Надо сказать, что за дело подобного рода – похищение женщины с ребенком – Вадим брался впервые. Однако его рука на руле «ауди» лежала спокойно и твердо, а сердце в груди (если оно там вообще было) билось в привычном ритме.
Вадим насвистывал беспечную мелодию, ловко маневрировал, обгоняя другие машины, и думал вовсе не о предстоящей операции, а о том, как изменился родной Шлимовск. «Ну не Урал, а Европа, вот дела», – думал он, оглядывая новые красивые здания и фешенебельные магазинчики, возникшие на знакомых улицах за его долгое отсутствие, хотя никогда не был в Европе и не представлял, как она выглядит.
Девчонка, на светофоре продефилировавшая в сантиметре от капота «ауди», вернула его мысли наконец-то к цели данной поездки. Платон сказал, что девица симпатичная. Короткие светло-русые волосы и голубые глаза. Лица он вчера в парке не разглядел, но то, что фигура у нее отличная, и совсем не тощая, а в самый раз, убедился. И даже имеется некоторая заявка на приличный бюст… Посмотрим.
Вадим сбросил скорость. Там, где он собирался нырнуть в лесную чащу огромного городского парка, красовался новенький знак – «кирпич». Вадим развернул машину и на второй передаче неспешно поколесил вдоль кромки леса, высматривая, куда сворачивают коллеги-автомобилисты и нет ли поблизости засады настырных гаишников.
Олеся догадывалась, что так, как она, живут немногие, но она настолько привыкла к окружавшей ее роскоши и любви, что не представляла для себя иной жизни.
Она лежала на покрывале из стеганого шелка, прохладном и приятном, спускавшемся с кровати прямо на янтарно-желтый паркет, читала развлекательный журнал и болтала в воздухе голыми ногами.
Заботливая Никитишна притаранила неподъемное блюдо с фруктами. Она только что скормила бутылочку молочной смеси толстому Валерке и теперь беспокоилась о витаминном балансе в организме его праздной матери.
– Лесенька, поешь винограду, – сказала Никитишна.
– Мой толстячок все съел?
– Двести молока и сорок грамм пюре.
– Сейчас играет.
– Какой молодец!
– Пусть полежит. А я соберусь и поеду на прогулку. – Олеся взяла с блюда оранжевый с красными пятнышками абрикос.
– Ах, Олеся, как мне не нравятся эти твои поездки на машине с ребенком!
– А что такого? – удивилась Олеся. – Я ведь каждый день езжу. И Игорь не против.
– Опасно!
– Ничего опасного! Я прекрасно вожу. Ну а где здесь гулять, Никитишна, где? Тут столько народу! А в парке – тишина, птицы, дубы, сосны. Знаешь, как чудесно!
– Ну, не знаю, не знаю, – проворчала Никитишна недовольно.
Телефонная трубка запищала на кровати где-то под Олесей.
– Да?
– Олеська, привет. Это Дима.
Влюбленный Дима иногда позванивал, нагло игнорируя Олесин статус замужней дамы. Олеся не возражала, так как после свадьбы автоматически лишилась всех своих горячих поклонников ввиду бесперспективности дальнейшего ухаживания. Одного лишь Диму не смутил факт сдачи Москвы Наполеону, он только немного сбавил обороты и отступил на заготовленные позиции, но никогда не терял окончательно надежды отбить Олесю у счастливчика Шведова. И зачем ему нужен был этот хрупкий оранжерейный цветок, красивый, но бесполезный?
– Дима, привет! Давно не звонил, – чавкнула в трубку Олеся. Она покончила с абрикосом и взялась за грушу. – Как твои компьютеры?
Дима Павлов работал программистом в банке «Шлимовский», преподавал в университете, вел бесплатные компьютерные курсы в обществе «Город детям-инвалидам», а также кидал под потолок черные гири, зимой по утрам скакал, словно лось, по сугробам, практически голышом, и обладал беспредельным упрямством.
– Пойдем в кино.
– Боже мой, Дима, какое кино! – засмеялась Олеся. Она перевернулась с живота на спину и стала делать в воздухе «велосипед» ногами.
– Пойдем в кино. Как в школе ходили.
– Это было сто лет назад.
– Хорошо. Пойдем к кому-нибудь на свадьбу. – Чуть больше года назад, поссорившись накануне по какому-то незначительному поводу с мужем, Олеся пошла на свадьбу к Татьяне с Димой. Той счастливой гулянки Дима забыть не мог и грезил о новой вылазке.
