, я не хотел вам об этом…

АРХИМЕД. Ничего, ничего.

Оба пьют из одного кувшина.

ВОИН. А боль действительно сразу как-то прошла.

АРХИМЕД (обрадованно). Ну вот видите. Я же тоже плохого вам не желаю. В определенном смысле вы мне даже нравитесь.

ВОИН. Ну что вы. Я по сравнению с вами – ничтожество, посредственность – больше ничего. Таких, как я, – миллионы, а вы – один. Один на весь мир.

АРХИМЕД. Ну уж так… Теперь вы прославитесь. Войдете в историю. Вас будут вспоминать все поколения как знаменитого убийцу Архимеда!

ВОИН. Нет-нет!.. Не дай бог им узнать мое имя!.. Что вы? Истинно добрый человек должен вершить добро, оставаясь в неизвестности, не надеясь на славу. Пусть все думают, что вас по ошибке убил неизвестный воин.

АРХИМЕД. Может быть, вы сделаете еще одно добро для меня и все же дадите поработать часок… Последний раз в жизни!

ВОИН. Ни в коем случае. У вас усталый вид. Мне кажется, вы должны немного отдохнуть. Пред смертью.

АРХИМЕД. Да какой там отдых. Работы – много.

ВОИН. Бросьте… Бросьте немедленно все!.. И потом – какой в этом смысл? Что это вам даст? Что прибавит? Славы? Но слава у вас уже есть. Деньги? Но деньги сейчас будут меняться – реформа неминуема. Так зачем вы себя мучаете? Раньше времени в гроб загоняете. Поберегите себя. Хватит. Вы достаточно поработали, пусть другие теперь за вас постараются. Это же в ваших интересах. Ну сами посудите. Кому вы будете нужны, если у вас не будет здоровья?

АРХИМЕД. Да я, в общем-то, не жалуюсь. Я здоров.

ВОИН. Это вам кажется!.. Вы себя не знаете!.. Никто себя не знает!.. Я же вижу ваш цвет лица. У вас, случайно, температуры нет?

АРХИМЕД. Думаю, что нет. Просто – жара, оттого и горячий лоб.

ВОИН. А вы меньше сидите на солнце. Хотите солнечный удар получить?.. Не выйдет. Я вас ударю. Я!

АРХИМЕД (сам себе). Солнце я люблю. У нас в Сиракузах самое лучшее солнце в мире.

ВОИН. Теперь оно будет греть нас, римлян. А вы уберетесь в тенек. Вам теперь будет прохладно.

АРХИМЕД (задумчиво). Я-то лично со своего места не сойду.

ВОИН. И правильно. Вам не надо двигаться. Вам надо себя беречь. Я ж об этом и говорю. Я сам к вам подойду и… хлоп! Вы даже ничего не почувствуете.

АРХИМЕД (угрюмо). Как прекрасен этот мир. И как жаль, что я так мало успел.

ВОИН. Не наговаривайте на себя, не наговаривайте… Что за привычка вечно чувствовать себя неудовлетворенным?

АРХИМЕД. Давайте выпьем еще.

ВОИН. Нет-нет, мне больше нельзя. Я хочу вас… как говорится, шлепнуть на свежую голову.

АРХИМЕД. Да какая разница?.. Пейте.

ВОИН. Вы думаете, если я буду пьян – это будет лучше? А если я промахнусь?

АРХИМЕД. Не промахнетесь.

ВОИН. Промахнусь. У меня же руки будут дрожать. Я себя знаю. Выпью – и сразу движения становятся не те. Правда, самочувствие хорошее.

АРХИМЕД (смеясь). Это верно. Хотите, анекдот по этому поводу расскажу?

ВОИН. О, конечно, конечно!.. В наших казармах мне так надоел этот солдатский юмор!

