Раэль Манделья опасался, что его дети растут дикарями. Уже три года они, наивные и невежественные, бегали как куры по всему городку Дорога Запустения. То был единственный мир, который они знали, огромный как небо, но очерченный столь плотно, что гиперактивный трехлетка способен обежать его меньше чем за десять минут. То, что был еще мир, и небо, и даже мир за небом, и все они полны людей и истории, близнецам и в голову не приходило. Поезда, на всех парах приезжавшие и уезжавшие через нерегулярные промежутки времени, откуда-то появлялись и куда-то исчезали, но мысли об этом почему-то рождали в детях раздражение и неуют. Им нравилось считать, что их мир мал и укромен, как стеганое одеяло. И все-таки Раэль Манделья настоял на том, чтобы они узнавали о тех, других мирах. Процессу, именуемому «образование», близнецы приносили в жертву целое утро, которое можно потратить с куда как большей пользой; они слушали д-ра Алимантандо, милого, но говоруна так себе, и м-ра Иерихона, знавшего о мире пугающе много, и под материнским руководством учились читать по прекрасно иллюстрированным книгам, рассказывавшим о днях, когда этот мир создавали РОТЭХ и св. Екатерина.
Лимааль и Таасмин оставались восторженными дикарями. Они явно предпочитали проводить дни, превращая жизнь Джонни Сталина в ад при помощи грязи, воды, какашек и неподражаемых акробатических трюков на опорах водяных насосов. Но Раэль Манделья был непреклонен: его дети не вырастут в сутулых рабов лопаты, тупых, как старые сапоги. У них будет то, чего не было у отца. Мир станет игрушкой в их руках. Раэль Манделья старался внушить им восторг от знаний, но даже Цирк Генетического Просвещения Сердца Лотиана оставил их равнодушными. А потом настал день, когда в город приехало Бродячее Шатокуа и Просветительская Буффасмагория Адама Черного.
Вечером накануне прибытия великого артиста восточный горизонт взорвался и засверкал серебром и золотом фейерверков. Дорога Запустения никак не могла сомневаться в том, что грядет событие исторического масштаба. На следующее утро к импровизированной станции Дороги Запустения подкатил поезд вне графика и, повинуясь жестам Раджандры Даса, неформального начальника станции, встал на боковой путь. Замерев, он стал изрыгать пар и исторгать волнительную музыку из установленных на локомотиве динамиков; в это время люди собирались посмотреть, что же будет дальше.
– Бродячее Шатокуа и Просветительская Буффасмагория Адама Черного, – прочел Раджандра Дас слова, выведенные на вагонах красно-золотыми нахрапистыми театрально-афишными буквищами. Сплюнул в песок. Музыка все играла. Время шло. Воздух нагревался. Люди уставали ждать на жаре. Женевьева Тенебрия еле удерживалась от обморока.
Внезапно и одновременно зазвучали фанфары и вырвались клубы пара, да так, что все подпрыгнули.
– Леди и джентльмены, мальчишки и девчонки, единственный и неповторимый… Адам Черный! – прогорланил странный механический голос. Из вагонов выпали лестницы. Вперед шагнул высокий, стройный, элегантный мужчина. Он был в темном фраке и брюках с лампасами из настоящего золота. Черный галстук- шнурок, шляпа с очень широкими полями. Трость с золотым набалдашником в руке, мерцание агата в глазах. И, разумеется, тонкие, будто нарисованные фломастером усики. Сложно вообразить человека, больше похожего на Адама Черного. Он убедился в том, что все и каждый неотрывно смотрели на него. Потом закричал:
– Леди и джентльмены, вы видите перед собой абсолютное хранилище человеческих знаний: Бродячее Шатокуа и Просветительская Буффасмагория Адама Черного. История, искусство, наука, природа, чудеса земные и небесные, диковины науки и техники, истории о странных местах и далеких землях, где чудесное буднично, – всё внутри. Взгляните своими глазами на дивные деяния РОТЭХа через Запатентованный Оптикон Адама Черного; послушайте загадочные и фантастические истории Адама Черного с четырех сторон света; изумитесь последним достижениям науки и техники; подивитесь этому поезду, да, этому самому поезду, что движет себя своим же разумом; воззритесь в восхищении на Дуроменов, полулюдей-полумашин; познайте тайны физики, и химии, и философии, и теологии, искусства, природы; все это может стать вашим, леди и джентльмены, этот рог изобилия древней премудрости; вашим всего за пятьдесят центаво, да, пятьдесят центаво, либо за эквивалент в любых продуктах по вашему выбору; да, леди и джентльмены, мальчишки и девчонки, Адам Черный представляет свое Бродячее Шатокуа и свою Просветительскую Буффасмагорию! – Напыженный денди изящно постучал тростью по красно-зелено-золотому вагону, и локомотив выпустил пять паровых колец, одно внутри другого, и сыграл какой-то марш просто ушераздирающе громко.
