– Я убил свою жену, – шепчет Уильям Уотт на ухо Питеру Мануэлю.
Потом дверь открывается, он поднимает глаза и кричит:
– Чертов Скаут О’Нил!
Они в «Баре Джексона». Они тут уже некоторое время. Уотт очень пьян. Его настроение меняется, как ветерок над открытой водой. Мануэль не отстает от него ни на один стакан, но не слишком напился. Он думает, что то ли Уотт пил перед их встречей в «Уайтхолле», то ли притворяется пьяным, чтобы обезоружить его.
Мануэль не напивается, как обычно напиваются люди. Его тело теряет координацию, он может чувствовать сонливость, но в целом его настроение не меняется. У него по-прежнему наметан глаз на слабое место, или полуоткрытое окно, или удобный случай. Может, он запомнит это на будущее, когда к нему вернется координация, но он все еще видит такие вещи и относится к ним по-прежнему.
Они вместе стоят в лучшем месте «Джексона» – в углу длинного бара. Угол в «Джексоне» призывает к кутежу. Место у бара в «Джексоне» – это сложный язык, поэма о власти. У людей, которые пьют здесь, нет власти. Некоторые из них – сыновья без отцов, сыновья без матерей, мальчики Барнардо[26], сбившиеся с пути. Некоторые жили бы лучше без навязанной им злополучной доли родителей. Они достаточно умны, некоторые из них – люди выдающегося ума, но у них нет законных способов воспользоваться своим умом. Они – корм для тюрьмы.
При виде того, как эти люди выходят из приличных мест, у полиции пробуждаются подозрения. У них нет власти, но в пределах этого безвластия все-таки есть классы, которые следует оценивать и учитывать. Эти люди собираются ночь за ночью, в новых нарядах, бахвалясь пачками наличных, полные решимости доказать другим членам низшего класса, что они еще держатся на плаву.
Стоя у угла бара, Уотт и Мануэль видят всю комнату и обе двери. Они видят, кто входит с голодными глазами, кто здесь ради того, чтобы клянчить, а кто вплывает в новом с иголочки костюме, под руку с двумя дамами. Все, входящие в дверь, первым делом видят их и улавливают их настроение.
Поскольку угол дает власть, приходится сражаться, чтобы его удержать. Демонстрация слабости или безденежья, неуважение к вам, оставшееся безнаказанным, – и вас вышибут за угол. Малейшая нерешительность – и вас вытолкнут с этого места.
Мануэль впервые удерживает угол. Несколько раз он случайно прибивался сюда, но его всегда отталкивали – не один человек, но единодушная толпа. Уотт держал угол и раньше, но никогда – так долго. Однако же они вместе, и они не гармонируют друг с другом – это всех ошарашивает.
К бездумной угрозе, которую излучает Мануэль, добавляется богатство и рост Уотта. Глаза людей перебегают с одного на другого, все озадачены таким союзом, поэтому оказываются в невыгодном положении. Как это случается со всеми сильными союзами, в конечном итоге его участникам придется решить, что с ним делать, – но сейчас они просто опьянены им, они в приподнятом настроении, быстро пьют и разговаривают без церемоний.
Уотт говорит Мануэлю то, чего не сказал бы никому другому:
– Я убил свою жену, – когда их беседу прерывает Скаут О’Нил, который, пошатываясь, входит в дверь.
Уотт пытается окликнуть его, чтобы купить ему выпивку. Он не сделал бы этого, не будь пьян, потому что О’Нилу вообще не полагается здесь быть. Нынче ночью он избит до безобразия.
Скаут стоит у двери, оба его глаза подбиты, переносица опухла и рассечена, пиджак на плече порван. Кровь с подбородка он вытер рукавом, но не всю. На его щеках запеклась белая соль. Глаза у него слезятся – наверное, из-за сломанного носа. Даже О’Нил знает, что нынче вечером его не обслужат. Он просто ищет кого-то; наверное, того, кто должен ему деньги, из клуба «Гордон».
Уотт выкрикивает его имя:
– Чертов Скаут О’Нил!
Скаут слышит это и поднимает руку, в то же время осматривая бар в поисках своего должника. Он рассеянно улыбается Уотту. Ему только что выбили передние зубы.
