Я ощутил легкое движение воздуха, оглянулся и увидел, что прибыл сержант Доакс. Он осмотрел кухню, а затем его взгляд остановился на столе. Должен признать, мне было очень интересно увидеть его реакцию на столь неординарную картину, и в силу этого обстоятельства стоило немного выждать. Когда Доакс узрел главный экспонат кухни, его взгляд застыл, а сам он окаменел, став похожим на статую. Через некоторое, и довольно продолжительное, время сержант медленно заскользил к столу. Двигался он так, словно его тащили на веревке. Пройдя мимо нас и не заметив нашего присутствия, он остановился у стола.
Несколько секунд Доакс смотрел на то, что находилось на столе. Затем, так ни разу и не моргнув, сержант сунул руку за борт спортивного пиджака и извлек пистолет. Медленно, без всякого выражения на лице, он прицелился в точку между немигающими глазами все еще выступающего в манере йодль существа и передернул затвор.
– Доакс, – сухо и хрипло произнесла Дебора. Прокашлявшись, она сделала вторую попытку: – Доакс!
Сержант не повернул головы и не ответил, однако на спуск не нажал, что крайне печально. Что нам делать с этим существом? Похоже, оно не сможет нам сообщить, кто это сделал. У меня возникло ощущение, что его дни как полезного члена общества сочтены. Так почему бы Доаксу не избавить его от страданий? После этого я и Деб с большой неохотой напишем рапорт о поступке Доакса, его выгонят со службы и даже посадят в тюрьму. Со всеми моими проблемами будет покончено. Очень изящный выход из создавшегося положения, но Дебора с ним, увы, никогда не согласилась бы. Временами Деб бывает слишком привередливой и излишне официальной.
– Убери оружие, Доакс, – сказала она.
Сержант повернул голову в ее сторону, но его тело осталось абсолютно неподвижным.
– Это единственное, что нам остается, – пробормотал сержант. – Поверь.
– Ты же хорошо знаешь, что не имеешь на это права, – возразила Дебора.
Они молча пялились друг на друга, а затем взгляд Доакса переместился на меня. Я едва сдерживался, чтобы не пробормотать нечто вроде: «Чего телишься? Стреляй». Но я все же заставил себя промолчать, и Доакс обратил ствол в потолок. Он посмотрел на стол, покачал головой и убрал оружие в кобуру.
– Ну и дерьмо! Зря не позволили! – буркнул он и быстро вышел из кухни.
Вскоре помещение наполнилось людьми, делавшими все, чтобы во время работы не поднимать глаз. Эксперт Камилла Фидж, коренастая женщина с короткой стрижкой, обычно либо пялится на вас, либо сразу краснеет, но сейчас она тихонько плакала, обрабатывая кухню порошком для выявления отпечатков. Эйнджел Батиста-не-родственник (как звали его мы, поскольку он сам так всегда представлялся при знакомстве, опасаясь, что его примут за родича диктатора Батисты) побледнел и трудился, сжав губы. Кухню он, однако, не покинул. Нашего коллегу Винса Масуку, который всегда держался так, словно был единственным человеческим существом в нашем обществе, била такая дрожь, что он вышел из дому и присел на веранде.
Я уже начал подумывать, не прикинуться ли мне дрожащим от ужаса, чтобы не выделяться из толпы. Наверное, стоило выйти на улицу и посидеть рядом с Винсом. О чем люди говорят в такие моменты? О бейсболе? О погоде? Наверняка они не толкуют о том, что заставило их убежать из кухни. Удивительно, но я понял, что не прочь поговорить об этом. Должен признать, предмет на столе начал вызывать определенный интерес у обитавшей внутри меня личности. Я постоянно делал все, чтобы оставаться незаметным, и вот нашелся некто, поступающий наоборот. У монстра, вне сомнения, имелась какая-то причина. Скорее всего, это был совершенно естественный соревновательный дух, но подобное положение меня раздражало. Хотелось узнать как можно больше. Кто бы ни совершил это, он не был похож ни на одного из тех, кого мне когда-либо приходилось встречать. А не внести ли мне этого анонимного хищника в свой список? Или будет лучше, если я затрясусь от ужаса и сяду на веранде?