Адам Черный открыл двери в свою страну ученых чудес и еле успел уклониться, когда Раэль Манделья и его упертые дети опрометью бросились в погоню за знаниями. Тайны физики, химии, философии, искусства и природы Лимааля и Таасмин Манделий не восхитили. Они зевали, глядя на Дуроменов, полулюдей-полумашин, они ерзали от скуки, когда компьютеризованный поезд с собственным разумом пытался увлечь их беседой, они переговаривались и хихикали, пока Адам Черный вещал с иллюстрациями о естественных чудесах мира. А вот дивные деяния РОТЭХа, увиденные через Запатентованный Оптикон Адама Черного, заставили их выпучить глаза.
Они сидели в вагоне на жестких пластмассовых стульях. Лимааль обнаружил, что если раскачиваться туда-сюда, стулья скрипят, и именно этим он занимался, когда помещение вдруг погрузилось во тьму, черную, как сама смерть. Сзади, оттуда, где сидели братья Галлачелли с Персеей Голодраниной, раздались вопли. Потом голос сказал:
– Космос: последний фронтир, – и внезапно вагон наполнился дрейфующими искрами. Близнецы пытались ловить их и удержать в кулаках, но светящиеся пылинки пролетали сквозь пальцы. Вихрящаяся спиральная туманность прошла прямо через грудную клетку Лимааля. Схватить туманность не удалось – она выплыла из вагона через заднюю стенку. От мерцающей галактической паутины отделилась звезда, ее размер и яркость увеличивались, пока она не стала отбрасывать на стены четкие тени.
– Наше солнце, – сказал Адам Черный. – Мы приближаемся к нашей солнечной системе на симулированной скорости в двадцать тысяч раз больше скорости света. Войдя в систему миров, мы замедлимся, чтобы узреть планетные красоты. – Звезда превратилась именно что в солнце. Мимо вальсировали планеты, величественная процессия шаров и колец. – Мы минуем внешние миры: вот обволакивающее систему облако комет, а вот Немезида, далекая блеклая компаньонка нашего светила, вот Аверн, вот Харон; Посейдон, а это окольцованный Уран, и еще Хронос, тоже с кольцами… а вот и Зевс, величайший из миров, и если наш мир, который уже виднеется за толчеей каменистых астероидов, очистить как апельсин и поместить на поверхность великого Зевса, он покажется не более монеты в пятьдесят центаво… это наш мир, наш дом, но сначала мы нанесем мимолетный визит сияющей Афродите и малютке-Гермесу, он ближе всех к солнцу, а потом обратим взоры к Родине-Матери, откуда вышли люди нашей планеты.
Пятнышко света на краю помещения взорвалось и стало системой двух великих миров: один – безжизненный матово-белый череп, другой – небесно-голубой шар с молочными, как в мраморе, прожилками. Мертвый белый мир-череп пронесся мимо наблюдателей в звездную глубь, и близнецы обнаружили, что парят над голубым миром-лоном, как два размалеванных серафима Панарха. Они увидели, что этот кипучий голубой мир опоясан серебряным обручем, размеры которого разоряли воображение. Голографический фокус сместился вновь, и все ясно увидели тонкие спицы, которые, точно спицы велосипедного колеса, соединяли мир-обруч с миром-сферой.
Маленькая тесная комнатка наполнилась благоговением. Близнецы сидели тихо и молча. Ужасающие штуки в небе потрясли их до неподвижности. Адам Черный продолжил лекцию:
– Перед вами Родина-Мать, планета, с которой прилетел наш народ. Очень старый мир, невероятно старый. В нашем мире люди живут всего семь сотен лет, большинство приехало по завершении хомоформирования, меньше века назад, но на Родине-Матери есть цивилизации, которым тысячи и тысячи лет. – Голубая Родина-Мать поворачивалась под всезнающим взглядом близнецов. Когда ее затянутые облаками ландшафты переходили в ночь, они воскресали миллионами миллионов огней в городах, раскинувшихся на целые континенты. – Старый-престарый мир, – пропел Адам Черный, гипнотизируя аудиторию танцующими словами, – старый и отработанный. И набитый битком. Просто битком. Вы даже не представляете.