Уотт и Мануэль видят это и смеются, хотя О’Нилу все еще должно быть очень больно. У него во рту рваная отекшая прореха, уцелевшие зубы окаймлены окровавленной слюной. Это смешно только потому, что это же О’Нил. Скаут О’Нил – сумасшедший. Где бы он ни был, Скаут всегда только что побывал в передряге, обычно связанной с деньгами, женщиной или кулачным боем. К концу большинства вечеров Скаут пытается подраться с тем, кто оказывается рядом, если уже не подрался. Все любят Скаута О’Нила. У него всегда есть деньги, и он честно говорит о своих наклонностях. «Я люблю драться», – говорит он. Если кто-нибудь говорит, что не любит Скаута О’Нила, то лишь потому, что задолжал ему. Как только долг уплачен, люди снова перестают на него сердиться.
Скаут О’Нил осматривает бар, но не видит того, за кем пришел. Идя обратно, в сторону Уотта, он перехватывает взгляд управляющего. Брэди, грубый большой ублюдок, вытирает пепельницы на стойке, но замирает, уставившись на О’Нила.
– Извиняюсь, – говорит Скаут, подняв руку в капитулирующем жесте и нырнув за стойку, словно для того, чтобы спрятаться.
Брэди, медленно приподнимая брови, наблюдает, как тот пробирается к углу, и спрашивает, неужели О’Нил и вправду хочет, чтобы его вышвырнули? В самом деле?
Оба они знают, что Скауту не место здесь с таким лицом, в такой одежде, в крови. Скаут нагло пренебрегает этим и отступает к Уотту.
Брэди направляется туда же.
– Эй! О’Нил!
– Пару минут, Брэди?
Брэди качает головой и предупреждающе бормочет, выдвигая условия, которые теряются в гуле бара: «Тебе лучше… черт, черт, черт, сынок», – что-то вроде этого; во всяком случае, что-то недовольное, но О’Нил получает двухминутную передышку. Он кивает в знак того, что принимает условия.
– Эй, Уотт, ты не видел нынче вечером Дэнди?
Скаут осматривает собравшихся в поисках своего босса, Дэнди Маккея, поэтому не видит реакции на свой вопрос. Он только чувствует, как его окатывают ледяной холод и тишина. Он оглядывается, чтобы проверить – слышал ли его Уотт. А потом видит Питера Мануэля, стоящего рядом с Уильямом Уоттом.
Скаут в ужасе.
– Какого дьявола ты делаешь?
Ухмыляясь, Мануэль переносит вес на другую ногу, чтобы спрятаться за массивной фигурой Уотта. Зато тот стоит, выпрямившись во весь рост. Он верен Мануэлю, потому что они держат угол, и он этим наслаждается.
Скаут переводит взгляд с одного на другого, видит, что они и вправду вместе. О’Нил вошел сюда, выглядя так, как будто его переехал трамвай, но внезапно начинает выглядеть намного хуже. Он бледнеет, меряя их глазами – Уотта с ног до головы и Мануэля с головы до ног, состязающихся друг с другом в выпивке портера с элем, удерживающих лучшее место у бара. Он видит, что Уотт и Мануэль не просто вместе, они красуются тем, что они вместе, и делают это не где-нибудь, проклятье, а в ресторане Джексона.
– Какого дьявола ты вытворяешь?
О’Нил пятится. Он трясет головой, глядя на Мануэля.
– Тебе лучше бежать к чертям собачьим, парень. На твоем месте я бы бежал к чертям.
Мануэль отклоняется назад, чтобы отозваться из-за массивной стены – Уотта:
– Эй, Скаут. Ты же никому не скажешь?
Уильям Уотт ничего этого не замечает. Он ничего этого не уловил.
– Выпивку для О’Нила! Давайте выпьем!
Он не видит ужаса Скаута О’Нила, не слышит его предупреждения. Он не видит раздражения Брэди. Он не ощущает изменений в О’Ниле: из человека, который пытался попасть в ресторан Джексона, чтобы найти Дэнди, тот становится человеком, который хочет убраться, убраться, убраться отсюда прочь – и прочь от того, что, к дьяволу, разворачивается между Уоттом и Мануэлем.
– Виски для Скаута О’Нила!
Скаут снова поднимает руки, на этот раз выше, но не в жесте капитуляции. Он смывает их со своих рук.
Дверь распахивается в ночь. Уотт смаргивает с глаз внезапное жжение сигаретного дыма. Дверь захлопывается. Он открывает глаза – а Скаут О’Нил уже исчез.