АРХИМЕД. Мой анекдот тоже простоватый, но он мне нравится. Однажды приходит пьяный муж домой и валится на кровать. Вбегает жена и плачет: «Орест!»… или там – Ахилл… это не важно… «Ну как тебе не стыдно!.. На кровать лег в сандалиях! Тунику не снял! А у меня, между прочим, сегодня день рождения. Так хотелось посидеть, поговорить…

А ты напился как последняя скотина!.. Нажрался как последняя свинья!» А он с кровати икает в ответ: «А зато я себя хорошо чувствую!»

ВОИН (хохоча). Чудно!.. Просто чудно!.. Еще! Еще чего-нибудь расскажите.

АРХИМЕД. А чего? Чего вы хотите?.. Я уж и не знаю больше ничего.

ВОИН. Как же! Как же! Поверил я вам! Ну пожалуйста.

АРХИМЕД. Право, как-то неохота вас забавлять.

ВОИН. Понимаю. Очень вас хорошо понимаю. Я для вас чудовище. Убийца с большой дороги. А вы забудьте об этом и пейте. Не стесняйтесь меня! Пейте, забудьте и рассказывайте! И вам станет легче. И меня отвлечете, и сами голову проветрите.

АРХИМЕД (хмуро). Нет. Больше я вам ничего не хочу рассказывать.

ВОИН. Но отчего же?.. Вы же так хорошо начали. Ну?

АРХИМЕД. Сказал – нет. Значит, нет.

ВОИН. Фу, какой капризный… Ну, не хотите – не надо. Я вам тогда расскажу.

АРХИМЕД. Вас я тоже не хочу слушать.

ВОИН. Опять вы…

АРХИМЕД. Ничего не опять. Я всегда такой.

ВОИН. Ну хорошо. Я вижу, вы снова нервничаете. Давайте тогда снова выпьем. Я – с вами.

АРХИМЕД. Давайте. Только я не нервничаю. (Пьют оба.)

ВОИН. Нет, нервничаете. Я же вижу. Я же понимаю ваше положение. Я же не дурак.

АРХИМЕД. Дурак – я. Мне надо работать, работать, работать, а я тут с вами сижу, пью и разговариваю.

ВОИН. Да что вы переживаете?.. Если вы даже на миг почувствовали себя дураком, – ничего страшного!.. Вам лично это не грозит. Кому-кому, но не вам!.. Вы столько раз в жизни бывали умным, что можете позволить себе хотя бы перед смертью немного подурачиться. А?..

АРХИМЕД. Слушайте, мне это надоело. Что вы мне все время говорите о моей смерти… неужели вы всерьез думаете меня убить?

ВОИН. Абсолютно всерьез. Стал бы я тут всю эту комедию валять.

АРХИМЕД. А не хотите ли вы, чтобы я вас снова выгнал взашей?

ВОИН. Меня… Раненого… Выбросить на улицу… Как вы можете даже себе такое представить… И потом – где справедливость?.. Я прошел всю войну без единой царапины и геройски сражался за вашу же жизнь… Да! Да! Когда мои товарищи говорили: «Вот возьмем Сиракузы, схватим этого ихнего Архимеда – и на костер!» – я не молчал, я с ними спорил!.. Я им доказывал: «Архимед – поймите вы, дегенераты, – это же крупнейший ученый. Это талантище! Это грандиозная личность!.. Удивительный мозг! Разве можно его на костер?.. Его надо расстрелять из лука!.. В крайнем случае – удавить. Как всех приличных людей удавливают». Вот что я им говорил. Я честный человек! А что же теперь? Да и теперь, если вдуматься, я ранен, я пролил кровь из-за вас, только из-за вас! Если бы вы меня в первый раз не вытолкали, разве мне всадили бы в задницу стрелу?.. Стрелу, которую вы отказались из меня вытащить, предпочтя лучше оставить меня истекающим кровью, нежели ускорить мое выздоровление! Да вас надо убить, убить хотя бы за это! И я совершу это чистое, благородное убийство, потому что я честный, я добрый, я хороший человек!..

АРХИМЕД. Тогда выпьем. Выпьем три раза. За всех вас – хороших, добрых и честных.

Оба три раза пьют.