Лимааль Манделья в страхе прильнул к отцу, потому что очень даже представлял. Он так и видел сплошь голых лысых людей, зажатых в толпе себе подобных: живой, дышащий ковер плоти стлался по холмам и долинам, по взгорьям и равнинам, пока не достигал берега моря. Здесь людей выпихивали в маслянистую воду, она доходила им уже до груди, а вечнорастущее мальтузианское крошево все толкалось и толкалось, дальше, глубже, пока вода не смыкалась над головами. Лимааль вообразил, как громоздкий шар взрывающейся плоти падает с неба под собственным весом и сокрушает его народными массами.
– Тамошнее население столь велико, что земельные массивы давным-давно переполнились, и даже огромные города, бороздящие океаны, не могут держаться на плаву. Оттого людей стали сажать внутрь этих спиц, в орбитальные лифты, и отправлять наверх, в город-кольцо, выстроенный в космосе вокруг Родины-Матери в эпоху, когда в избытке было и энергии, и ресурсов…
Фокус проекции спланировал на серебряный обруч и разоблачил его пугающую мешанину геометрических форм, вырастающих одна из другой, как кристаллы. Еще ближе; сделались четкими детали геометрических форм, огромных, как целые города: трубы, сферы, штуки, похожие на вентиляторы, странные протуберанцы, кубы и косые трапеции. Совсем близко; можно разглядеть прозрачные крыши, а под ними – крошечные фигурки, толкающиеся и пихающиеся бактерии.
Таасмин Манделья зажмурилась и вдобавок закрыла глаза руками. По другую сторону от отца Лимааль Манделья сидел с открытым ртом, уничтоженный знанием.
– Этот город называете Метрополис, – сказал Адам Черный. М-р Иерихон повторил название «Метрополис» одними губами. Глубоко внутри он боялся того, что видел под этой прозрачной крышей самого себя, сидящего у ног Отченаша Августина. – Невзирая на огромные размеры, население города растет так быстро, что машины, достраивающие его ежедневно и ежечасно, не в состоянии угнаться за темпами расширения. Теперь попрощаемся с Родиной-Матерью, – и голубой мир-опал, его обруч, его череп-спутник и давящие на психику триллионы скукожились в отдаленную точку, – и перенесем внимание поближе к дому.
Перед близнецами набухла земля, и они загляделись на ее знакомые по атласу заснеженные полюса, ее голубые замкнутые моря, ее зеленые леса, желтые равнины и обширные красные пустыни. Они посмотрели сверху на гору Олимп такой вышины, что вершина ее возносилась над всеми заснеженными пиками, и на суетные земли Большой Долины, изобилующие большими и малыми городами. Когда земля вырисовалась четче, близнецы увидали сверкающее лунное кольцо; око оракула замерло, насытив помещение невразумительными дрейфующими образами. Одни были столь огромны, что пересекали комнату несколько минут; другие – крошечные и кувыркающиеся; третьи, беспокойные, как насекомые, порхали сквозь зрителей, спеша по мелким поручениям; на всех там или здесь имелось название РОТЭХ.
– Взгляните: силы, что сформировали наш мир и сделали его пригодным для жизни человека. Тысячу лет назад некие ученые мужи, все, вне сомнения, святые мудрецы, предвидели то, что вы узрели только что: Родина-Мать не сдюжит всех грядущих людей. Нужно найти другие миры – но все миры в зоне досягаемости мертвы и безжизненны, даже этот. Да, наша земля была так же мертва и безжизненна, как белый череп мира, который вы наблюдали пару минут назад. Однако ученые мужи знали: можно сделать так, чтобы и наш мир рождал жизнь. Обратившись к разнообразным правительствам Родины-Матери, они основали РОТЭХ – Ресурс Орбитального Терраформирования и Экологического Хозяйствования и вооружились всей наукой и техникой той эпохи, и она трудилась семь сотен долгих лет, чтоб сделать эту землю дружественной человеку.
По комнате проплыл исполинский асимметричный объект, усыпанный сияющими окошечками и помеченный святым именем, чьи буквы в масштабе один к одному наверняка достигали двухсот метров в высоту. Малюсенькие будто бы мошки сновали вокруг объекта с остервенелым трудолюбием. Восхищенный небесными образами Лимааль Манделья подпрыгивал на своем стуле.
– Успокойся, – прошипел отец. В поисках кого-то, с кем можно разделить восторг, Лимааль глянул на мать, но Эва Манделья глядела непонимающе. Сестра Лимааля сидела выпучив глаза и с ничего не выражающим лицом, будто святая на иконе.