Уотт едва вспоминает, что О’Нил вообще был здесь. Все, что напоминает о нем, – это губы, сложенные, чтобы произнести его имя, как воспоминание о вкусе. Он возвращается к тому, о чем говорил раньше:
– Я убил свою жену, говорят они. Полагаю, любой смог бы убить свою жену, но ее сестру? Зачем бы я стал это делать? Кто бы такое сделал? А моя дочь?
Уотт хмурится и пьет. Что-то изменилось в настроении вечера, но он не знает, что. Он хмурится. Возможно, поможет еще одна выпивка. Уотт опустошает свой стакан и надеется на это.
– Дело в том, – шепчет он на ухо Мануэлю, – что если б я сделал такое со своей дочерью, то наверняка обратил бы револьвер против себя самого. Но я этого не делал, знаешь ли, я рыбачил.
«Ш» щекочет барабанную перепонку Мануэля. Он поднимает плечо, защищаясь, и перехватывает взгляд Брэди.
Тот видит: есть что-то очень неправильное в том, что эти двое вместе. Они сидят здесь два часа, напиваясь за счет Уотта, но Брэди не хочет, чтобы они сидели здесь и дальше. Они потеряют угол стойки.
Мануэль затягивается сигаретой, отказываясь встречаться с Брэди глазами, когда Уотт заканчивает говорить то, что начал раньше:
– Рыбалка – это ожидание. Сплошное ожидание. И пока ты ждешь поклевки, понимаешь, твой разум просто…
Он не может подобрать слова для того, что имеет в виду, поэтому закрывает глаза и неопределенно машет рукой.
– Понимаешь? Всякое такое. Понимаешь?
Он смотрит на Мануэля, чтобы увидеть, понимает ли тот.
Мануэль нетерпеливо кивает, гася окурок. Вскоре Дэнди Маккой узнает, что он вместе с Уильямом Уоттом.
– Пошли отсюда.
Уотт удивлен:
– Почему?
– Просто пошли в какое-нибудь другое место.
Мануэль допивает свой «прицеп»[27].
Брэди шагает к ним, вытирая пепельницу, собираясь поставить ее и сказать: «Вы двое, валите отсюда к дьяволу».
Уотт не может поверить в то, что ему предлагают.
– Зачем идти еще куда-то? Мне здесь нравится.
– Пошли.
Мануэль уже у двери и рывком распахивает ее. Уотт в замешательстве наблюдает за ним, ведь еще не время закрытия. У него все еще есть деньги. Они побеждают! Они должны удержать угол. Но Мануэль уходит, определенно. Уотт торопится за ним в декабрьскую ночь.
А в ресторане Джексона вакуум силы в углу уже заполнен человеком, который пил рядом с ними. Он скользит на их место, кладет руки на все еще теплую стойку бара. Он маленький, никто его не знает, и Брэди видел его деньги, все они – сплошная мелочь. Брэди сердито таращится на него, а этот человек хихикает, как будто только что примерил шляпу своего папочки.
– Убирайся отсюда к чертовой матери, – говорит Брэди, и мужчина безропотно скользит обратно, на свое прежнее место.
Выйдя из ресторана, Мануэль шагает по Краун-стрит. Он много выпил, и его ноги двигаются быстрее, чем он намерен идти. Он ныряет вперед, на следующем шаге восстанавливает равновесие, потом его качает в сторону реки. Он чувствует себя так, будто бежит, но он не бежит. Он просто делает длинные шаги, вот и всё.
Но высокий Уотт без усилий догоняет его и спрашивает его, куда он.
Мануэль понимает, что не может говорить. Он выдавливает:
– Фуууф, – и, шатаясь, идет дальше по тротуару.
Они в Горбалзе, на главной улице с церквями, магазинами и ветхими, осыпающимися многоквартирными домами, понастроенными везде и всюду. В стороне от дороги стоит огромная частная школа Хатчесона[28].
Они замедляют шаги и останавливаются. Оба совершенно внезапно чувствуют невероятную усталость. Мануэль видит себя и Уотта как будто со стороны. Двое пьяных, плетущихся по Краун-стрит. На улице тихо, потому что еще не настало время закрытия заведений. Они плетутся: маленький пьяный, большой пьяный. Нуждающийся в деньгах, имеющий деньги. Знающий кое-что, желающий это узнать.
– Дай мне денег! – выпаливает Мануэль.
Уотт размышляет над его просьбой, поднимает руки и вздыхает.
– У меня нет денег.
Мануэль показывает на реку, на другой ее берег, вдаль.
– Где-то же есть?