ВОИН. Вы, кажется, на меня немного обиделись.

АРХИМЕД. Ну что вы, что вы!.. Вы были так искренни. Так великолепны.

ВОИН. Знаете, я тоже всегда такой… Я люблю правду. Я люблю правду говорить в глаза. А не можешь сказать правды – тогда молчи. Я так считаю.

АРХИМЕД. Я тоже. За правду!

ВОИН. За правду.

Оба пьют.

Фу-у, горько.

АРХИМЕД. Правда – она иногда бывает горькой.

ВОИН (пьянея). Эх, Архимед… Умница!.. Головка!.. Архимедик ты мой хороший. Архимедик ты мой золотой… Дай я тебя поцелую.

АРХИМЕД. Нет-нет… Ты все-таки победитель. А с победителями я лично целоваться не хочу.

ВОИН (лезет с поцелуями). Да брось ты… Слушай, ну какой я победитель… Ну кто я такой?.. Кто?

АРХИМЕД. Сам же сказал. Хороший человек.

ВОИН. Именно. Я хороший. И ты хороший. Мы вместе оба хорошие. Давай споем.

АРХИМЕД. Давай.

ВОИН. Я про тебя песню знаю, в лагере один наш местный Гомер сочинил.

АРХИМЕД. Да ну!

ВОИН. Вот те ну. Слушай. И подпевай. (Поет.)

АРХИМЕД (повторяет).

ВОИН.

АРХИМЕД (повторяет).

ВОИН.

АРХИМЕД.

ВОИН.

АРХИМЕД.

ВОИН.

АРХИМЕД.

ВОИН.

АРХИМЕД. Не было этого! Не было!..

ВОИН. Это же песня! (Продолжает пение.)

АРХИМЕД.

Давайте, давайте!.. (Поет.)

ВОИН.

АРХИМЕД (смеется).

Если сможет, конечно! (Поет.)

Ну что ж, очень милая песня.

ВОИН. Я рад, что она тебе понравилась. Музыка, между прочим, моя.

АРХИМЕД. Тем не менее на что-то похоже. Где-то я ее уже слышал.

ВОИН. Неважно. Это я нарочно так. Мотивчик, конечно, примитивный, но зато кому ни спою – всем нравится.

АРХИМЕД. Видишь, и у тебя есть успехи. И ты – талант, а говоришь – посредственность!..

ВОИН. Спасибо. Похвала из твоих уст – большое достижение. Но я – посредственность, ибо именно посредственности особенно приятно, чтоб ее оценили еще при жизни. После смерти лично мне это было бы совсем не нужно.

АРХИМЕД. Ты не прав. Каждый человек живет и после своей смерти.

ВОИН. Тогда что же это такое – смерть?!

АРХИМЕД. Я думаю, что это продолжение жизни, только в иных измерениях.

ВОИН. Измерениях. С точки зрения математики это, может, и так. Но с т о ч к и з р е н и я ч е л о в е к а…

АРХИМЕД. По-твоему, я – не человек?

ВОИН. Ты гениальный человек. Следовательно, не человек.

АРХИМЕД. Чепуха. Софистика. Что такое – гений?.. Это наиболее нормальный человек. Это скорее универсальность, чем уникальность. И то, что гении редки, свидетельствует только о ненормальности всех остальных людей!

ВОИН. Я думаю – наоборот. Я завидую тебе. Мне никогда не быть таким, как ты. Ты – единица. Я – нуль. Но сегодня я сильнее тебя.

АРХИМЕД. Ты убьешь меня, потому что ты – посредственность… и ты победитель.

ВОИН. Да, я – посредственность. И всегда был ею. Я всегда был «как все». В школе, на работе, в армии.

АРХИМЕД. Где ты родился?

ВОИН. В Спарте. Да ты, наверное, знаешь – там была первая в истории человечества музыкальная школа. Целыми днями мы лежали на гвоздях и пели песни о счастье. А наш мудрый учитель по имени Педагог ходил по рядам и следил, как бы кто-нибудь не сфальшивил.

