Утром, когда явился РОТЭХ, он вошел в мир приглушенным гулом в снах людей и выполз из сновидений тяжелым стуком. Он пробудил всех ото сна, и все вдруг обнаружили, что не видели общего коллективного кошмара, что звук был реальным, объективным феноменом, настолько реальным и объективным, что все незакрепленные предметы в домах дрожали, а тарелки прыгали с полок и разбивались о пол.
– Что это, что это? – спрашивали все друг друга, набросив домашнюю одежду и отбросив кошмарные суеверия вроде Апокалипсиса, Армагеддона, ядерной погибели, межпланетной войны и упавших на головы небес. Стук нарастал, пока не заполнил все внутричерепные закоулки. Он тряс камни под ногами, тряс кости под кожей, тряс небо и землю, тряс людей, гнал их вверх по лестницам и за двери смотреть, что происходит.
Над Дорогой Запустения висела тысяча серебряных тарелок, блестевших на рассветном солнце так, что слепило глаза: тысяча серебряных летающих объектов трясли землю и небо грохотом моторов. Каждая диаметром в добрых пятьдесят метров, на каждой – святое имя РОТЭХ в сочетании с серийным номером, внизу приписка жирными черными буквами: «Сектор Планетарной Эксплуатации». Вспыхнули прожекторы и четвертовали город, ища граждан, в изумлении застывших кто на крыльце, кто на веранде. Освещаемая с высоты Матушка пала на колени и стала молиться, чтобы Ангел с Пятью Чашами Погибели (чаша тьмы, чаша глада и жажды, чаща бездетности, чаша сарказма, чаша всепожирающих козлов-мутантов) ее миновал. Дети Дороги Запустения махали экипажам в передних кабинах управления. Пилоты махали в ответ и мигали прожекторами. Привыкая к мысли о воздушном флоте РОТЭХа в небе над городом, люди осознали, что тарелок вовсе не тысяча, не сто, даже не пятьдесят, а двадцать три. Но и двадцать три легкача, наполнявшие небо и землю грохотом-рокотом моторов, незабываемы, если именно ими тебя встречает утро.
Взревев так, что, казалось, расколются скалы, двадцать два легкача взмыли высоко-высоко и понеслись на запад; их прожекторы, будто грабли, оставили на небе длинные борозды. Единственный оставшийся аппарат опустился пониже и изготовился к посадке по ту сторону железнодорожного полотна, в том самом месте, где некогда врезалась в Дорогу Запустения Персея Голодранина. РОТЭХ приземлялся идеально, с высокомерной легкостью. Ввиду посадки лопасти легкача развернулись вверх и подняли удушливые облака пыли. Когда кашель иссяк, легкач уже стоял на посадочных опорах и разматывал из ярко освещенных недр лестницу. Вместе с лестницей послышались ароматы приготовляемого завтрака.
Граждане Дороги Запустения всем скопом собрались по городскую часть от рельсов, не считая Персеи Голодраниной, которая сбежала, едва прожектор коснулся ее кожи, ибо легкачи летали где хотели, а она – нет. Люди наблюдали за событиями вокруг воздушного судна со смятением вперемешку с волнением. Эти гости могли оказаться лучшими из гостей.
– Вперед, – сказал м-р Иерихон д-ру Алимантандо. – Вы босс. – Д-р Алимантандо смахнул пыль с постоянно пыльной одежды и прошагал сто метров за рельсы к легкачу. Его подталкивало немало воодушевляющих возгласов.
Чрезвычайно проворный мужчина в красивом белом костюме с высоким воротником спустился по лестнице легкача и уставился на д-ра Алимантандо. Д-р Алимантандо, пыльный и скромный, учтиво поклонился.
– Я д-р Алимантандо, Временный Председатель Общины Дорога Запустения, население двадцать два, высота тысяча двести пятьдесят, «в шаге от рая». Добро пожаловать в наш город, надеюсь, вам у нас понравится, у нас отличная гостиница для вашего комфорта и удовольствия, чистая, дешевая, со всеми удобствами.
Чужак, не сводивший с д-ра Алимантандо глаз (ужасное хамство по робким стандартам Второзакония), еле кивнул в знак признания: формальности соблюдены.
– Доминик Фронтера, офицер Службы Колонизации и Развития, Сектор Планетарной Эксплуатации РОТЭХа, Китай-Гора. Какого черта вы тут делаете?
Вспыльчивый д-р Алимантандо вскипел.
– Вас, сэр, я мог бы спросить о том же самом.
Доминик Фронтера ему ответил. И д-р Алимантандо немедленно созвал общее собрание граждан, чтобы Доминик Фронтера рассказал им то же, что рассказал ему. И вот что рассказал им Доминик Фронтера.
– Во вторник, шестнадцатого мая, через три дня, в шестнадцать двадцать четыре Дорога Запустения будет распылена вследствие удара кометного ядра, которое весит в районе двухсот пятидесяти мегатонн, летит со скоростью пять километров в секунду и прилетит в точку в тридцати четырех километрах к югу от вас.