Пока я решал эту нелегкую проблему, мимо меня снова промчался сержант Доакс. Впрочем, на сей раз он для разнообразия даже замедлил ход, чтобы обжечь меня взглядом. А я вспомнил, что благодаря ему не имею возможности в данный момент поработать над списком. Это меня слегка угнетало, но одновременно облегчало принятие решения. Я начал придавать физиономии соответствующее случаю обеспокоенное выражение, но успел лишь вскинуть брови. В кухню, демонстрируя свое превосходство, влетели врачи «скорой помощи». Завидев жертву, они остановились как вкопанные. Один из них сразу выбежал. Вторая – молодая чернокожая женщина – повернулась ко мне и спросила:
– И что, по-вашему, мы должны с этим делать? – И заплакала.
Вы должны признать, что в ее словах присутствовала доля истины. Решение, предложенное сержантом Доаксом, стало казаться мне не только практичным, но и в какой-то степени элегантным. В том, чтобы грузить эту вещь на каталку, а затем везти по забитым машинами улицам Майами в больницу, смысла мало. Что там с ней делать? Ясно одно: кто-нибудь должен что-либо предпринять. Если мы все останемся торчать вокруг этого куска мяса, кто-то обязательно сообщит прессе о блюющих во дворе дома копах, что, бесспорно, скверно отразится на имидже управления.
В итоге роль организатора взяла на себя Дебора. Она убедила работников «скорой помощи» впрыснуть в существо успокоительное и увезти. Тишину, наступившую в маленьком домике, после того как умолк вой в стиле йодль, можно было назвать экстатической. Это удивительным образом позволило слегка расстроенным экспертам вернуться к работе. Медики завернули существо в простыню, погрузили на каталку, ухитрившись не уронить, и увезли.
Это было сделано вовремя. Едва «скорая помощь» успела отъехать от тротуара, как начали прибывать машины прессы. Это было в некотором роде даже огорчительно. Я с удовольствием взглянул бы на реакцию репортеров. Особенно мне хотелось увидеть физиономию Рика Сангре. В нашем округе он сам являлся ярым приверженцем лозунга: «Чем больше крови, тем ближе к первой полосе», и я никогда не видел на его лице выражения боли или ужаса, если не считать тех случаев, когда, находясь перед камерой, он вдруг замечал непорядок в своей прическе. Но его реакции мне видеть было не суждено. Когда операторы приготовились к съемке, снимать уже было нечего, кроме домика, окруженного желтой полицейской лентой, и горстки полицейских с плотно сжатыми губами. Копы избегали беседовать с Сангре и в хорошие дни, а сегодня они, похоже, даже не назвали бы ему собственных имен, если бы парня это вдруг заинтересовало.
У меня, по правде говоря, дел не было. Я приехал на автомобиле Деборы, и у меня с собой не было кейса с нужными приборами и инструментами. Кейс, впрочем, и не нужен, так как я нигде не увидел пятен крови. Поскольку это мое поле деятельности, мне хотелось что-нибудь обнаружить, чтобы хоть как-то быть полезным. Но наш друг-хирург оказался чрезмерно внимателен. Я осмотрел другие помещения, которых было не много. В доме имелись маленькая спальня, крошечная ванная комната и чулан. Все они были пусты, если не считать потертого матраса на полу спальни. Матрас выглядел так, словно его приобрели в той же лавке старьевщика, что и кресло в гостиной. Кроме того, он был настолько тощим, что больше всего походил на хорошо отбитый кубинский бифштекс. Больше никакой мебели. Отсутствовала и домашняя утварь. Я не увидел даже пластиковой ложки.
Единственный предмет, имевший хотя бы крошечный отпечаток чего-то личного, обнаружил под столом Эйнджел-не-родственник. Это случилось, когда я заканчивал тур по дому.
– Вот! – воскликнул он и пинцетом поднял с пола какой-то небольшой предмет.
Я подошел к нему и посмотрел, что это такое. Находка, по-моему, не стоила подобных усилий. Листок белой бумаги, слегка помятой сверху. Уголок листка оторван. Я взглянул через голову Эйнджела и увидел на краю стола белый треугольник – недостающую часть листка. На столе он держался с помощью небольшого кусочка скотча.
– Смотри, – сказал я.
– Да, – кивнул он, взглянув на обрывок.
Чтобы лучше изучить клейкую ленту – скотч отлично хранит отпечатки, – он положил обрывок на пол, а я присел на корточки. На листке имелись какие-то начертанные тонким почерком буквы. Я склонился еще ниже и прочитал: «Преданность».
