В другом месте
Лиза сегодня решила пойти в университет. Вообще-то она училась спустя рукава. Мне бы упрекать ее за это, но не получалось. У меня не осталось времени на споры с дочерью. Как и желания спорить. Когда я, отодвинув в сторону все проблемы, пробовала напомнить ей, что нельзя пропускать занятия, она язвительно отвечала, что у нее все впереди и она еще успеет поучиться. Воспоминания, которые мы с ней сейчас создавали, значили для ее будущего гораздо больше, чем какие-то занудные университетские предметы. Я бы хотела, точнее, должна была бы возразить, что как раз в эти месяцы определяется ее судьба, что упущенные моменты студенчества не наверстать, что ее существование, в отличие от моего, не заканчивается прямо сейчас, а поставить жизнь на паузу невозможно. Но мне недоставало смелости.
Ее неожиданное желание отправиться на занятия удивило меня, но я постаралась скрыть это. Я наблюдала за тем, как она собирается, заталкивает ноутбук в сумку и смотрит в зеркало в прихожей. Старается хорошо выглядеть ради какого-то парня? Я часто задумывалась о том, чего еще буду лишена. И сейчас я нашла очередной повод для сожалений: вряд ли мне доведется увидеть свою дочь охваченной любовной лихорадкой, с отчаянно бьющимся сердцем. Будет ли она страстно влюблена? Пока, полагала я, она далека от этого. И в этом виновата я.
Лиза вела себя как-то уклончиво и вроде бы торопилась, что совершенно не было на нее похоже. Впрочем, перед тем как расстаться со мной, она убедилась, что ее уход меня не огорчит. В ответ я изобразила губами поцелуй. Открывая входную дверь, она обернулась ко мне:
– Мама… я…
Она тяжело вздохнула, будто пыталась отогнать какие-то мысли.
– Нет, ничего… не волнуйся. Встретимся вечером?
Едва различимый надлом в ее голосе заставил мое сердце сжаться. Я сделала над собой усилие и улыбнулась ей. Она на мгновение застыла, а потом молча ушла. Моя слабость нарастала, и одновременно со мной тускнела Лиза.
Долго пережевывать мрачные мысли мне не пришлось. Когда стало ясно, что конец близок, мои сестры, как обычно, вдвоем, не спрашивая моего мнения, решили освобождать от работы один день в неделю, чтобы проводить его со мной. Они явились незадолго до полудня и подвергли меня еженедельному осмотру. Я не сопротивлялась. В спорах с младшей сестрой они всегда побеждали. И потом это их успокаивало – или наоборот, в зависимости от моего состояния, – поскольку они ощущали себя полезными. С моими лечащими врачами они договорились, что будут сопровождать меня до самого конца. Только их руки я пока выносила, только им позволяла трогать мое тело, хотя обычно я отключала от него свой разум, когда они спрашивали о моем состоянии. В такие минуты я была далеко отсюда, мой взгляд становился пустым, а кожа бесчувственной. Тело больше мне не принадлежало или, по крайней мере, отказывалось посылать сигналы вторжения. Оно меня защищало. С ума сойти, защиту обеспечивает тот, кто предал меня! После проверки моего состояния сестры щелкали пальцами у меня под носом, чтобы я вернулась к ним, и оглушали меня рекомендациями и советами насчет замены одного лекарства другим.
А потом, по завершении медицинской пятнадцатиминутки, я наслаждалась их обществом. Мы устраивались за низким столиком, за которым обедали подростками, они готовили мои когда-то любимые блюда, и я заставляла себя немножко поклевать, чтобы не огорчить их и не напугать. Мы сочиняли друг для друга сказку, и они это прекрасно понимали. Поев, я ложилась на диван, а они садились на пол поближе ко мне, и мы разговаривали.