АРХИМЕД. Музыка близка математике. Когда я считаю, мне иногда кажется, я слышу какую-то никому не ведомую гармонию.

Воин стонет от боли.

Странно, ты – спартанец, а не можешь перенести боль.

ВОИН. Спартанец!.. Хочешь, я признаюсь тебе?! Именно потому, что я спартанец, у меня с детства ненависть к физическому страданию. Палец наколол – уже событие, собственной крови видеть не могу, тошнит.

АРХИМЕД. Первый раз вижу воина-неженку, да еще спартанца.

ВОИН. Однажды, еще в первом классе, я спел неправильно. Тогда Педагог взял свечу, подошел ко мне и попросил вытянуть руку. «Ну, какой будет верный звучочек?» – нежно спросил он меня, подставив свечу под мою ладонь. «А-а-а!» – закричал я. «Нет, не то», – так и вижу его печальную улыбку на холеной морде. «О-о-о-о!» – завопил я. «Опять врешь», – сказал Педагог и приблизил свечу к ладони. «Ы-ы-ы-ы!» – «Протяжней!» – «ЫЫЫЫЫЫУУУУАААААЫЫЫЫ!» Вот после этого моего звука он спокойно сказал: «Вот теперь хорошо. Теперь правильно. Запомни этот звучочек на всю жизнь». И отошел. Звучочек! Звучочек! Я запомнил «звучочек». И с тех пор стал круглым отличником, ибо совершенно не могу переносить ни малейшей физической боли.

АРХИМЕД. Неужели можно петь всю жизнь безошибочно, ни разу не соврав?

ВОИН. Я лично научился не ошибаться. Я даже придумал хороший способ: бывало, все поют, стараются, а я себе сижу, молчу и только раскрываю рот в общем хоре. Как все!

АРХИМЕД. Я бы так не смог. Я бы лучше убил себя.

ВОИН. Смог бы! Еще как смог бы!.. Спарта сделала бы из тебя человека.

АРХИМЕД. Я сделал себя сам. Я тоже учился в школе. Но я не любил хор.

ВОИН. Вас тоже заставляли петь?

АРХИМЕД. Нет, мы не пели. Мы говорили хором. Это гораздо хуже. Мой учитель, помнится, каждый урок арифметики начинал одним и тем же вопросом: «Сколько будет дважды два?» – «Четыре!» – отвечали хором мы. «Правильно, – радовался мой Педагог. – Дважды два будет четыре. Не три, не пять. Не семь, не сорок, не сто двадцать восемь, не семьсот сорок шесть, а, обратите внимание, четыре!..» Однажды мне это надоело, и, не успел хор открыть рот, чтобы ответить, сколько будет дважды два, я выкрикнул: «Корень из шестнадцати!» Что тут было! Я получил восемнадцать палок по нижнему эпидермису.

ВОИН. Нас тоже били туда же.

АРХИМЕД. Тогда выпьем за наше прекрасное детство!

ВОИН. Выпьем. Но прежде, будь другом, вытащи наконец из моей задницы стрелу.

АРХИМЕД. Пожалуйста, освободи меня от этой просьбы.

ВОИН. Ничего не понимаю!.. Кажется, мы подружились. Кажется, ты понял, что я не враг тебе. А ты опять отказываешься? Почему?

АРХИМЕД. Есть причина.

ВОИН. Скажи ее мне.

АРХИМЕД. Нет.

ВОИН. Скажи, скажи. Или ты мне не доверяешь?

АРХИМЕД. Доверяю.

ВОИН. Тогда скажи.

АРХИМЕД. Нет. Нет. И не проси.

ВОИН. Упрямый, собака.

АРХИМЕД. Прошу тебя, если ты мне действительно друг, не называй меня больше собакой.

ВОИН. Это я так, не со зла. Извини.

АРХИМЕД. Извиняю.

ВОИН. Так скажи мне, черт возьми!.. В чем дело? Ты боишься меня?

АРХИМЕД. Нет.