Уотт качает большой головой и говорит:
– Нетнетнетнет.
Но деньги у него есть. Они оба знают, что есть.
– Револьвер есть?
– Есть. И я его достану.
Мануэль вытряхивает из пачки две сигареты, дает одну Уотту, чиркает спичкой. Они не торопятся – никакой спешки, – пытаясь подхватить огонек. На это уходит некоторое время.
Затем задумчиво курят.
Морозно. Холод просачивается сквозь согревшиеся в баре подошвы их обуви, ползет вверх по икрам. Они плотнее закутываются в куртки.
Уотт смотрит на Хатчесон, привилегированную школу, которой уже сто лет. Он тепло улыбается ей, и Мануэль спрашивает:
– Что? Ты в нее ходил?
Уотт говорит, что не ходил, но, польщенный, улыбается и выпрямляет спину. Он смотрит на стену рядом с собой. Это черный многоквартирный дом, и камень крошится. Песок и куски мягкого камня рассыпались по тротуару, как будто кто-то пинками вышиб их из стены. На мягкой поверхности нацарапаны слоганы банд и граффити.
– Это? – Уотт поворачивается и широко обводит рукой панораму улицы. – Этого нет. Ничего этого нет. Большие деньги.
Мануэль кивает:
– Все это будут сносить.
– По-настоящему большие деньги! – Уотт издает пренебрежительный звук своим толстым желтым языком. – Пффффф. Десять лет. И ничего этого нет.
Он видит, что Мануэля не интересуют махинации с застройкой. А зря. Они будут стоить ему жизни. Когда город сносят и перестраивают, возводя дома с ванными комнатами, уборными и кухнями, деньги будут делаться на мошенничестве с материалами и трудом. Но Уотт участвует в мета-мошенничестве, и ему это чрезвычайно нравится.
– Большие деньги. – Он поворачивается на каблуках. – Пошли в машину.
Они, покачиваясь, идут к темно-бордовому «Воксхоллу» Уотта, припаркованному у ресторана Джексона.
Уотт не может найти ключ. Он находит ключ. Он не может вставить его в замок. Он вставляет его в замок. Однако дальше все идет гладко: открыть дверь, повернуться, упасть на водительское сиденье, перевести дух. Повернуться, податься глубоко внутрь машины и поднять в нее ноги. Захлопнуть дверь. Перевести дух. Протянуть руку. Отпереть пассажирскую дверь. Перевести дух.
Теперь они оба в машине. И двери теперь закрыты.
Они делают короткую передышку. Оба смотрят сквозь ветровое стекло на ресторан Джексона. Желтые огни проливают свет в черную ночь.
Дверь ресторана открывается, и оттуда, пошатываясь, выходит мужчина. Он боком идет по тротуару, удаляясь от них, пока не ударяется о фонарный столб. Затем вцепляется в столб и ждет, когда его ноги согласятся повиноваться его приказам. Убедившись, что пришел к сердечному согласию со своими коленями, он выпрямляется, наблюдая за своими непокорными ногами, чтобы проверить, соблюдают ли они перемирие. Перемирие соблюдается, но только пока он стоит. Едва он пытается сделать шаг, как его мгновенно уносит за угол, словно рыбака, смытого в шторм с палубы траулера. Уотт наблюдает за этим, радуясь, что сам не настолько пьян.
– Я знаю, кто убил твою жену и дочь.
– Я знаю, что ты знаешь. Ты расскажешь мне?
Мануэль вздыхает. Это не пьяный вздох. Это вздох другого рода.
– Ты знаешь, кто это сделал.
Уотт кивает и оседает, опустив лоб на тыльные стороны ладоней, лежащих на рулевом колесе.
Мануэль бормочет на заднем плане:
– Тебе нужен парень. У меня есть такой, он как раз подойдет.
Уотт на мгновение сбит с толку. Ему не нужен никакой парень.
– Мне просто нужен револьвер, – говорит он.
Мануэль кивает, как будто они это уже обсуждали.
– И я – тот малый, который знает, где он.
Уотт наконец-то видит конец своего кошмара. Это будет нелегко, но он уверен, что был прав, встретившись с этим ужасным человеком. Удача сопутствует храбрым.
– Я знаю, где он, – невнятно говорит Мануэль, – но мне нужны деньги.
В темной машине Уотт говорит:
– У меня есть деньги. Я могу их достать.
Мануэль кивает:
– Тогда порядок. Поехали.