Я жду, что тетушка выставит меня за дверь. А она просит меня пройти с ней вглубь святилища. Я жду, что по пути она отругает меня за дерзость, но тетушка молчит, и вскоре мы оказываемся в месте, где я никогда не бывала: в Саду мисры.
Застываю посреди мраморной дорожки, уронив челюсть. Древнее древо затмевает высотой минарет, и пусть кору постоянно срезают для приготовления Пряности, гладкий коричневый ствол выглядит нетронутым. Золотые прожилки поблескивают в лунном свете, на красивых ровных ветвях шелестит овальная зеленая листва, серебрясь, словно водная гладь. Древо занимает середину сада, которому отчасти позволяют вволю разрастись. В остальном виден заботливый след человеческой руки: каменные дорожки вьются между ухоженными клумбами и фигурно выстриженными живыми изгородями; вычурные каменные скамьи стоят у фонтанов, которые извергают воду завораживающими узорами, и коваными фонарными столбами, испускающими вечное сияние – творение чародеев, что трудятся под руководством тетушки, чтобы поддерживать освещение во всем Сахире круглый год. Из-за изгородей выглядывают гранитные статуи лучников, сокольничих, ученых, и это лишь малость, которую мне видно оттуда, где я стою. В воздухе дрожит мелодичный свист, сине-фиолетовая оазисная птица с развевающимися крыльями плавно пролетает к мисре и садится отдохнуть среди ветвей. И пусть кажется, будто это всего лишь дерево, на самом деле это не так. От него исходит волшебство Великого духа, невидимое, но ощутимое. Бьющееся сердце священного Сахира, края волшебства и процветания; солнце, луна и звезды, пески, травы, горы и реки, жара и холод, разнообразные птицы и звери – все это я чувствую в земле под ногами, в воздухе, в собственной душе. И я тронута до слез.
– Невообразимая красота, – тихо выдыхаю я, затем поднимаю взгляд на тетушку. – Зачем ты меня сюда привела? Я благодарна, но думала, что созерцать древо дозволено лишь заимам. И после того как я повела себя пред Советом…
– Я разрешила тебе его увидеть, – произносит тетушка тоном, не допускающим расспросов.
Она приближается к древу длинным скользящим шагом, набрасывая на волосы прозрачную вуаль. Вшитые в нее кристаллы отражают свет, и кажется, будто тетушка одета в россыпь звезд. Взгляд тетушки столь же далек и холоден, как они.
– Сегодня знаменательный для тебя день, Имани. Ты мельком увидала, что есть за Песками, цивилизации, народы. А еще Дорогу пряности, по которой они развозят пряности и другие товары: шелк, лошадей, сталь, произведения искусства. Конфликты. Для тех, кто обитает на землях, которые мы зовем про́клятыми, узреть волшебство – все равно что перевернуть жизнь с ног на голову. То, что мы делаем без задней мысли, для них есть проявление божественного. И волшебство действительно божественно, это дар Великого духа нам, хотя, боюсь, наша память коротка и мы редко его ценим. Нас, людей волшебства, истина о проклятых потрясает до глубины души. Истина о бедности, горестях, войне.
Истина. О ней в тот, последний раз говорил Афир… он сказал, что истина достойна любых жертв. Что он имел в виду? Хотела бы я понять, но отшатнулась тогда от беседы, опасаясь обнаружить, насколько же брат помутился умом. Не потому ли он обратился за советом к Кайну, что я не стала его слушать? А ведь должна была. Вмешалась бы, помогла бы брату понять, что чужаки пользуются его щедростью и состраданием. Сколько он наставлял меня на путь истинный, а я никогда не отвечала ему взаимностью. Это я виновата, что он ушел, растворившись в мареве, словно мираж, и с тех пор его никто не видел. Это я виновата, что он в опасности.
– Нам не приходится знать этих бед, потому что мы способны на подобное. – Тетушка, щелкнув пальцами, вызывает кружащийся шар света. – Записи свидетельствуют, что тысячу лет назад Совет внял увещеваниям Великого духа и убоялся разрушений, которые бы нас постигли, если бы чужаки узнали о нашем волшебстве. Так что… – Тетушка ловит парящий шар ладонью. – Чародей исключительной силы наложил на Поглощающие пески могущественные чары, заключив здесь всех чудовищ, и, если в точности не следовать тайным тропам, пески запутают любого путника и обрекут его на скитания и смерть. Чары оборвали связь между нами и Алькибой – и, по сути, всем миром. Считалось, что Сахир вымер, нас не связали с Дорогой пряности. – Тетушка сжимает кулак и гасит свет. – О нас забыли, мы превратились в миф, наряду с джиннами и гулями.
– Мы должны оставаться забытыми, – говорю я. – И не стоило даже посылать в Алькибу лазутчиков. Нам нечему учиться у чужаков, и, каким бы плачевным ни было их положение, мы не в состоянии помочь. Нам своих бед предостаточно. – Представляю Афира в этой чужой стране, в одиночестве, и в груди щемит. Меня вдруг охватывает зуд нетерпения, не могу дождаться завтрашнего дня. – Афир побыл среди них, увидел насилие и войну, и в нем что-то сломалось. Я лишь надеюсь, что великий лекарь Тарик сумеет его исцелить.
– Быть может, ты увидишь королевство Алькиба и тоже изменишься, – произносит тетушка.