ВОИН. Так что же?.. Я чувствую между нами все время какой-то барьер. Что-то разделяет нас – я по одну сторону, ты – по другую. Я всеми силами стараюсь преодолеть это разделение. А ты мне мешаешь.

АРХИМЕД. Нет, это ты мне мешаешь. Я работаю.

ВОИН. Да работай!.. Работай себе, дурачок, сколько влезет. Работай, милок, если не хочешь меня слушать! Но ведь я тебя сейчас только об одном прошу – вытащи из моей задницы стрелу!

АРХИМЕД. Лучше выпьем.

ВОИН. Не буду я больше пить.

АРХИМЕД. Пей.

ВОИН. Не хочу.

АРХИМЕД. А я не хочу вытаскивать.

ВОИН. Я смотрю, ты мне немного сопротивляешься. Уж не думаешь ли ты так, потихоньку-помаленьку спасти свою шкуру?

АРХИМЕД. Не думаю.

ВОИН (злобно). И правильно. Сопротивляться – глупо. Я убью тебя, как бы ты ни сопротивлялся.

АРХИМЕД. А я и не сопротивляюсь. Я прошу об одном: дай мне возможность немного поработать. И лишь потом… На коленях тебя молю! Убей потом!

ВОИН. Когда потом? Сколько можно ждать?

АРХИМЕД. Посиди тихо часок.

ВОИН. Часок уже прошел. Теперь – пора.

АРХИМЕД. Сиди тихо, я сказал.

ВОИН (стонет). Не могу тихо. Мне больно.

АРХИМЕД. Терпи, спартанец.

ВОИН. Не могу.

АРХИМЕД. Попробуй через не могу, римлянин.

ВОИН. Мучитель! Изверг!.. Собака!..

АРХИМЕД. Еще одно слово, и я не знаю, что с тобой сделаю.

ВОИН. Что?

АРХИМЕД. Убью – вот что!

ВОИН (очень удивленно). Убьешь?.. Ты меня убьешь?

АРХИМЕД. Да, друг мой. Вот выпью еще из своего кувшина и кокну тебя не хуже, чем ты хотел меня.

ВОИН. Но за что?.. За что?

АРХИМЕД. За то, что ты – хороший человек. О, как я вас ненавижу – так называемых хороших людей, которые так легко становятся убийцами. Плохих убийц на свете не бывает, нет! Вся наша беда на земле – в том, что нас окружают вполне хорошие, вполне приличные люди…

Множество хороших, но посредственных людей! Поговорите с ними – и у каждого своя судьба, свой характер. И рассуждают они всегда так правильно, так логично, их так легко понять. Они ведь такие бедные, такие несчастные – в детстве им всем руку жгли. Сейчас, правда, лучше стало – у каждого своя жена, своя арфа. Но главное – у всех у них исключительно добрые намерения. И в каждое свое дело они вкладывают всю душу, все сердце. Однако вопрос – зачем же в каждое?..

Может быть, лучше выбирать?! Нет!.. На это посредственность себя не может потратить. Она тут же теряет свое обаяние и ждет одного – злодейства. Массового злодейства. Ну, например, такого, как война.

Где, как не здесь, снова можно будет сохранять внешнюю честность и добропорядочность? Где, как не здесь, вы сможете убивать из добрых намерений?! Где, как не здесь, ваши скрытые, потенциально живущие в вас отвратительные, самые темные качества смогут раскрыться во всем блеске наигранного благородства и псевдогероизма? Пшел вон от меня, подлый, ничтожный человек. Ты мешаешь мне жить и работать. Пшел вон! Или я убью тебя!

Пауза.

ВОИН. Во-от как ты заговорил!.. Браво, браво. Значит, если я тебя правильно понял, хороший человек – на самом деле плохой. А вот ты, хороший, – хорош на самом деле. Ты – истинно хороший, я – истинно плохой. Ладно, собака.

АРХИМЕД. В последний раз тебя предупреждаю: не зови меня собакой!