Поднялся тарарам. Д-р Алимантандо стучал своим временно-председательским молотком, пока не сломал подставку, потом орал, пока не охрип, а люди всё ревели, рвали и метали лучшие стулья Персеи Голодраниной в воздух. Доминик Фронтера ни за что не поверил бы, что двадцать два человека способны устроить такой бедлам.
Всего этого не должно было с ним случиться. Он должен был завершить осмотр территории удара за утро и уже вернуться домой, в Региональную Штаб-Контору Меридиана. Он должен был играть в нарды в любимом уголке чайной Чэнь Цю, потягивать белладоннское бренди и любоваться абрикосами в цвету. Вместо этого он глядел на буйную ораву, готовую избить его до смерти барными табуретами из пустынной сосны – гляньте на старую каргу, ей под сорок, как пить дать, а все туда же, готова мою кровь с пола слизывать, – и все потому, что он обнаружил ссаный городишко там, где никакого ссаного городишки быть не должно, в оазисе, до которого даже экоинженерия доберется через два года после удара. Доминик Фронтер вздохнул. Вынул из кобуры пилота тупорылый пистолет с Пресни-реактором и сделал три коротких выстрела в крышу трактира «Вифлеем-Арес Ж/Д».
Немедленно установившаяся тишина ему понравилась. В черепице шипели и пенились Пресни-заряды. Восстановив спокойствие, он объяснил, почему Дорога Запустения должна быть уничтожена.
Все дело в воде. Ее не хватает. Мир не катится в пропасть благодаря серии экологических уравнений, которые должны всегда быть в равновесии. С одной стороны уравнения – сконструированная экосистема земли (воздух, вода, погода) и не столь ощутимые агенты: орбитальные сверхпроводящие магниты, раскинувшие над планетой защитную сеть, избавляя нас от радиации и бури солнечных частиц, которые, не будь сети, стерилизовали бы поверхность земли, – или растянутый высоко над тропопаузой слой ионов металлов, усиливающий рассеянный свет, – и еще орбитальные небесные зеркала, ваны, сглаживающие разницу местных температур и давлений; уравнение стабильное, но хрупкое. По другую сторону знака равенства – народы земли, местные и иммигранты, их растущие популяции, а также растущие требования, которые они предъявляют миру и его ресурсам. И это уравнение должно быть в равновесии всегда, неважно, увеличивается население в арифметической прогрессии, или в геометрической, или по экспоненте, – уравнение должно быть в равновесии всегда (тут Доминик Фронтера для вящей выразительности потыкал в слушателей стволом пистолета, взятого у пилота), и если из уравнения следует, что откуда-то нужно время от времени завозить воду («время от времени» значит примерно раз в десять лет следующие полтысячелетия, «откуда-то» – это о гигатоннах кометного льда, ждущего на задворках Солнечной системы гравитационного толчка), значит, воду завозить – будут.
– В прошлом, – объяснял Доминик Фронтера рядам открытых ртов, – мы били головы комет о поверхность мира абы где: лед, не испарявшийся при вхождении, испарялся при ударе, а взрыв поднимал такие тучи пыли, что водяной пар формировал облака и выпадал осадками. В самом начале кометы разбивались по три в неделю максимум. Тогда, понятно, падать им было просто не на кого. – Доминик Фронтера вспомнил, что выступает не на уроке географии в средней школе, а перед компашкой тупых фермеров, и разозлился. – Вы ведь знаете, что после начала колонизации подыскивать места для приземления льда становится все труднее, но мы приманиваем комету при любой возможности – более дешевого способа создавать водяной пар пока не придумали. Мы уже выбрали район удара, это Регион Северо-Западного Четвертьшария, в котором экоинженерия начнется по плану через четыре года самое раннее, и если здесь окажется случайный путник, случайный поезд, случайный легкач, им будет велено подобру-поздорову убраться до удара, а после мы придем, починим все сломанные пути, вызовем с орбиты орф, и те превратят пустыню в сад. Таков план. И что мы тут видим? Что мы тут видим? – Доминик Фронтера аж привзвизгнул. – Вас. Какого черта вы тут делаете? Здесь даже оазиса быть не должно, а уж города – точно!
Д-р Алимантандо встал, чтобы поведать историю о ветродосках и безумных орфах. Доминик Фронтера жестом усадил его обратно.
– Не надо ничего объяснять. Вы ни при чем. Напортачил Сектор Орбитальной Экоинженерии, у какой-то орфы слетело с катушек ПО. Они все чокнутые. Ладно, это не ваша вина, но и сделать я ничего не могу. Комета уже в пути, она летит сюда семьдесят два месяца. Во вторник, шестнадцатого мая, в шестнадцать двадцать четыре она разобьется в тридцати четырех километрах к югу отсюда, и этот городок, и этот оазис разлетятся, как… как… карточный домик. – Рев протеста. Доминик Фронтера поднял руки, прося тишины и спокойствия. – Мне очень жаль. Правда жаль, но я ничего не могу сделать. Отклонить комету нельзя, лететь ей некуда, менять курс слишком поздно. Если бы вы сообщили ну хоть кому-то, что вы здесь живете, чуть раньше, мы успели бы рассчитать другие орбиты. А сейчас – поздняк метаться. Извините.
