Отец мой, Михаил Павлович Храпов, – изумительный рассказчик. Сейчас он проживает в семье моего брата, и мы общаемся по телефону.
Не устаю удивляться его ясной памяти и жизнелюбию, и нет-нет, да хватаю ручку, чтобы записать что-то интересное из его воспоминаний. Своим детям, а потом и внукам, он умел так рассказать уже знакомые сказки, с новыми подробностями, что дух захватывало.
Когда был учителем в школе, а я была в числе его учеников, преподавал географию, биологию, и так мог увлечь рассказами класс, что мы и после звонка не хотели расходиться.
Географию и биологию очень люблю. Всё благодаря отцу, его дару рассказчика. О чём он нам только не поведал! У него – богатый опыт охотника и исследователя, дома были журналы «Вокруг света», «Юный натуралист», «Охота и охотничье хозяйство», какие-то ещё по естествознанию и путешествиям. И всем самым интересным, после прохождения основной темы урока, он делился с нами. Помнятся рассказы о таинственных ниндзя, шаманах и индийских факирах, о животных других стран и племенах…
У отца были справочники-определители птиц, зверей, рыб, бабочек. Увидев какого-то зверька, пичугу или жука, он обязательно доискивался – кто это и как его зовут. Много лет изучал растения.
Рассказывать он может бесконечно, и, как и в детстве, мы понимаем, что это – импровизация, творчество. Да, реальные события, факты повторяются, но каждый раз обрастают новыми подробностями, ветвятся, перетекают из одной темы в другую. К сожалению, отец не записывает своих устных рассказов. Но кое-что мне удаётся сохранить на память.
Отцовские рассказы я вычленяю из долгой речи, как-то сжимаю, компоную, иногда несколько художественно обрабатываю, бережно сохраняя суть. Так рождаются законченные рассказы.
Пригнись, Тимофей!
Ханты-манси – северный народ. Озёрный, речной, живет в основном рыбалкой, охотой, оленеводством… То, о чём рассказываю, было лет пятьдесят назад. Сейчас, конечно, времена иные.
Однажды на охоту за утками отправились с хантом, соседом.
– Пригнись, Тимофей, – говорю я ему, – видишь, утки летят. Могут нас заметить, отвернут.
– Зачем? – спокойно отвечает хант Тимофей, – Если Хозяин их нам послал – будут наши. А если другим охотникам – не будут наши.
Хозяин
Ханты верят в Хозяина. Видел сам, как однажды приносили ему в жертву собаку – раскроили псу живот, внутренности вынули и подняли собаку на высоком шесте.
Однажды попал на место святилища. Стоит избушка на сваях, вокруг, на шестах, туши жертвенных оленей. А я знаю, что разрешается бывать в святилище далеко не каждому. Я попал случайно – шёл по весеннему льду по реке на лыжах, и вдруг лёд стал уходить под воду. Едва успел выскочить на берег. Выбрался, а тут – жертвенник. Рассказал потом хантам. А они:
– Лёд провалился – это тебя Хозяин предупредил. Не ходи больше туда.
У них с каждой речкой, протокой, любым озерком связана какая-то история: «Женщина шла, с ребёнком, в этом озере пелёнки мыла – нельзя воду пить. А в этом – ноги мыла, тоже пить нельзя» – и будьте уверены, что воду, действительно, пить нельзя, из-за химического состава опасна для здоровья.
Бабушка
Делятся они по родам, и в жены берут девушку из другого рода. Платят за неё выкуп. Если денег мало, то жена может убежать обратно в родной дом. Приходится доплачивать.
– Где жена твоя, – спрашиваю ханта.
– Убежала. Денег мало дал.
– Заплатишь, а она снова убежит.
– Нет, опять не убежит.
И точно, на другой день вижу – сидит у очага.
Хант обычно называет жену «моя бабушка».
– А у тебя бабушка есть?
– Нету, не женился ещё.
Пьяные щуки
Ханты знали, когда сезон на какой вид рыбы, зверя. Но настало время, когда сокровенные знания стали хранить только старики.
– Когда щука пьяная пойдёт?
Отвечают: в такое-то время.
Есть ранней весной период, когда богатая кислородом вода попадает под лёд, и ожившие щуки выходят сонные, обессиленные. Их легко загнать в сети-ловушки, обратно они выбраться не могут, собирай руками.
