Стремление следовать привычному порядку – дело скверное, особенно в том случае, если вы педофил-убийца, оказавшийся в поле зрения Декстера Мстителя. По счастью для меня, никто никогда не делился с Макгрегором столь важной информацией, поэтому я без труда обнаружил его выходящим из своей конторы, как всегда, ровно в 18:30. Он вышел через заднюю дверь, повернул ключ в замке и погрузился в большой «форд» – транспортное средство, весьма удобное как для демонстрации клиентам новых домов, так и для транспортировки связанных мальчиков к причалу. Автомобиль влился в поток уличного движения, и я последовал за ним к его скромному дому из бетонных блоков на Юго-Западной Восьмидесятой улице.
Движение у жилища Макгрегора было интенсивным. Я свернул на боковую улочку и спокойно припарковался в месте, от которого открывался хороший вид на дом. Вдоль дальней границы владений Макгрегора тянулась высокая и густая живая изгородь, не позволявшая соседям увидеть, что происходит на заднем дворе дома. Десять минут я просидел в машине, делая вид, будто изучаю дорожную карту. Мне требовалось время, чтобы продумать операцию и убедиться, что Макгрегор никуда не собирается. Когда он, выйдя из дому в хлопчатобумажных полосатых шортах и голым по пояс, принялся бесцельно слоняться по двору, я понял, как надо поступить. Для подготовки к операции я отправился домой.
И хотя я обладаю здоровым аппетитом, перед очередным маленьким приключением мне никогда не хочется есть. По мере того как ночь скользит над городом, засевший внутри меня сообщник начинает дрожать от нетерпения, а глас луны сильнее и сильнее отдаваться в моих жилах, мысли о еде кажутся до отвращения тривиальными.
Вместо того чтобы лениво наслаждаться белковым высококалорийным обедом, я расхаживал по квартире, горя нетерпением, но в то же время сохраняя достаточно холодную голову, чтобы дождаться момента, когда Дневной Декстер окончательно растворится, а опьяненный своим возрастающим могуществом Темный Пассажир неторопливо сядет за руль и проверит рычаги управления. Казалось, тени становятся более четкими, и все предметы оказываются в фокусе зрения. Тьма постепенно переходила в серый сумрак. Тихие звуки становились громкими, кожу покалывало, дыхание делалось шумным, а воздух наполнялся запахами, совершенно незаметными в нормальный, унылый день. Никогда я не ощущаю себя более живым, чем в те моменты, когда управление берет на себя Темный Пассажир.
Я заставил себя расположиться в кресле и тихо сидел, ощущая, как меня все сильнее охватывает жажда, принося вместе с собой готовность действовать. Каждый вдох казался потоком холодного воздуха из невидимого насоса, наполняющим грудь и делающим меня больше и ярче. Я рос до тех пор, пока не превратился в гигантский, невидимый глазу стальной луч, готовый пронзить погруженный во тьму город. Мое кресло стало каким-то нелепым крошечным предметом, способным вместить разве что мышь, и лишь ночь оставалась достаточно большой.
Время настало.
Мы вышли в светлую ночь. Лунный свет барабанил по моим чувствам, а наполненное запахом мертвых роз дыхание Майами ласкало кожу. Практически через миг я уже оказался там, в тени живой изгороди дома Макгрегора. Я пока лишь слушаю и наблюдаю. Чувство осторожности, обвившись вокруг моего запястья, тихо шепчет мне: терпение.
Меня почти умиляло то, что он не видит столь ярко сияющего объекта, как я. В то же время это придавало мне новые силы. Я достал маску из белого шелка. Можно приступать.
Я медленно вышел из тени изгороди, невидимкой прокрался к окну дома и положил на землю пластиковую клавиатуру игрушечного детского пианино. Если быть точным, то я поместил игрушку под заросли гладиолусов, чтобы ее нельзя было сразу заметить. Красно-синяя клавиатура меньше фута в длину имела лишь восемь клавишей, зато обладала способностью самостоятельно воспроизводить четыре мелодии снова и снова, пока не сядут батарейки. Я нажал кнопку включения и отступил в свое убежище под сенью изгороди.
Сначала прозвучала «Jingle Bells», а затем – «Old MacDonald». По какой-то непонятной причине ключевая музыкальная фраза в каждом из произведений отсутствовала, но игрушка без малейшего колебания приступила к исполнению «London Bridge» все в том же радостно-идиотском ключе.
Этого достаточно, чтобы свести с ума кого угодно, а на типов вроде Макгрегора песенки должны были производить особое впечатление, поскольку подобные типы существовали за счет детишек. Во всяком случае, я на это рассчитывал. Чтобы выманить его, я вполне сознательно воспользовался крошечной клавиатурой, искренне надеясь, что Макгрегор увидит в ней орудие наказания, присланное прямиком из ада, и поймет, что его деяния раскрыты. Почему я не могу получать удовольствие от того, чем занимаюсь?