– Я же просила, никогда, никогда не напоминать мне про свадьбу! – возмутилась Олеся.
– Тогда скажи, как поживает Валерка.
– Валерка? Хорошо. Ест морковку, картошку, цветную капусту, кабачок. Уже немного сидит, только заваливается куда-то вбок.
– Я приду посмотреть, куда он заваливается, – быстро сориентировался Дима.
– Жаждешь встретиться с Игорем? Он не будет в восторге.
– Я тоже. Давай забьем стрелку в нейтральных водах.
– Не склоняй меня к адюльтеру. Я верная жена.
– Да ради бога! Просто я соскучился по тебе и твоему смешному ребенку.
Олесе было очень приятно, что Дима соскучился и по Валерке тоже. Она считала своего ребенка совершенно особенным, уникальным, самым умным, красивым, восхитительным. И все вокруг должны были разделять ее чувства. В общем, заурядная мамаша.
– Ну, последний месяц, когда хорошая погода, я гуляю с коляской вдоль водохранилища. Знаешь, там такая чудесная дубовая аллея? Начинается у кафе «Чио-сан»?
– «Чио-Чио-сан»?
– Да.
– Знаю. И можно тебя там подкараулить?
– Можно, – милостиво разрешила Олеся. Она никогда и в мыслях не помышляла изменить Игорю, просто ей не хватало восторженного поклонения и развлечений.
– Кстати, у нас поменяли номер. Установили новую АТС. Запомни. Нет, лучше запиши. С твоей дырявой памятью. 41-90-55.
– Значит, у нас тоже скоро поменяют! Подожди. – Олеся пошарила глазами по комнате в поисках, на чем бы записать номер. Авторучка валялась на тумбочке. – Как?
– 41-90-55.
Олеся нацарапала номер на сине-белом пакете. Его ей вчера дали в магазине, где она покупала растворимую кашу «Нестле». На пакете были нарисованы три синих медвежонка – они сидели вокруг стола с ложками. И подпись: «Где каши, там и наши».
– Ну ладно, Димуся, кажется, Игорь пришел. И мне надо собираться на прогулку!
– Спасибо, что сказала «Димуся». Я еще тебе… – Окончание фразы Олеся не услышала, так как в трубке что-то щелкнуло и она замолчала.
Пока Олеся натягивала крошечные эластичные шорты ярко-синего цвета и белый полупрозрачный топ, красила губы и ресницы, придавала своей прическе очаровательную взлохмаченность, Никитишна успела накормить великолепным обедом Игоря, устранить последствия маленькой неприятности, приключившейся с Валеркой, то есть вымыть его под краном, собрать сумку с бутылочками, памперсами, влажными салфетками, одеть ребенка, убрать посуду за Игорем, ответить на звонок из детской поликлиники, снести вниз коляску и утрамбовать ее в багажник Олесиного джипа, потом вынести Валерку и устроить его в корзине на заднем сиденье…
– Олеся, ты не чересчур оголилась? – спросил Игорь, поймав жену на выходе из квартиры и целуя ее в макушку.
– Ой, ты прическу испортишь! А что? Ведь лето!
– Ну, не знаю, не знаю, – консервативно пробурчал Игорь. – Как-то все-таки… Тебе, конечно, здорово, но… Ну ладно. Кстати, телефон-то отключили! В подъезде висит на стене юноша в спецовке и утверждает, что ближайшие два дня телефон работать не будет. А потом нам дадут новый номер. – Игорь попытался еще раз поцеловать жену.
– Что за фокусы? Ой, Игореша, дай мне «сотку», – жалобно попросила Олеся.
– Зачем она тебе?
– Ну дай пофорсить! Ну пожалуйста! Представь, я еду на джипе и говорю по сотовому! Здорово!
– Еще чего не хватало! У тебя сзади ребенок, а ты собралась трепаться по телефону! Чтобы смотрела только на дорогу и никуда больше, поняла!
– Поняла-поняла, – торопливо кивнула Олеся. – Не буду. Но все равно дай. Пожалуйста! Представь, мне три часа коляску возить. А так я кому-нибудь позвоню. Вообще, мог бы давно мне подарить сотовый.