– А как же Сердце Лотиана? – крикнул Эд Галлачелли.
– Она обещала о нас рассказать, – согласился Умберто.
– Да, она сказала, что сообщит Китай-Горе, – добавил Луи.
– Сердце Лотиана? – переспросил Доминик Фронтера. Его пилот красноречиво пожал плечами.
– Странствующий представитель Отдела Общего Образования, – пояснил д-р Алимантандо.
– А. Это другой отдел, – сказал Доминик Фронтера. За бледные попытки оправдаться граждане вознаградили его фунтом презрения.
– Бюрократы бездарные! – заорал Мортон Кинсана. – Административная шваль!
Доминик Фронтера постарался взять ситуацию под контроль.
– Ладно, ладно, я согласен, бюрократы на самом высоком уровне проявили себя бездарно, – проблема не в этом. Проблема в том, что через три дня комета упадет и не оставит от этого городка мокрого места, хотите вы это или нет. В моих силах только одно: вызвать эскадрилью легкачей и всех вас эвакуировать. Не исключено, что когда мы расчистим место удара, вы, если вам здесь так уж нравится, сможете вернуться, но через три дня вас здесь быть не должно – со всеми вашими козами, ламами, свиньями, курами, детьми и всяким там оборудованием. Вопросы есть?
Раэль Манделья вскочил, и следом вскочили все остальные.
– Это наш город, мы его создали, мы его построили, он наш, и мы не дадим его разрушить. Здесь все, что у меня есть, моя жена, мои дети, мой дом, мое хозяйство, и я никуда не поеду и не дам уничтожить все это вашей комете. Это всё вы, инженеры, вы сталкиваете планеты как бильярдные шары, вы навострили эту комету!
Буря аплодисментов. Доминик Фронтера ее пережил.
– Следующий.
Персея Голодранина встала и закричала:
– Здесь мой бизнес, мистер, тот самый, в котором ваш пистолет проделал дырки. Так вот: один бизнес я уже потеряла, спустилась с небес на землю, и второй терять не намерена. Я остаюсь. Ваша комета может лететь куда подальше.
Микал Марголис энергично кивнул и крикнул:
– Верно! Верно!
Затем поднялась Рути Синяя Гора, и вокруг нее снежными завалами создалось молчание.
– Да? – сказал Доминик Фронтера устало. – Только вопрос, если можно, а не монолог со скамьи подсудимых.
– М-р Фронтера, – сказала простушка Рути, которая из всего фурора поняла только, что ее друзья в опасности, – нельзя делать моим друзьям больно.
– Леди, меньше всего на свете я хочу сделать вашим друзьям больно. Если, однако, они хотят причинить себе боль сами, если здравый смысл не подсказывает им, что нельзя стоять на пути у беды, это совсем другая история.
Рути не поняла ответа представителя РОТЭХа.
– Я не дам вам сделать моим друзьям больно, – глухо пробормотала она. В помещении установилась неловкая тишина, какая обычно предвещает нечто из ряда вон. – Если бы вы любили их так сильно, как я, вы не делали бы им больно. Поэтому я сделаю так, что вы полюбите меня.
С возвышения д-р Алимантандо заметил сияние на ее лице за долю секунды до того, как Рути Синяя Гора сбросила четыре года аккумулированной красоты на Доминика Фронтеру. Временный председатель сразу нырнул под временно-председательский столик и закрыл глаза рукой. Доминик Фронтера ничего такого не заметил. Целых тридцать секунд он стоял в свете сверхновой, после чего издал странный клекот и повалился на пол кулем с бобами.
Д-р Алимантандо взял ситуацию под контроль. Указал на пилота, которого спасли поляризующие контактные линзы.
– Унесите его отсюда в какой-нибудь номер, – приказал он. – Вы двое – покажете, куда нести. – Он велел Персее Голодраниной и Микалу Марголису помочь пилоту отволочь пораженного любовью агента РОТЭХа в комнату, где Доминик Фронтера очухается. Гвалт народа д-р Алимантандо унял одним взглядом.
– Ну, все вы слышали, что наш друг тут рассказывал, и я ни на секунду не сомневаюсь, что все это правда. Поэтому я приказываю всем и каждому приготовиться к эвакуации. – Народ оцепенел от ужаса. – Спокойно, спокойно. Эвакуация – последнее средство. Ибо я, Алимантандо, собираюсь спасти этот город! – Он постоял пару минут, принимая овацию аудитории, и выскользнул прочь из трактира спасать мир.