Мой план, похоже, сработал. «London Bridge» звучал лишь третий раз, когда Макгрегор на нетвердых ногах и с выражением паники в округлившихся глазах выбрался из дому. Некоторое время он стоял у дверей, оглядываясь по сторонам. Создавалось впечатление, что его рыжеватые редеющие волосы только что пережили ураган. Бледное брюхо Макгрегора слегка свисало над поясом выцветших пижамных штанов. Парень не выглядел очень опасным, но я же не пятилетний мальчик. Он стоял с открытым ртом и почесывал затылок. Казалось, человек позирует для статуи древнегреческого бога глупости. Наконец Макгрегору удалось установить, откуда исходит звучание «Jingle Bells». Он прошел к гладиолусам, наклонился и прикоснулся к крошечной клавиатуре. Когда я затянул на его шее леску, способную выдержать добрых пятьдесят фунтов, Макгрегор даже не успел удивиться. Однако, ухитрившись выпрямиться, он почему-то решил, что способен сопротивляться. Я затянул удавку сильнее, и Макгрегор отказался от этой идеи.
– Прекрати сопротивляться, – сказали мы холодным, командирским тоном Темного Пассажира. – Прекратишь – проживешь дольше.
В этих словах он уловил уготованную ему судьбу и, решив, что сумеет изменить ее, снова принялся барахтаться. Мне опять пришлось затянуть поводок, и я держал его затянутым до тех пор, пока лицо Макгрегора не потемнело, а он сам не опустился на колени.
Прежде чем он окончательно потерял сознание, я ослабил давление.
– Делай, что говорят, – сказали мы.
Макгрегор ничего не ответил. Он, закатываясь в кашле, сделал лишь несколько болезненных вдохов, и мне пришлось слегка дернуть за леску.
– Ты все понял? – спросили мы.
Он ответил едва заметным кивком, и я позволил ему дышать.
Когда я вел его на поводке в дом, чтобы взять ключи от машины, он не сопротивлялся. Когда мы садились в его большой автомобиль, Макгрегор тоже не пытался бороться. Я занял место позади него, максимально укоротив поводок, но все же позволяя ему дышать, чтобы парень пока оставался в живых.
– Заводи машину, – велели мы, но Макгрегор повиновался не сразу.
– Чего вы хотите? – спросил он тоном, похожим на шуршание только что завезенного гравия.
– Всего, – ответили мы. – Запускай мотор.
– У меня есть деньги, – произнес он.
Я потянул леску и усмехнулся:
– В таком случае купи мне маленького мальчика.
Я держал петлю затянутой так, что Макгрегор не мог дышать, держал ее достаточно долго, чтобы он мог осознать, что командуем здесь мы, нам известны все его делишки, и с этого момента мы позволяем ему дышать ровно столько, сколько нам хочется. Когда я снова ослабил петлю, оказалось, что ему совершенно нечего сказать.
Мы предложили ему проехать по Юго-Западной Восьмидесятой улице, свернуть на Олд-Катлер-роуд и продолжить движение на юг. В этот ночной час движения на дороге почти не было, и мы повернули в район нового строительства в дальнем конце Снаппер-Крик. Стройка сейчас не велась, поскольку владельца фирмы обвинили в отмывании денег. Короче говоря, нас никто не мог здесь побеспокоить. Мы попросили Макгрегора проехать мимо недостроенной сторожки, проследовать по небольшой кольцевой дороге до воды и остановиться рядом с трейлером, где временно размещалась контора строительства. Теперь заброшенный трейлер служил лишь объектом внимания тинейджеров и тех, кто вроде меня стремился к уединению.
Мы посидели немного, любуясь ландшафтом. Луна над водой, и на первом плане педофил с петлей на шее. Разве не прекрасно?
Выйдя из машины, я вытянул оттуда и Макгрегора. Я тянул его так сильно, что он упал на колени, цепляясь скрюченными пальцами за петлю вокруг шеи. Я следил за тем, как он давится и капает слюной на землю. Его лицо потемнело, а глаза налились кровью. Затем я рывком поставил его на ноги и заставил, поднявшись на три ступени, войти в трейлер. Макгрегор достаточно оправился и сообразил, что происходит. Я привязал его к столешнице, закрепив руки и ноги клейкой лентой.
Макгрегор пытался говорить, но у него получался лишь кашель. Я ждал: теперь у нас много времени.
– Умоляю, – наконец произнес он; его голос походил на скрип песка по стеклу, – я дам вам все, что хотите.
– Само собой, – ответили мы и увидели, что наши голоса добрались до его внутренностей.
Мы улыбнулись, хотя он не мог увидеть под белой шелковой маской наших улыбок. Достав добытые на яхте снимки, я показал их Макгрегору.
Тот окаменел, а его нижняя челюсть отвисла.
– Где вы это взяли?! – спросил он, и его голос звучал несколько воинственно для человека, которому вскоре предстояло быть разделанному на мелкие куски.
– Скажи, кто делал снимки.
– С какой стати?
Я взял ножницы для резки жести и отхватил два пальца с его левой руки. Макгрегор принялся кричать и биться в конвульсиях, а из руки полилась кровь. Вопли меня всегда злят, и я, сунув ему в пасть теннисный мяч, откусил два пальца правой руки.
– Да просто так – без причин, – усмехнулся я и подождал, когда он немного успокоится.
Он выкатил на меня глаза, и по выражению его лица я понял, что Макгрегор находится в состоянии за гранью боли, когда приходит понимание, что все то, что произойдет дальше, будет уже навсегда. Я извлек теннисный мяч из его рта и спросил:
– Так кто же делал снимки?
– Надеюсь, когда-нибудь на одном из них окажешься ты, – с улыбкой ответил он, что сделало последующие девяносто минут особенно для меня приятными.