– Ладно, подарю, – махнул рукой Игорь. – На. – Он достал из кармана свой телефон и отдал жене. – Веревки из меня вьешь.
– Спасибо, мой зайченыш!
Олеся схватила «сотку», чмокнула недовольного мужа в подбородок (выше не достала) и побежала вниз по лестнице.
Вчера Таня Птичкина проводила в командировку мужа Алешу, он отправился с фурами, нагруженными резиной, в Белоруссию, и теперь, как минимум, на пару недель Татьяна была обеспечена поводом для волнений, ночных страхов, переживаний за любимого. Особенно ее беспокоил пистолет, который пригрелся под мышкой у Алексея. Таня все время думала, что случится, если мужу придется им воспользоваться. Даже если и для защиты – кто будет разбираться? Он кого-нибудь убьет, его посадят лет на восемь. Или на пятнадцать? Жуть.
Все утро Таня играла на пианино «Ноктюрн» Глинки. Тональность фа минор очень соответствовала грустному настроению. Потом она закончила реферат по творчеству Леонкавалло, потом помыла плиту и кафель на кухне, потом съела два яблока и в конце концов поняла: отпуск в летнем городе – это что-то невыносимое. Надо уезжать на море. В Турцию или Италию. К теплому белому песку. К пальмам и кипарисам. К манго и авокадо. К пляжному волейболу.
Но при ее крошечной зарплате лучше забыть о существовании моря. Лучше вообще забыть о жизни. Да. Но ведь есть совсем неплохое шлимовское водохранилище! Таня нырнула в шкаф и через полчаса углубленного поиска изъяла из кучи барахла красный купальник, примерила его и очень себе понравилась. Потом она вспомнила, что в городском парке ее ждет встреча с Олесей, и барометр ее настроения из положения «облачность» плавно перекочевал к отметке «ясно, солнечно».
Олеся уже была на боевом посту. Валерка сладко дрых в коляске.
– Однако смелый у тебя вид, – сказала Таня, оглядывая подругу.
– Странно, – удивилась Олеся. – Игорь тоже возмущался. А что?
– А ничего. В автобусе я бы в таких шортах и майке не рискнула появиться.
– Я ведь на машине.
– Только это тебя и спасло.
– И к тому же лето. Тебе не нравится? Я выгляжу смешно? – расстроилась Олеся.
– Ты выглядишь убойно.
– Убойно, как короткое замыкание?
– Или удар Тайсона.
– Или атомный реактор.
– Как приступ стенокардии.
– Или как… как… Сдаюсь. Так жарко, что ничего не приходит на ум. Я удивляюсь, до конца мая был жуткий холод, словно лето и не собиралось начинаться в этом году, а теперь…
– Давай закроемся в джипе и включим кондиционер.
– А коляску? Я должна выгуливать ребенка.
– Заботливая мамочка. Слушай, я хотела спросить, а Игорь Валерке памперсы меняет?
– Ну, как тебе сказать. Заставить, конечно, можно.
– Не рвется, да?
– Да. В принципе все делает Никитишна. Но Игорь, конечно… Сейчас уже ничего, на руки берет, укачивает. А то после роддома все морщился.
– Морщился?
– Да. Когда Валерка был такой страшненький, красненький, Игорь от него отворачивался. Будто не ребенка на руках держал, а какую-то бяку. Знаешь, а мне Дима только что звонил, – вспомнила Олеся.
– Каков наглец! А если бы трубку взяла не ты, а Игорь?
– Спросил бы, дома ли я. Он уже так делал.
– А Игорь что?
– Ничего. Улыбается и пытается меня задушить. Ревнивый!
– Дмитрий не предлагал тебе куда-нибудь сходить?
– Да. Еще раз на свадьбу.
– Представляю твою реакцию. Напоминание о моей свадьбе чрезвычайно тебя заводит, – рассмеялась Таня.
– Да уж, – кивнула Олеся и опять все вспомнила.