ВОИН. А кто же ты?.. Кто же ты есть на самом деле? Тебя зовут Архимед – это нам известно. Это ты придумал этот свой гадкий закон, от зубрежки которого воротит каждого еще в школе. «На тело, погруженное в жидкость…» Тьфу! Ну ладно. Это еще терпимо. И миллионы людей всего мира стерпят, конечно, это издевательство. Между прочим, массовое издевательство, тоже заметь! Но ведь это чепуха, жалкая чепуха в сравнении с тем, что ты еще обрушил на наши головы.

АРХИМЕД. А что я еще обрушил на ваши головы?

ВОИН. И ты еще спрашиваешь, собака?

АРХИМЕД. Ну?

ВОИН. Не ты ли, собака, изобрел на нашу голову эту сиракузскую военную новинку – эту механическую рогатку, что стреляет огромными булыжниками?

АРХИМЕД. Вы имеете в виду катапульту?

ВОИН. Ее. Самое страшное оружие всех времен и народов! Не ты ли его изобрел?

АРХИМЕД (явно гордясь собой). Я!

ВОИН (хрипло). И после этого я плохой, а ты хороший?! О-о-о, какое же это будет счастье – убить тебя. Ты ведь тоже убийца!.. Хороший убийца. Плохих не бывает, верно. И я опять-таки жалкое ничтожество в сравнении с тобой, на моем счету не больше трех десятков людей, а ты… Ты убивал нас сотнями, тысячами… Ты, гений, сидящий в этом виноградном саду с прутиком в руках, – самый страшный убийца из всех, которых знает мир!

АРХИМЕД (с нескрываемой радостью). А что? Моя катапульта действительно была опасна для вас?

ВОИН. Опасна – не то слово. Это дьявольское оружие, несущее к тому же унизительную смерть! Еще бы!.. Метать камни величиной с корову в самых смелых на свете воинов!.. Тысячи римлян погибли при осаде этих твоих проклятых Сиракуз прежде, чем мы не выдержали и не пошли в атаку на город напролом… Они погибли. Но как?! Не в бою, не в честном сражении, а просто так – от удара твоего дурацкого булыжника.

АРХИМЕД (самодовольно). Видите ли… господин победитель… Прошли времена, когда все решала только тупая грубая сила… Теперь один умный одиночка может выиграть битву у целой армии.

ВОИН. Но вы все равно проиграли.

АРХИМЕД (машет рукой). У нас бездарные военачальники.

ВОИН. Ну, у нас полководцы не лучше. Вот все говорят: Марцелл! Марцелл! А что Марцелл?! Что – Марцелл?..

АРХИМЕД. А и в самом деле… что – Марцелл?

ВОИН. Да ну его! Строит из себя Александра Македонского. А на самом деле – пустое место, увешанное орденами. Недавно вызвал к себе армейских художников и говорит: «Господа… Что это вы в самом деле рисуете нашу войну с Карфагеном только черной краской?» А это на седьмом месяце нашей осады было, мы как раз благодаря твоей катапульте только что полполка похоронили. «А разве, – говорит, – на этой нашей войне не было радостных моментов?» Тут же один художник и кричит: «Посмотрите мою картинку». И показывает Марцеллу свою новую работу. Называется «Бой героев с гадами». То есть наших с вашими.

АРХИМЕД. Это понятно. Ну и что же на этой картине было изображено?

ВОИН. В центре, значит, стояла такая огромная ваза с цветами, по бокам – ковры, фрукты… Наши воины сидят на розовых подушках, бражничают, одной рукой обнимают нагих женщин, другой котят гладят, козочек разных… Сам Марцелл на белом коне, конечно, в уголке, скромный.

АРХИМЕД. А наши где?

ВОИН. Гады, что ль? А гады тут же. Все, подняв руки, на горе стоят. Невдалеке, где-то в голубом тумане, в светлой радостной перспективе…

АРХИМЕД. Ну и что же Марцелл?

ВОИН. А что Марцелл?.. Что Марцелл? Посмотрел и говорит: «Вот что мне нравится в этой картине, так это правда. А без правды, говорит, нет настоящего искусства!»