– Нет. – Я разрубаю воздух ладонями. – Мне достает крепкого сложения, что бы там ни думал Байек.
– Я никогда не сомневалась в твоем прекрасном сложении. – Тетушка разглядывает светлячков, кружащих меж ветвями древа, оазисную птичку, что чистит роскошные перья. – Мы стремимся менять мир, Имани. Но время от времени миру удается менять нас.
– Если мы ему позволяем. Волшебная практика уделяет особое внимание тому, чтобы взрастить сильную волю и диктовать ее миру через наши подобия. Ты меня этому и учила.
Тетушка закрывает глаза. По саду проносится ветерок, гнущий траву и ветви в такт своей шелестящей песне.
– Очень хорошо. Но железная воля бессильна…
– Если ей не придать облик меча. Я знаю.
– Или щита, если того потребуют обстоятельства. Никогда не забывай, племянница моя, что любая жизнь священна. И мы должны, если можем, пожертвовать собственной, ее защищая. Пойдем, у меня есть для тебя кое-что. – Тетушка улыбается, хотя у меня на лице наверняка написано полнейшее непонимание.
Я следую за ней обратно в святилище и вверх по одинокой винтовой лестнице. На площадке тетушка отпирает богато украшенную деревянную дверь, ведущую в темную комнату. Однако мраку остается царить недолго. Когда тетушка грациозно скользит вперед, подвешенные витражные шары наполняют комнату сиянием. Оно заливает круглое пространство, от пола до потолка уставленное темными книжными полками. Но у тетушки так много книг, что ценные, явно древние фолианты громоздятся даже на кедровом письменном столе среди перьев, чернильниц и стопок пергамента. Из высокого узкого окна позади стола открывается лучший вид во всем Сахире – на Сад мисры. Даже лунный свет, льющийся в окно, мерцает, словно состоит из осколков бриллиантов, а ветер, что колышет белые занавески, доносит тонкий аромат жасмина, роз и волшебства.
Замираю в грязных ботинках у края тонкого пурпурного ковра.
– Твой кабинет прекрасен, тетушка.
– И захламлен. – Она бросает на меня сухой взгляд, направляясь к комоду.
Рассматривая стол, я узнаю один из открытых томов.
– Мама недавно это читала.
– Ах да. Захра изучает нашу родословную. Считает, что у нас обнаружатся еще предки, сыгравшие важную роль в истории. – Тетушка прочищает горло. – Полагаю, ты захочешь сообщить матери и отцу, что Афир, возможно, жив и находится в Алькибе.
– Так будет правильнее всего. – Колеблюсь, ведь эта мысль только что пришла мне в голову. – Они не знали, что он лазутчик.
– Верно. Личность лазутчика была известна лишь Совету. С сожалением должна признать, что скрывала от собственной сестры эту новую, столь опасную должность Афира.
Успеваю заметить, как печально тетушка хмурится, прежде чем она отворачивается к комоду. Я придвигаюсь ближе:
– Не кори себя так. У тебя не было выбора.
– У нас всегда есть выбор, Имани, – коротко отвечает тетушка. – Поведай им то, что должна, они и так долго страдали в неведении. Завтра я предстану пред гневом сестры. – Она закрывает ящик, сжимая что-то в руке. – Не знаю, что ты встретишь в пути, но светоч во тьме – вот все, что нужно, чтобы найти дорогу.
Тетушка вкладывает мне в ладонь хрустальный фиал, больше похожий на едва сорванную с неба звезду.
Я восхищенно рассматриваю свивающийся внутри фиала белый шар:
– Что это?
– Неугасимый свет, связанный нитью моей души. Если заблудишься, высвободи его. Он укажет верный путь.
В изумлении распахиваю глаза шире.
– Если ты его создала, неужели ты овладела анимансией?
Это редчайшая из волшебных практик – умение объединить свою душу с подобием для любых целей, и сама известная – наложить длительное, сложное заклятие, как в случае с Поглощающими песками.
– Овладела – это сильно сказано, – отзывается тетушка. – Только на этот свет ушли годы трудов, изучения, медитаций. И, думаю, капелька удачи.
– Но чем это грозит тебе, твоей душе?
Тетушка кладет ладонь мне на плечо:
– Мужайся, Имани. Душа не статична и не конечна, мы на протяжении всей жизни питаем ее своими решениями. От причиненной несправедливости душа усыхает, от проявлений щедрости – растет. Бескорыстные поступки ее закаляют.
Протягиваю фиал обратно:
– И все же я не могу его принять, тетушка. Он слишком драгоценен.
– Мне он без надобности. – Она смыкает мои пальцы поверх фиала. – В конце концов, свет, которым не делятся…
– Обязательно погаснет, – шепчу я. – Афир и тебе это говорил?
Тетушка улыбается, но ее взгляд устремлен куда-то вдаль. Не говоря больше ни слова, она покидает кабинет и спускается по лестнице. Я прячу фиал в карман и спешу следом, обратно через святилище и сады, к конюшням.
– Увидимся у казарм на рассвете, – произносит тетушка, когда я взбираюсь в седло Бадр. – Доброй ночи тебе, Имани.
И я выезжаю в сторону ворот, чувствуя, как все нутро скручивается тайными узлами. Тетушка ждет в трепещущих тенях под кипарисом, провожая меня взглядом.