…После ЗАГСа молодожены и Олеся с Димой отправились в короткую поездку – фотографироваться на фоне шлимовских достопримечательностей. Был чудесный февральский день, яркий и пронзительный, словно из стихотворения Пастернака – «дороги мокнут, с крыш течет, и солнце греется на льдине». Олесин джип, с двумя кольцами, звенел колокольчиками и мягко урчал на поворотах. Таня была в коротком обтягивающем платье-футляре из белоснежной ткани, без всяких прибамбасов и вычурных украшений. А Олеся собиралась нацепить «скромный» темно-зеленый костюм (Франция), вообразив, как здорово он будет смотреться под распахнутой норковой шубой. Но шубу на свадьбу не пустила Никитишна. «Вырядилась, господи, – сказала она недовольно, – а как невеста рядом с тобой будет себя чувствовать?» Олеся смутилась, потому что о невесте она совсем не подумала. В результате на всех фотографиях Олеся красовалась в маленьком пальтишке из шерстяной фланели, стильность которого мог оценить только утонченный знаток моды.
Свадьба гуляла в арендованной студенческой столовой, на стенах висели плакаты с шутками-прибаутками, мама невесты заливалась крокодиловыми слезами, словно провожала дочку на строительство египетских пирамид. Дима ненавязчиво обнимал Олесю за талию и подливал, подливал шампанского. Когда Олеся говорила тост и вручала конверт, она, кажется, уронила фужер, все куда-то поплыло, поехало, словно в тумане. Все смеялись и говорили одновременно, смотрели на пьяную вдребадан Олесю очень доброжелательно и вообще были фантастически милы и приветливы. Голоса сливались в однообразный и приятный шум. «Олеська, я никогда тебя такой не видела-а-а», – смеялась Таня, обнимая хохочущую до пьяных слез подругу, и они вдвоем куда-то падали, в темную бездонную яму, раскрывшую сонные объятия. Но Олеся боролась со сном, она не хотела спать, ей было невероятно весело. Она видела внизу восторженные лица знакомых и незнакомых парней и мужчин, когда танцевала на столе испанский танец с кастаньетами. Под кастаньеты она ловко приспособила чайные ложки, удивляясь своей смекалке и находчивости. Вроде бы она заехала ногой в салат оливье? Или ей показалось? Дима, такой красивый и душистый, тоже совершенно пьяный, прижимал ее к широкой груди и не умолкая говорил про любовь. Потом на мгновение она очнулась в каком-то закоулке столовского фойе в крепких Диминых объятиях, сумасшедшая уже не только от шампанского, но и от его поцелуев, с удивлением и смехом обнаружила свою голую грудь и, перевирая слова, пожаловалась Диме: «Ой, мне тут… у меня… расстегнулось» – но тут же провалилась в жаркую тьму… На второй день праздника Олеся не пошла. Ей было стыдно. События прошедшей ночи и ее выходки всплывали в памяти не разом, а постепенно, нанося один удар за другим. «Я танцевала на столе?» – неспешно шептала Олеся и встречала утвердительный кивок подруги. «Ты хотела исполнить стриптиз, но тебя остановили женщины. Ребята останавливать не собирались», – смеялась Татьяна. «Стриптиз?! Но я ничего не помню!» – ужаснулась Олеся, чуть не плача. «Ну что ты так переживаешь? На свадьбе всегда упиваются!» – пыталась успокоить несчастную Олесю подружка. «Но я впервые». Дима явился через день, с надеждой закрепить успех. «Мы страстно целовались», – заявил он, сгорая от любви и требуя продолжения банкета. И получил яростную пощечину, что возбудило его еще больше. Воспоминания о Таниной свадьбе отныне всегда заставляли Олесю покрываться краской стыда…
– Новая? – оторвала Татьяна подругу от неприятных мыслей, дотрагиваясь до крошечной сумочки из блестящей ярко-синей кожи на длинном тонком ремешке.
– Да, позавчера купила в «Желтой хризантеме».
– Представляю цену. «Нина Риччи»! – Сумочка переместилась в Танины руки. – Какая прелесть! К твоим шортам подходит по цвету. Но по стилю лучше, конечно, не к шортам, а к тому синему бархатному платью, да?
– Да, я тоже так думаю. Знаешь, Танчик-барабанчик, подержи, пожалуйста, коляску, – а я быстро сгоняю в кафе. Куплю холодного спрайта. Подожди, деньги забыла, тетеря. – Олеся сунулась под Танин локоть, где все еще висела блестящая сумочка, и достала мятую десятку. – Как раз на двухлитровку. У меня в сумке всегда такой бардак!
Таня поправила на плече сумку и покатила коляску вдоль по аллее. Олеся быстрым шагом направилась в противоположную сторону – к кафе «Чио-Чио-сан», возле которого был припаркован ее джип.