АРХИМЕД. Остряк.

ВОИН. Ничуть. Все приняли его речь всерьез. А один поэт даже назвал Марцелла основоположником мифического реализма.

АРХИМЕД. Ваше искусство гибнет. Следовательно, Рим обречен.

ВОИН. Совершенно с вами согласен. Мы, гуманисты, не можем думать иначе.

АРХИМЕД. Реализм мифов!.. Додуматься надо!..

ВОИН. Мне очень приятно, дорогой Архимед, что наши точки зрения на пути развития искусства сходятся. Это говорит о том, что наши противоречия носят временный характер.

АРХИМЕД. Что вы имеете в виду?

ВОИН. Экий вы недогадливый!.. Вот убью вас – и кончатся все наши противоречия. Да, кстати… все забываю вас спросить. А что это вы все время рисуете на песке? Зачем вам понадобился этот часок?

АРХИМЕД. Видишь ли, то, над чем я сейчас работаю, не очень-то объяснимо.

ВОИН. Ну конечно!.. Где уж нам… Нам, дуракам, не понять!

АРХИМЕД. Напротив, все очень просто. И одновременно чрезвычайно неожиданно и серьезно. Скажу тебе прямо, без лишней скромности: это новая эра в науке и сознании. Если я доведу сейчас это дело до конца, человечество отныне заживет совершенно по-новому. Это будет революция в умах. Переворот в чувствах. Прыжок в бессмертие.

ВОИН. Эка куда хватил!.. Неужели все это – на этом песочке? Что-то не верится. Растолкуй мне хоть что-нибудь. Только популярно. Только прошу тебя, проще… и пошлее. Пошлее и проще.

АРХИМЕД. Понимаешь… Ну, как бы тебе популярно объяснить?.. Ну… Понимаешь… совсем недавно я понял, что все в мире относительно.

ВОИН. Ну?

АРХИМЕД. Что «ну»?

ВОИН. И это все?

АРХИМЕД. Все.

ВОИН. Ты что, издеваешься надо мной? Зачем голову мне морочишь?!

АРХИМЕД. Я не издеваюсь. Я в этом сейчас только что окончательно убедился. Только что в моем жалком мозгу родилась совершенно новая теория – теория относительности. Это потрясающе! Мое сердце ликует… Мне хочется выпить залпом Средиземное море!.. Хочется повернуть колесо истории!.. Как-то в молодости я нечаянно сказал: дайте мне точку опоры – и я переверну мир! Теперь у меня есть точка опоры. Мир будет перевернут.

Пауза.

ВОИН. Не надо. Прошу тебя, Архимед, оставь все как было.

АРХИМЕД. Поздно. Я уже вывел формулу. Разум Эвклида рухнул. Мой завистник Пифагор может идти на пенсию. Я смеюсь над ним. Я плачу.

ВОИН. Что за формула? Покажи, где она?

АРХИМЕД. Вот.

ВОИН. Эта?.. Такая маленькая?.. Такая крохотулечка?

АРХИМЕД. Да, милый. Эта крошка больше вашего Колизея и красивее Парфенона. Она величественнее миллиарда марцеллов и миллиарда картин.

ВОИН. Эти три закорючки?

АРХИМЕД. Они сильнее тысяч моих катапульт. Они выше неба, в них все мироздание.

ВОИН. Пожалуйста, прочти мне вслух эту формулу.

АРХИМЕД. «Е» равняется «эм це квадрат».

ВОИН. И это все?

АРХИМЕД. Все, дорогой мой.

Пауза.

ВОИН. Тогда я просто обязан, я должен вас убить. Боже мой, какой ужас он рассказал. Мне страшно!!! Я вас боюсь. Я вас убью! Убить тебя мало!

АРХИМЕД. Зачем? Ну, через год, через два, через три – не я, а кто-нибудь другой все равно до этого додумается.

ВОИН. Через год?.. Через два?.. А через три тысячелетия – не хочешь?

