Слейд-лейн – дорога, по которой мы обычно ездим в школу – перекрыта здоровенным грузовиком, и мне хочется завизжать от отчаяния. Почему они пытаются проехать по этим узким улочкам, выше моего понимания. Один коттедж на углу неподалеку от почтового отделения в прошлом году здорово пострадал – такой вот грузовик начисто снес часть здания. После этого сельские жители выступили с петицией о запрете сквозного проезда крупногабаритного грузового транспорта, но без толку.
Однако данное происшествие вселило страх в нескольких домовладельцев вдоль этой дороги – хорошо помню, какая лихорадочная деятельность тогда развернулась. Кэролайн Брюер, которая всю свою жизнь прожила в Колтон-Кум, установила на фасаде своего дома камеру наблюдения, под углом к дороге – демонстративно, прямо у всех на виду – и, по слухам, проводит чуть ли не весь день, наблюдая за проезжающими машинами – а как только замечает грузовик, выбегает на улицу, чтобы «проследить» за его безопасным расхождением с ее обиталищем. Я смеялась, когда мне про это рассказывали, но на самом деле нисколько ее не виню. Сейчас я просто надеюсь, что этот грузовик не застрял или, что еще хуже, не врезался в какой-нибудь другой дом.
Наконец, потеряв терпение, сворачиваю направо, чтобы объехать любой хаос, который там может возникнуть. Но тут, едва свернув за угол, сразу осознаю свою ошибку – с резким уколом тревоги. Дорогу передо мной по всей ее ширине перегораживает полицейская лента, обозначающая место преступления. Это то место, откуда, как предполагается, похитили Оливию Эдвардс, возвращавшуюся к себе домой.
– Вот черт, – бормочу я, пытаясь выполнить разворот в три приема, который в итоге превращается в разворот в шесть приемов. Ворчу себе под нос, что мой универсал слишком длинный для более простого маневра, хотя на самом-то деле знаю: все это потому, что вид полицейского кордона сделал происходящее слишком уж реальным, и у меня просто сдали нервы. Это и вправду какое-то безумие – в Колтон-Кум никогда раньше не случалось ничего подобного. И все эти дорожные пробки – в первую очередь из-за полиции, журналистов и съемочных групп, наводнивших нашу маленькую деревню. Мысль, конечно, эгоистичная, но меня уже подмывает устроить в клинике выходной, чтобы отвлечь всех нас от этой канители, пока она не уляжется. Если это вообще произойдет. А что, если они так и не найдут Оливию? Ледяные щупальца щекочут мне позвоночник. Перед моим мысленным взором проскакивает наихудший сценарий из всех возможных, и я трясу головой, чтобы избавиться от него.
– В чем дело, мамочка? Что мы делаем? – говорит Элфи.
Заставляю себя переключить внимание на «здесь и сейчас».
– Я думала, что будет быстрей поехать этой дорогой из-за того дурацкого грузовика, но ошиблась. – Капли пота пощипывают мне лоб. – Жарковато сегодня.
– Тебе нужно проявить больше терпения, мам, – советует Элла. Издаю короткий резкий смешок. Она права, естественно. И хоть я уже почти привыкла к недосыпу или вообще отсутствию сна, но готова признать, что раздражена гораздо серьезней, чем следовало бы.
«Интересно, почему?»
Мои пальцы с каждой минутой все сильней барабанят по ободу руля, пока наконец я не вижу впереди какое-то движение. Грузовик проезжает дальше – к счастью, не оставив за собой жертв и разрушений. Когда я добираюсь до того места, где он стоял, понимаю, в чем была проблема. Прямо на двойной желтой разметке, запрещающей остановку, припаркован фургон передвижной телевизионной станции «Ай-ти-ви», что еще больше сужает проезжую часть. Сжимаю руль чуть крепче. Фургон стоит совсем неподалеку от того места, где живет Оливия. Время от времени вы надеетесь, что в сонной деревушке вдруг произойдет что-нибудь захватывающее, заставив вас поволноваться. Но это не то волнение, которое мне по душе или в котором я сейчас нуждаюсь. От воспоминаний о ночном кошмаре к горлу подкатывает желчь.
