Лекси
Чемодан мой и рюкзак стоят в прихожей, намекая, что все еще может измениться и расслабляться точно рано. Сижу на табуретке, сложив ладони на коленях, как примерная школьница. Слушаю шум льющейся воды, доносящийся из душа.
Отец выходит ко мне в черных спортивных штанах и серой футболке. На мощной шее полотенце, короткий ежик волос снова влажный.
– Голодная? – спрашивает он.
Открывает холодильник. Достает оттуда миску с салатом, несколько контейнеров с готовой едой. Выкладывает на тарелки, греет. Ставит одну передо мной. Запеченная рыбка с травами пахнет очень вкусно, но мой желудок сжался в комочек от волнения.
Он садится напротив. Молча быстро ест. Я из вежливости тоже ковыряюсь в тарелке.
– Давай-ка теперь еще раз и по порядку, – отложив вилку, кладет на столешницу сцепленные в замок ладони. – Ты моя дочь.
– Да.
– День рождения когда?
– Двадцать третьего октября.
Прикрывает веки и на пальцах что-то считает. Встряхивает головой, проводит ладонью по затылку.
– Мда, – нервно смеется. – Все, что сейчас крутится у меня на языке, при девочках обычно не произносят. Ты говорила, фотографии матери есть. Принеси, – просит он.
Соскакиваю с табуретки и нахожу среди своих вещей старый фотоальбом. Последний раз он пополнялся лет десять назад. Зато там наша с мамой жизнь в замерших картинках.
Отдаю отцу. Внимательно смотрит, иногда хмурясь, иногда улыбаясь.
– Нет, я все равно не понимаю, – откладывает альбом в сторону. – Какого… кхм… черта она за нас двоих тогда решила?! – пожимаю плечами. – Да это не тебе. Так, – машет он рукой. – С этим надо переспать. Дочь, – тяжело сглатывает.
Встает. Нервно проходит по кухне, заполняя собой все ее пространство.
– Ты на маму, кстати, похожа, – опершись бедрами на плиту, снова меня рассматривает.
– А она говорила, что на тебя, – грустно улыбаюсь.
– Нет. На маму, – качает он головой. – Улыбаешься так же. И ямочки на щеках. Когда-то меня от них унесло. Номер мне ее дашь? Надо как минимум сказать, что ты добралась. Или она не знает, что ты ко мне рванула? – щурится отец.
– Мамы нет, – опускаю голову ниже. – Шесть лет уже. Убили.
– Твою ж… Как?! – Его огромные кулаки белеют и хрустят.
– Отчим дальнобойщиком был. Маму с собой взял, красивые места показать. Она и раньше иногда с ним ездила, когда график на работе подгадать получалось. Поехали. А ночью на стоянке на них и еще две машины напали. Там перестрелка была. Это даже в новостях показывали, – хриплю и тихо плачу. Вспоминать очень больно. Я скучаю.
– Охренеть. И с кем ты жила? С бабушкой?
– Угу, – шмыгаю носом.
Отец наливает воды в стакан и вкладывает мне в руку. Делаю несколько глотков. Ставлю на стол.
– Баба Лара не отдала меня в детский дом. Оформила опеку. Строгая, – грустно улыбаюсь. – Боялась, что я, как мама… – замолкаю.
– Да это не мама. Это, выходит, я дурак. Но Ира все равно должна была сказать! Я же на сборы перед турниром тогда уехал. Вернулся, а меня послали. Да так, что вариантов вернуться не осталось. А оно вон все как… Черт! – проводит ладонями по лицу.
– Я, когда маленькая совсем была, спрашивала: «Мам, а кто мой папа?»
– И что она отвечала?
– Твой папа – чемпион. Я гордилась, – тихо смеюсь, смаргивая слезы. – В садике всех доставала. Бабушка ворчала все время. Это я помню, хотя совсем мелкая была.
– Бабушки тоже больше нет, так?
– Угу. У нее диабет и сердце. За городом ей было полегче. У нее там небольшой домик с огородом.
– Помню я этот домик, – кивает отец.
– Вот в него она и перебралась. А я там жить не могла. Школа же, экзамены. И бассейн. Договорились, что поживу у подруги под присмотром ее мамы. Одну в квартире бабуля меня оставлять категорически не хотела. Чуть больше месяца назад мы ее похоронили. Там же, в поселке. Мама подруги помогла мне, а вот опеку до совершеннолетия оформить отказалась. Одно дело, я у них жила пять дней в неделю, а другое – полная ответственность за чужого подростка, – цитирую ее слова. – В общем, у меня на руках уже был твой адрес. И теперь я здесь. Может быть, ты бы мог мне помочь? – чувствую, как горят щеки. – Только до совершеннолетия. Я готовить умею. И на шее сидеть не буду. А потом могу уехать обратно…
– Ты от опеки слиняла, что ли? – перебивает он.
– Да, – пищу, закусив губу. – Не хочется ни в какой интернат. Совсем. Я про него такое слышала!
Отец сдавливает пальцами виски и жмурится. Наливает себе воды. Выпивает залпом.
– Мне со всем этим точно надо переспать. Пошли, – кивает в сторону комнат.
Послушно иду следом.
У него просторная двушка. У нас тоже двухкомнатная была, но гораздо меньше. Или народу просто больше, поэтому так казалось.
Показывает мне спальню. Лаконичную, мужскую.
– Здесь устраивайся. Я на диване переночую. Все вердикты будут утром на свежую голову.
– Спасибо.
Он неопределенно кивает в ответ. Заносит мои вещи в комнату и снова уходит на кухню. Первым делом ставлю телефон на зарядку. Кто знает, какое решение отец примет утром. Лучше подготовиться.
Переодеваюсь в чистое. Достаю полотенце и иду умываться, мечтательно косясь на душ. Не решаюсь пока воспользоваться. И спрашивать не буду. Он разговаривает с кем-то по телефону уже довольно долго.
Возвращаюсь в спальню. Забираюсь на кровать и открываю чат с Милой.
«Уф-ф-ф! Я рада, что все нормально. Весь день за тебя волновалась» – пишет подруга.
«Я не ночую на улице. Так что все не просто нормально. Пока все хорошо» – посылаю ей улыбающийся смайлик.
Мы еще немного болтаем, но усталость берет свое. Под звуки шагов и мужской голос за стенкой я засыпаю.
– Лекси. Алексия.
– М? Ой! – резко сажусь. Волосы падают на лицо. Глаза еле открываются.
– Извини, не хотел пугать. Завтрак на столе. Мне на работу надо. У пацанов утренняя тренировка. Вернусь, съездим кое-куда.
– Куда?
– Тест делать, – смеется он. – Надо ж это все как-то официально органам объяснить. Мне нелегалы в квартире не нужны, – подмигивает и уходит, а я сижу и снова улыбаюсь.
Ура? Вроде же ДА. Да?
А-а-а-а! Мама была права. У меня, похоже, отличный папа!
– Чемпион, – немного нервно хихикаю, спуская ноги с кровати.