АРХИМЕД. Не хочу. Я хочу, чтоб быстрее, сейчас… Я при жизни хочу!

ВОИН. А я как раз не хочу «при жизни». Этого еще не хватало!.. Чтоб мир перевернулся! Я тебе покажу! Я тебя с твоей относительностью на куски разорву. Так дам, что родная мама не узнает. Убью гада!

АРХИМЕД. Опять за свое. Это я вас всех уничтожу. (Дает Воину под зад.)

ВОИН. Нет, я вас.

АРХИМЕД. Ты первый полез. (Бьет Воина еще раз.)

ВОИН. Кончай, слушай.

АРХИМЕД. Сам кончай. Я тебя не знал и знать не желаю. (Дает Воину подзатыльник.)

ВОИН (горестно). Вот и плохо. Тебя-то все знают. А меня никто.

АРХИМЕД. Ты – нытик.

ВОИН. От стоика слышу.

АРХИМЕД. Я не стоик.

ВОИН. Кто же ты?

АРХИМЕД. А ты кто?

ВОИН. Я – никто, понял?

АРХИМЕД. Ну и я никто…

ВОИН. Врешь, собака… Ты – Архимед, изобретатель чертовой катапульты. Я тебя убью, гада, за твою относительность. Я спасу мир. Все останется по-прежнему.

АРХИМЕД. Я тебя раньше… (Ударяет Воина по морде.) Тебя, наемную скотину, пришедшую завоевать мой родной город. Тебя, врага моей родины, для защиты которой я сделал свою адскую машину. Сколько тебе платят, скотина?.. Небось, получаешь за каждого убитого сиракузца в отдельности?! (Дает пинка Воину.)

ВОИН. А ты как думал?

АРХИМЕД. Ну так приготовься к смерти. Долго же я ждал этой минуты. (Допивает из кувшина остатки вина.)

Пауза. Воин вдруг понимает, что Архимед всерьез намерен его убить.

ВОИН. Ты пьян. Что ты хочешь сделать?

АРХИМЕД. ААУЫЫАООАА! (Берет с земли булыжник.)

ВОИН. Ты сошел с ума. Это же мой звучочек!.. Брось камень на землю.

АРХИМЕД. В тебя! Только в тебя!

ВОИН (падает на колени). Подождите, господин Архимед. Не убивайте меня. В конце концов надо разобраться. У нас же очень много общего – у обоих несчастное детство и плохие военачальники… Мы оба интеллигентные люди, одинаково относимся к вопросам искусства… Что нас разделяет?.. Что?.. Я даже смеялся над вашим анекдотом!.. Мы способны понять друг друга, когда оба этого хотим. Ну почему нам обязательно быть врагами?.. Пусть я маленький, ничтожный человечек, но я хотел вас убить из чисто доброго к вам отношения. Я желал вам лучшего! Я хотел сделать вашу жизнь прекрасной в конце, чтобы никто другой не смог причинить вам боль, не смог юродствовать над вашим трупом. Нет!.. Мы не убийцы!.. Мы оба жертвы друг друга!.. (Нечаянно наступает на песок.)

АРХИМЕД. АУУЫЫЫОАААА! (Замахивается на Воина.)

ВОИН. Что ты сказал?.. не понимаю!

АРХИМЕД. Не трогай моих чертежей!

В ту же секунду Воин усилием воли, не обращая внимания на невероятную боль, вырывает из себя стрелу и коротким коварным движением всаживает ее в горло Архимеда. Кровь.

Ты спрашивал, что такое смерть?.. Вот она. Теперь я знаю лучше. На тело, опущенное в жидкость, действует сила, сила… сила, равная… равная… Смерть – это дважды два. Это корень из шестнадцати. (Умирает.)

И долго, пока не закрылся занавес, Воин с остервенением нашкодившей кошки топчет песок, стирая с него навеки формулы и чертежи.

КОНЕЦ

Гравюра с картины Гюстава Куртуа

Гравюра с картины Эдуарда Вимонта