– Преданность? – произнес я вслух.
– Точно. Разве это не важная добродетель?
– Давай спросим у него, – усмехнулся я, а Эйнджел содрогнулся всем телом и едва не выронил пинцет.
– Me cago en diez![3] – воскликнул он и достал пластиковый пакет, чтобы отправить туда бумагу. Это действо вряд ли заслуживало моего внимания, и, поскольку смотреть было решительно не на что, я двинулся к двери.
Я, конечно, не являюсь профессиональным психоаналитиком, но благодаря своему мрачному хобби часто могу взглянуть изнутри на другие преступления, имеющие почти идентичное происхождение. Однако данное правонарушение выходило за границы всего, что я когда-либо видел или мог вообразить. Здесь не имелось ничего, что указывало бы на личность или мотивы, и я был не только заинтригован, но и раздражен. Скажите, какой хищник способен оставить на столе извивающееся в конвульсиях и воющее мясо?
Я вышел из дому и остановился на веранде. Доакс, топчась рядом с капитаном Мэттьюсом, рассказывал нечто такое, отчего капитан выглядел встревоженным. Дебора, склонившись над пожилой женщиной, негромко говорила что-то. Я ощутил на лице дуновение ветра. Это был бриз, который начинает дуть в этих краях перед началом дневной грозы. Я посмотрел по сторонам и увидел, как первые крупные капли дождя расплываются на тротуаре. Сангре, стоящий перед желтой лентой и размахивающий микрофоном, дабы привлечь внимание капитана, взглянул на облака. Как только раздались первые раскаты грома, он сунул микрофон в руки помощника и нырнул в микроавтобус.
В моем желудке также послышались раскаты, и я вспомнил, что за всей этой суетой пропустил ланч. Этого ни в коем случае не следовало делать, так как я должен поддерживать свои силы. Мой от природы высокий уровень метаболизма требовал постоянного внимания. Никакой диеты для Декстера! Но отъезд целиком зависел от Деборы, а у меня возникло предчувствие, что упоминание в данный момент о возможном приеме пищи сестра встретит без восторга. Я снова посмотрел в ее сторону. Дебора все еще ворковала с пожилой миссис Мединой. Та перестала блевать, сосредоточившись на рыдании.
Я вздохнул и зашагал под дождем к машине. Я не имел ничего против того, чтобы промокнуть. Похоже, у меня будет достаточно времени, чтобы успеть просохнуть.
Ожидание оказалось долгим. Пришлось ждать более двух часов. Я сидел в автомобиле, слушал радио и пытался кадр за кадром представить, что значит поглощать сэндвич «медианоче». Слышал хруст хлебной корки, такой поджаристой, что она, прежде чем отправиться внутрь, слегка царапает полость рта. Затем ощутил привкус горчицы, за которым последовал умиротворяющий вкус сыра и чуть присоленного мяса. Следующий укус одарил меня восхитительным маринованным огурчиком. Надо прожевать его хорошенько, чтобы полностью насладиться ароматом, и лишь затем проглотить. После этого необходимо сделать большущий глоток «Iron beer» (произносится: ироан байер), и это вовсе не пиво, а содовая. Я вздохнул. Какое блаженство! Я предпочел бы прием пищи любому занятию, за исключением игр в компании Темного Пассажира. То, что я еще не разжирел, – подлинное генетическое чудо.
Когда Дебора наконец вернулась в машину, я поглощал уже третий виртуальный сэндвич. Сестра скользнула на водительское место, захлопнула дверцу и некоторое время сидела молча, глядя вдаль сквозь забрызганное дождем ветровое стекло. Я понимал, что это не самое лучшее, что можно было сказать, но не удержался:
– Ты выглядишь изможденной, Деб. Как насчет ланча? – (Она покачала головой и промолчала.) – Может, хороший сэндвич? Или фруктовый салат, чтобы восстановить уровень сахара в крови? Ты почувствуешь себя настолько лучше, что…
Сестра посмотрела на меня, но это был не тот взгляд, который обещал ланч в обозримом будущем.
– Поэтому я и захотела стать копом, – произнесла она.
– Из-за фруктового салата?
