Глава II Раздел наследства
Дом, где жил дедушка Карилэ, стоял на узенькой улице, расположенной по соседству с Бретонской площадью. Эта часть города представляла собой своеобразный мирок, не похожий на другие его части. Тут не было заметно обычного оживления, царящего в городском центре; не было здесь ни красивых зданий, ни широких улиц, ни великолепных магазинов. Тем не менее и эта часть города была не лишена некоторой прелести.
Многочисленные лавочки улиц, прилегавших к площади, пестрели разнообразными товарами. Здесь можно было найти мебель всех эпох, фаянс, бронзу, бархатные и шелковые лохмотья и другие остатки былого величия, старые платья, какие в детстве носили наши бабушки, и шляпы, о происхождении которых теперь вряд ли кто вспомнит, – до того их исказило время. И все это было разбросано и перемешано в самом живописном беспорядке. В базарные дни вся эта рухлядь выносилась из подвалов и размещалась на Бретонской площади, превращаясь на ярком солнце в громадную разноцветную мозаику.
На другом конце площади располагались балаганы, стоявшие тут почти во всякое время года. Под грохот большого барабана, рев трубы и свист флейты клоуны без устали выкрикивали бойкие стишки, зазывая публику посмотреть на диковинки и чудеса, спрятанные в этих сараях.
На площадь выходили фасадами несколько гостиниц и трактиров с заманчивыми названиями: «Золотой Лев», «Золотой Шар», «Зеленый Дуб». Они гостеприимно предлагали свой стол и кров усталым и голодным посетителям.
Однажды вечером дедушка Карилэ вернулся домой с прогулки по городу. Денек выдался хороший: он сбыл почти половину своего товара и мог не только беспечно прожить весь следующий день, но и зайти к пройдохе Мишо́, хозяину трактира «Зеленый Дуб», чтобы выпить бутылочку красного.
В трактире он увидел трех мужчин, жадно утолявших голод и жажду. При них была маленькая девочка – ее бледное, болезненное личико выражало сильную усталость и горе: глаза были красны от слез, но она уже не в силах была плакать и клонила к столу свою маленькую головку, стараясь пристроить ее поудобнее на сгибе руки. Но когда малышка засыпала, ручки ее скатывались со стола, головка падала и задевала одного из едоков; тот грубо усаживал ее на скамью, и все повторялось сначала.
Наконец один из мужчин не выдержал.
– Если ты хочешь спать, то ляг тут, – сказал он, указывая на скамью у очага.
Девочка протянула к огню свои ножки, обутые в красные туфельки, и стала греться у огня. На дворе была зима, и, конечно, телесное трико и кисейная юбочка с золотыми блестками совсем не защищали ее от холода. Товарищи ее тоже были одеты в балаганные костюмы, но поверх них – в теплые шерстяные плащи.
– Ну, вот она уже и уснула! – заметил один из них, кивая на девочку, неподвижно лежавшую в углу.
– Поговорим теперь о наших делах, – сказал другой. – Со смертью хозяйки дела пошли еще хуже. Сегодня во время представления мы выручили всего лишь три франка и шесть су!.. Продолжать работать за такие гроши совершенно невозможно. Что скажешь, Вольтижер4?
– Я ухожу. Я уже договорился с хозяином большого балагана на той стороне площади, но сначала недурно было бы получить свою долю наследства.
– Какого наследства? – спросил Паяц5, потягивая вино. До сих пор он хранил молчание, не вступая в беседу.
– Глупец! Ведь хозяйка кое-что оставила, и после ее смерти все это должно перейти к нам. Теперь мы расстаемся, и надо разделить все поровну.
– В самом деле! – воскликнул Паяц. – Я беру обезьяну: мы с ней привыкли работать вместе.
– Я оставляю за собой балаган, – сказал тот, кто заговорил первым.
– У тебя, Акробат, губа не дура! Вишь, выбрал себе самую лучшую долю!
– Потому что я искуснее вас! Разве вы вдвоем сумели бы развлечь публику так, как я? Да никогда! Вы можете взять себе обезьяну, белку и всех зверей, и в придачу свои костюмы и музыкальные инструменты.
– А Крошку?
– Да! Что делать с Крошкой?
– Она ни на что не годна: отдадим ее в приют! – предложил Паяц.
– Ей можно поручить собирать деньги, – прервал его Акробат. – Она такая крошечная, что может заинтересовать публику. А если девчонку растить соответствующим образом, так нетрудно сделать из нее настоящую карлицу, и она затмит всех цирковых лилипутов на свете!
– Ну, это сомнительно! – возразил Вольтижер. – Из малютки вышла бы прекрасная акробатка, если бы ее мать в свое время позволила нам с ней заниматься, чтобы развить гибкость. Но теперь уже поздно…
– Поздно? Да ей всего шесть лет, и время еще не упущено. Давай попробуем, и если это удастся, я возьму ее воспитание на себя.
– В таком случае ты должен поделиться с нами, так как берешь себе и балаган, и Крошку.
– Сначала посмотрим, что из нее выйдет, – возразил Акробат. – Если она сорвется с каната и станет калекой, то не сможет принимать участие в представлениях…
– Ты всегда можешь отправить ее в приют.
– Но сейчас-то ее нельзя принимать в расчет!
– Хорошо, потом увидим. Паяц, подай-ка сюда вино, а то ты прибрал все к себе… Итак, нам предстоит разделить обезьяну, четырех дрессированных собак, белку, пять инструментов, костюм маркиза, костюм турка… А куда же девалась Крошка?
Паяц и Вольтижер быстро оглянулись: ребенок исчез.
– Убежала? Не может быть! – изумленно воскликнул Паяц. – Она только что была тут, когда я наливал себе последний стакан! Может быть, девчонка играет с кошкой? Минуту назад я видел, как котенок прошмыгнул в соседнюю комнату.
– Крошка, сюда! – грубо крикнул Вольтижер.
Но никто не отозвался. Напрасно циркачи бросились осматривать все углы трактира, расспрашивали хозяина, прислугу и гостей – никто не мог сказать им, куда девалась маленькая девочка: она исчезла, как блуждающий огонек.
– Ах, мерзавка девчонка! – воскликнул Паяц. – Она прикинулась спящей, подслушала наш разговор и сбежала! Но мы ее поймаем! Давайте-ка отправимся в разные стороны: она не могла уйти далеко.
И все трое выбежали на улицу.