– Папе пришлось уехать, – сказала мама. Слезы размыли контуры ее темно-бежевого макияжа, оставив контрастные полоски на более бледной коже. Сейчас она походила на те хлебные палочки, в которых хрустящее тесто переложено прослойками из розоватого бекона.
– Почему его забрала полиция? – спросила Джейн. Ее отбросило на травянистую площадку в саду за домом, когда мужчины окружили ее папу, слепя его фонарями, а громкие и пугающие голоса кричали ему: «На землю, быстро!» Это было последнее, что она запомнила перед тем, как проснуться в какой-то незнакомой постели. Мама сказала, что она проспала десять часов, но ей было трудно в это поверить. Как она могла уснуть после того, что случилось? Сердце по-прежнему колотилось от страха, пока она ждала, когда же мама что-нибудь скажет. Объяснит, почему захватили ее папу.
– Он им в чем-то помогает, вот и все.
Джейн уже умела распознавать ложь, едва ее услышав.
– Мне уже восемь, мам. Я уже не маленькая. И не дура.
Клэр вздохнула и покачала головой.
– Послушай… Теперь есть только я и ты. Ты – у меня, а я – у тебя, и мы – это все, что важно, хорошо?
– Нет. Нет, ничего тут хорошего! Я хочу к папе. Где он? – Паника опять поднялась внутри нее, как будто она наполнилась горячим воздухом и вот-вот лопнет.
– Джейн, детка… – Клэр уронила голову на руки, а потом глубоко вздохнула и посмотрела Джейн прямо в глаза. – Правда в том, что твой папа сделал кое-что нехорошее.
– Что он сделал? – Голос ее был хриплым из-за слез.
– Сложно объяснить… Но он пытался заботиться о нас. Следил, чтобы нам хватало денег. Так что взял немного, чтобы помочь нам. Но я боюсь, что папа проделывал это не один раз, и теперь, поскольку он не может вернуть долг, ему приходится взамен расплачиваться своим временем.
– Я не понимаю…
– Ты знаешь, что такое тюрьма?
Джейн кивнула. Все ее тело онемело, как будто она при всем этом присутствовала, но при этом и нет.
– Это место, где наказывают плохих людей.
– Ну да – и это наказание заключается в том, что их какое-то время держат вдалеке от тех, кого они любят.
– И как долго папу будут так наказывать? – спросила Джейн, глядя, как сморщилось лицо ее матери. Та молчала целую вечность, и Джейн уперлась руками ей в грудь. – Так как долго? – выкрикнула она.
– Прости, Джейн. Я знаю, ты любишь своего папу. Но, как я уже сказала, теперь только ты и я. Он уже не вернется.
Джейн почувствовала, как сердце у нее забилось часто и сильно. В груди, в ушах, в животе – везде. Дыхание стало прерывистым, и уже во второй раз все вокруг погрузилось во тьму.
Несмотря на то, что тогда я этого не понимала, с тех самых пор моя жизнь навсегда изменилась – так, как не должна меняться жизнь ни одного ребенка. Когда мы проезжаем мимо фургона телевизионщиков, я вытягиваю из-за ушей заткнутые за них пряди волос и зачесываю их рукой на лоб, чтобы как можно больше прикрыть лицо – на случай, если нас кто-нибудь снимает. Нельзя, чтобы меня увидели по национальному телевидению. Существует реальная опасность, что она увидит меня и выследит. И если ей это удастся, есть все шансы, что она снова разрушит всю мою жизнь.
– Люблю вас обоих, – говорю я, улыбаясь своим прекрасным детям, когда мы благополучно проезжаем мимо. Нашим прекрасным детям. Мы – хорошие родители, мы с Марком. Несмотря на весь свой эмоциональный багаж, всю свою запятнанную наследственность, я всегда старалась добиться успеха во всех сферах своей жизни. Понимаю, что у меня не все ладно с моим браком после той «интрижки», но Марк сказал, что это ровным счетом ничего не значило – просто случайная связь на одну ночь. Я все еще с трудом могу полностью поверить в это. Но он не ушел. Это уже кое-что, конечно же. У меня еще есть время исправить ошибки и простить его.
Исчезновение Оливии – это тревожный звоночек, который заставил меня осознать кое-какие прописные истины. Я должна снова научиться полностью доверять Марку. И побыстрее.