– Из-за того, что произошло там, – ответила Дебора и снова уставилась в ветровое стекло. – Я хочу прихватить того… того, кто смог поступить так с человеческим существом. Я желаю этого так сильно, что даже ощущаю вкус.
– Может, это вкус сэндвича, Дебора? Поскольку…
Она с силой ударила ладонями по рулевому колесу, потом еще раз:
– Будь оно проклято! Будь все проклято!
Я вздохнул. Ясно, что Страдалец Декстер так и не получит своей корочки хлеба. И все потому, что Дебора при виде шевелящегося куска мяса испытала своего рода божественное прозрение. Это, вне всякого сомнения, было ужасно, и мир стал бы значительно лучше, лишившись того, кто все это сотворил. Но каким бы ужасным ни был поступок, он вовсе не означал, что мы должны остаться без ланча. Разве мы не обязаны поддерживать силы, чтобы поймать этого парня? Донести эту мысль до Деборы было не самое лучшее, поэтому я молча сидел рядом с ней, наблюдая, как капли дождя разбиваются о ветровое стекло, и поглощая воображаемый сэндвич номер четыре.
На следующее утро едва я успел угнездиться в своем крошечном загончике, как зазвонил телефон.
– Капитан Мэттьюс хочет видеть у себя всех, кто был там вчера, – объявила Дебора.
– Доброе утро, сестренка. Хорошо, большое спасибо.
– Немедленно, – добавила она и бросила трубку.
Полицейский мир состоит из рутины, как официальной, так и неофициальной. Это одна из причин, почему мне нравится моя работа. Всегда известно, что происходит, и приходится запоминать меньше человеческих реакций, чтобы воспроизвести их в подходящее время. В результате меня труднее застать врасплох и толкнуть на реакцию, которая могла бы поставить под сомнение правомерность моего членства в расе людей.
Насколько мне известно, капитан Мэттьюс никогда не вызывал к себе «всех, кто там был», даже в тех случаях, когда дело получало широкое общественное звучание. Он лично управлялся с прессой и с теми, кто стоял выше его по служебной лестнице, оставляя детективов и экспертов заниматься своим делом. Такова его политика, и я не видел ни единой причины, в силу которой следовало нарушать протокол. Даже имея на руках столь необычное дело. Капитан действовал в какой-то спешке, и ему едва хватило времени, чтобы одобрить текст пресс-релиза.
Но «немедленно» по-прежнему означало немедленно, и я зарысил по коридору в направлении кабинета капитана. Гвен, одна из самых четких и организованных женщин, когда-либо обитавших на земле, восседала за своим рабочим столом. Она отличалась такой серьезностью и прямолинейностью, что я никогда не мог устоять перед искушением слегка поддразнить ее.
– Гвендолин, чудесное видение ослепительной красоты! Давай полетим вместе в мою полную крови лабораторию, – сказал я, переступив через порог.
Она кивнула в сторону расположенной в дальнем конце приемной двери и с каменным выражением лица произнесла:
– Они все в конференц-зале.
– Неужели это означает отказ? – не унимался я.
Гвен наклонила голову вправо:
– Вон та дверь. Они ждут.
Да, они действительно ждали. Во главе стола сидел капитан Мэттьюс со стаканчиком кофе в руках и с кислой миной. Вокруг стола расселись Дебора и Доакс, Винс Масука, Камилла Фидж и четыре копа – те, что в момент нашего прибытия натягивали ленту по периметру дома ужасов. Мэттьюс кивнул мне и спросил:
– Это все?
– Все, кроме медиков из «скорой», – ответил Доакс, перестав на время пожирать меня взглядом.
– Это не наша проблема, – покачал головой капитан. – Кто-нибудь поговорит с ними позже. – Он откашлялся и посмотрел вниз, словно там находился текст невидимого другим сценария. – Итак… – произнес Мэттьюс и снова прочистил горло, – произошедшее вчера… мм… событие на… мм… Четвертой улице получило отклик на высочайшем уровне. – Он поднял глаза, и я подумал, что это известие, видимо, произвело на него сильное впечатление. – На самом высоком, – добавил капитан. – Из этого следует, что вы обязаны держать при себе все, что видели, слышали или предположили в связи с данным событием и адресом, где оно имело место. Никаких комментариев, как публичных, так и приватных. – Мэттьюс взглянул на Доакса, тот ответил ему кивком, и капитан продолжил: – Следовательно…