Точнее, я слушала их. Сестры рассказывали мне о своих мужьях, о моих племянницах и племянниках, жаловались на то, что боятся старости, – эти жалобы были их прямой обязанностью, мне хотелось, чтобы они сетовали и придумывали для меня кризис сорокалетнего возраста со всеми подробностями. Они наперебой доказывали насущную необходимость инъекций ботокса и утренних пробежек. Я смеялась. Им от этого становилось легче, мне тоже.
В тот день они погрузились в воспоминания детства. Такое случалось очень редко. Уже давно мы жили настоящим, и это никак не было связано с моей болезнью. Мы никогда не мусолили прошлое. Нам это было не интересно. Мы жили.
На этот раз что-то изменилось. В особенности для моих сестер, которых одолела ностальгия. Нашу историю мы пока еще разделяли втроем. От семьи, в которую помимо нас входили родители и обожаемая тетя, остались только мы. Скоро их будет лишь двое из троицы девчонок с именами, позаимствованными из другой эпохи.
Откуда у папы и мамы взялась такая странная идея? Сейчас никто не обращал на это внимания, но в детстве родительский выбор обеспечил нам шутки и насмешки. Сюзанна, Анита и Мадлен. С тех пор мы с нашими именами успели запустить новую моду и все чаще встречали маленьких девочек – наших тезок. По крайней мере, это относилось к Сюзанне и ко мне. Анита все еще была в немилости. Просто смешно.
Я была, что называется, поздним ребенком, сюрпризом, младшенькой, явившейся к уже уставшим родителям, погрязшим в проблемах. Если задуматься, у нас с моей дочкой есть нечто общее: мы обе не входили в планы взрослых. Мои родители владели рестораном, их существование состояло из упорной работы, и после выхода на пенсию подорванные организмы сопротивлялись недолго. А ведь они так радовались, что наконец-то переехали в деревенский дом, о котором столько мечтали. Они едва успели им насладиться, потому что ушли один за другим меньше чем за два года. Единственным утешением для меня в их ранней смерти было то, что она избавила их от присутствия при моей. Они, пожертвовавшие своей жизнью, чтобы сделать лучше нашу, не заслужили такого горя. В особенности это относится ко мне, от которой они изрядно натерпелись…
Сюзанна, Анита и я росли в ресторане, между залом и кухней, где безраздельно царила мама. Крошечная брассерия, в которой всегда было полно народу, стала нашим вторым домом. Сестры на правах старших участвовали в моем воспитании. Втроем мы были вполне самостоятельными, пусть я и держалась чуть в стороне – во многом из-за своего юного возраста, более скромного характера и большей мечтательности. Можно сказать, сестры в некотором смысле продолжат выполнять свой долг с Лизой. Придут мне на смену, заботясь о моей дочке. Невероятное везение, что у меня есть сестры, а вот Лиза такого шанса лишена. Зато у нее есть тетки: лучшие из всех, самые любящие, самые забавные, самые надоедливые.
На нашу с ними долю выпало огромное счастье. Сестра нашего отца стала нам второй матерью. Ее утрата была не менее тяжела, чем уход родителей. Гены в семье начали ослабевать, и я всем сердцем надеялась, что последние неполноценные достались мне. Софи порхала по жизни, не находя подходящего партнера, с которым могла бы ее разделить. У нее не было детей, мы заменили ей отсутствующих дочек, и она всячески помогала нашим родителям растить нас. Мы бегали с ней по выставкам, ходили в кино и по магазинам. По средам[1] она провожала нас на наши внешкольные занятия. Она одаряла нас теми сокровищами детства, которые родители не могли нам обеспечить. Она развлекалась вместе с нами. Мы развлекались вместе с ней.
Анита и Сюзанна вспоминали, как летом тетя увозила нас на каникулы. Я молча слушала.
– Ты туда никогда не вернешься, – вдруг обратилась ко мне Сюзанна.
Мы лишились дара речи. Сестры по очереди гладили меня по голове, я прикрыла глаза, стремясь сконцентрироваться на настоящем времени, на том, что действительно важно. Бесконечно долго, как показалось, мы не шевелились и не произносили ни слова. Но это было необходимо. По крайней мере, мне.