На часах двадцать три тридцать, и я почти засыпаю, когда вдруг жужжит сотовый. Это Джесмин.
Прости, только получила твое смс. Весь день занималась. Все еще надо поговорить?
Я так торопливо набираю ее номер, что роняю трубку. Мне удается схватить телефон в тот момент, когда она ответила.
– Привет, – тихо говорю я.
– Привет, – отвечает она. – Как дела?
Я лежу на постели и закрываю ладонью лицо. Вздыхаю, и этот вздох звучит как стон.
– Охххх. Я схожу с ума.
– Почему?
– Ты слышала, что произошло?
– Нет.
– Ладно, отец Марса – судья.
– Крутой мужик?
– Именно. В общем, сегодня утром мама позвала меня, они смотрели новости. И по телеку выступал отец Марса и говорил, что потребует от окружного прокурора расследовать аварию и, возможно, предъявить уголовное обвинение. – Мой голос предательски дрожит в самом конце. Я уже плакал перед Джесмин, но не стоит брать это за правило в нашем общении.
– Что?! Постой… Уголовное обвинение? А что ты такого сделал? Ты ведь не застрелил их? Это просто бред.
Еще один человек, считающий меня невиновным. И очень важный для меня человек – единственный оставшийся у меня друг. Мое сердце начинает биться спокойнее, руки и голос перестают дрожать.
– Я не знаю, что меня ждет, – продолжаю я. – Мы собираемся на всякий случай посоветоваться с юристом.
– Если понадобится, я готова дать показания и сделать все что потребуется. Я буду чем-то вроде Возражения.
Я невесело смеюсь.
– Думаю, выдвигать протест могут только юристы.
– Мне все равно. Я хочу выразить свое несогласие.
– Да уж. Такова моя замечательная жизнь. Над чем ты работала сегодня?
Она вздыхает.
– Над ноктюрном Шопена, который хочу сыграть на прослушивании в Джуллиарде. Но не исключено, что я передумаю и выберу Дебюсси. Или займусь чем-то совершенно другим.
– Но как же ты можешь не играть Дебюсси, если ты умеешь играть Дебюсси? Ладно тебе.
Она смеется.
– Заткнись.
– А кто твой любимый композитор?
– О, прошу тебя. Почему бы тебе не спросить, какой у меня любимый палец?
– Какой у тебя любимый палец?
– Гмммм. Вообще-то, средний. Средний палец правой руки.
– Теперь понимаешь? Любимый композитор.
– Нет. Это было неудачное сравнение. Кто твой любимый писатель?
– Кормак Маккарти. Это легко.
– Кроумак Маквоти?
– Ой, да ладно тебе.
– Шермак Маккэти?
– Глупости. Перестань. – Невероятно, но ей удалось развеселить меня после столь неудачного дня.
– Кормак звучит как имя инопланетянина.
Она могла бы стать достойным членом Соусной Команды.
– Джесмин тоже звучит как имя инопланетянки.
– Нет, я серьезно. Разве имя Кормак не напоминает тебе марсианское?
– Ладно, немного похоже. И это очень кстати, потому что он с планеты Фантастика. Ты правда ничего о нем не слышала?
– Ничего.
– Ладно, мы это исправим. Как ты относишься к каннибализму?
– Ну, я бы сказала… отрицательно? Категорически отрицательно!
– А как насчет того, чтобы почитать о каннибализме?
– Только если это хорошая история. И если мне понравятся герои.
– Отлично.
Во время нашего разговора я чувствую, как постепенно проходит тяжесть в груди. Словно я лежал под грудой камней и кто-то сбрасывал их с меня один за другим. И с каждым камнем отступала тяжесть.
Мы разговариваем до самого утра. Мне даже приходится поставить телефон на зарядку. К концу разговора мы так сильно устаем и хотим спать, что то и дело окликаем друг друга, пытаясь заполнить паузы между новыми темами. Чтобы убедиться, что на том конце провода кто-то еще есть.