– Вы видите малую часть орбитальных аппаратов, посредством которых РОТЭХ поддерживает зыбкий экологический баланс нашего мира. Одни машины контролируют погоду, нагревая инфракрасными лазерами поверхность планеты и создавая перепады давления, иначе говоря, ветра́. Другие – магнитные суперсердечники, или магнето: они генерируют интенсивное поле, защищающее наш мир от бомбардировки заряженными солнечными частицами и космическими лучами. Третьи – ваны, орбитальные зеркала, которые освещают темные ночи в отсутствие лун, четвертые – орфы, работающие непосредственно в мире, они и сегодня сеют жизнь в пустынных пределах земли, пятые – сцепщики, которые берут кометный лед из виденного нами облака на краю Солнечной системы и привозят его в наш мир, чтобы поддерживать гидростатическое равновесие, шестые – партаксы, грозные механизмы мощнейшего уничтожения, ими РОТЭХ защитит наш хрупкий мир от атаки… извне. Некогда машин было куда больше, но теперь они в основном выполняют более важные задания РОТЭХа: укрощают адский мир, который мы называем Афродитой, хотя лучше бы использовать его старое имя, Люцифер, – а также озеленяют безвоздушную луну Родины-Матери. И гляньте-ка…
Детям показалось, что они огромной космической птицей стремительно облетели плечо мира и увидели далеко за каскадным лунным кольцом нечто гигантское – приближающуюся к миру многокилометровую бабочку, столь огромную и сложную по конструкции, что воображение буксовало. Нечто тяжеловесно вращалось, ловя свет солнца, и близнецы и все вокруг ахнули, когда три миллиона квадратных километров паруса вдруг засверкали.
– Эти паруса столь широки, что могут объять весь мир, – прошептал Адам Черный, после чего, драматически повысив голос, провозгласил: – Парус-Корабль Президиума, подплывающий к стыковочным модулям РОТЭХа. Один год и один день назад он отчалил из Метрополиса с миллионом и семьюстами пятьюдесятью тысячами колонистов, спящих в стазисе в каргондолах, и вот путь завершен. Они прибыли в наш мир. Они увидят удивительное, шиворот-навыворот, сбивающее с толку место – почти таким же оно виделось отцам отцов наших отцов и матерям матерей наших матерей. Кто погибнет, кто вернется домой, кто потерпит неудачу и падет на дно общества – но большинство, добравшись до пакгаузных городов Приземленд, Блерио и Белладонна, разглядят мир как следует и решат, что сели в настоящем раю.
Бесплотная точка наблюдения ринулась к поверхности, вниз-вниз-вниз, набирая скорость, пока Лимаалю и Таасмин не стало казаться, что встреча с землей расплющит их в блин. Костяшки побелели, Матушка закричала. Вновь зажегся свет. В лучах ламп летала пылевая мошкара. Адам Черный вошел в круг света и сказал:
– Сим наше турне по чудесам земным и небесным завершается, и мы возвращаем вас, ничуть не повредив, обратно на привычную суетную твердь. – В задней стенке вагона открылись двери, впустив пыльный световой поток. Люди выбирались под послеполуденное солнце будто пришибленные.
– Ну, что вы на это скажете? – спросил Раэль Манделья у детей. Те не ответили. Они погрузились в свои мысли.
Голову Лимааля Мандельи заполняли падающие планеты, беременные человечеством; вращающиеся световые колеса диаметром в тысячи километров, вроде бы анархические свистопляски форм, благодаря которым, тем не менее, мир исправно клацал будто смазанные часы; рациональная часть мальчика высвободилась и приняла увиденное. Он понял, что человеческая и материальная вселенные функционируют, основываясь на фундаментальных принципах – и что если эти принципы познаваемы, значит, все вселенные материи и сознания тоже должны быть познаваемы. Он принял Великий Замысел и увидел, что тот скопирован в миниатюре повсюду, куда ни падал взгляд. Все можно понять, все можно объяснить; не осталось никаких загадок, все на свете обращено вовнутрь.
Таасмин Манделья тоже узрела чудеса земные и небесные, но выбрала, наоборот, путь мистики. Она увидела, что все уровни организации подчиняются уровням выше, а эти уровни выше, в свой черед, подчиняются уровням более обширной и блестящей разумности в восходящей спирали сознания, на самом верху которой восседает Господь Панарх Непознаваемый, Невыразимый и Безмолвный, как Свет, и планы Его угадываются лишь из Его же откровений, капавших по виткам спирали сознания сладким дистиллятом. Все на свете обращено вовне и вверх.
Раэль Манделья не мог знать, что сделал с детьми и в миг рождения, когда проклял их семейным проклятием, и когда семя этого проклятия проросло в Голографиуме Адама Черного. Близнецы под впечатлением. Может, узнали что-то ценное. Если корни учения приживутся, значит, два бушеля земляники и курица, потраченные на образование детей, – славная инвестиция.