Еда
Питание у хантов – сезонное. Они не делают больших запасов. За зиму худеют неимоверно, ходят, как живые тени, ветром качает. Весной, когда идёт рыба, едят, едят, и недели за две набирают вес так, что вместо глаз – щелочки. Ребёнок запросто может один съесть таз рыбы.
Рыбу самых нежных сортов едят прямо в лодке, сырую, очистив от шкуры, разложив на весле, приправив солёным тузлуком (рассолом).
Щуку за рыбу не считают.
– Нет рыбы.
– А ты что ешь?
– Это не рыба, это щука…
Оленя разделают так, как не под силу опытному мяснику. Не пропадёт ни одна жилочка, ни одна косточка – всё пригодится в хозяйстве, всё найдёт применение. Особая речь – о шкурах.
Шкуры
Качество шкуры – в зависимости от возраста оленя. Шкурки оленят – пыжик, самые нежные, дорогие. Шкуры молодых оленей-подростков идут на одежду. При этом у каждого участка шкуры – своё назначение. Так, камус, шкурки с ног – идут на обувь. У шкур старых оленей одно назначение – «постель». На них спят, ими укрываются.
Раскололи
Иду по берегу реки – знакомые ханты сидят около двухцилиндрового лодочного мотора. Подошёл, посмотреть. Ахнул.
Рассказывают:
– Всё по инструкции делали. Сказано в книжке: отвернуть все болты, и мотор расколется.
Действительно, должен «расколоться», то есть раскрыться. Только они убрали болты вкруговую, а центральные забыли выкрутить.
– Мы ждём, он не раскалывается. Поставили топор, ударили по нему. Он раскололся! Но не в том месте, где нужно…
Что ты будешь делать…
Ханты – как дети. Я очень полюбил этот народ. Когда на Север стали завозить водку, а после – спирт, да некачественный, народ стал вымирать.
Всё думаю о том, как связаны человек и природа, и как хрупка эта связь. Нужно беречь друг друга и то, что рядом. И тогда места под солнцем всем хватит.
Перевалишь Обь – высокая гора. Берег материковый, правый. Рыбзавод, пилорама, колхоз – картошку садят. Где лес убрали – поля проваливаются. Вечная мерзлота растаяла, грунт проседает. В тайге – ёлки, лиственницы, мох – не растаивает.
Напротив села Мужи – предгорье Северного Урала. Река, острова, протоки, заливные луга, камыши… В реки заходят рыбы муксун, питаются личинками комаров.
На речных островах лесных пригорках жили семейства хантов, ловили рыбу. Зимой полуголодные, летом – глаза не открываются от жира.
Весной ловили рыбу и тут же её сырую, свежую, жирную, разделывали на весле и ели.
Избушки – бревенчатые, потолка нет, палати, крыша из полубрёвен, укреплённых берестой.
Наверху, на палатях, хранился инвентарь, сети. Посредине жилища был очаг, костёр, или железная печка.
Ханты держали коров. В холода запускали корову в дом.
Спальный отдел в доме – пол покрыт осокой, шкурами. Из осоки искусно плели ленты, сшивали их и получались циновки, коврики. Мебель – низкие столики, у которых отпилены ножки. Сидели вокруг стола, подогнув ноги калачиком, чай пили. Мне приходилось по несколько дней жить там, они там все полукопчёные от дыма.
Летом ханты плавали на другие острова, ловили рыбу. Ставили 41 палку, наматывали берестяные полотна. Скрепляли жилами, которые проваривались в рыбьем жире, не лопались. Посередине чума устраивался костёр.
Жили в чумах по несколько семей, отделялись пологом.
Приходилось мне ночевать и у оленеводов, зимой. Чум – ещё поверх летних намотано из шкур, примерно на одну треть или четверть до верха. Верх закрывать не положено. Посередине – печка. Раскочегарят – из берестяных рулонов жир вытапливался. А на ночь – в меховые палатки. Волосы примерзали.
Разогреют печку, оттают, пьют чай. Глядишь – ребёнок голышом на четвереньках выполз… В таких условиях жили.
Стадо оленей ездовое держат отдельно. Оленевод выйдет пописать – олени бегут, лижут мочу.