Мы приехали на станцию метро “Аннино” и вышли из машины. До дома на такси – полтора часа из-за пробок, сообщило мне приложение. Придется на метро.
– И ни одного безголового монстра, скажи? – Сказал Миша. – Скучновато.
Хотелось ответить, что таких у нас полгорода – настроение было ни к черту.
Миша своим прикидом, лицом, вот этой способностью быть старым и молодым одновременно, а главное – дурацкими вопросами, не вписывался в столичный ландшафт, пусть и стояли мы где-то на отшибе.
– Миша, я не…
Мимо прошла молодая пара: брюнетка с длинной, по пояс, косой, и парень в кожаной куртке, джинсах и явно недешевых туфлях. Они молча всучили Мише сторублевую купюру, и пошли дальше.
– Это еще зачем?
– Не знаю, – сказал Миша. – Жалеют меня все тут.
– Раньше к тебе иначе относились.
– Так то раньше! А ты-то? С горнячком-то давно беседы водил?
– Слушай, давай честно: я был мелким, и не хотел бы к этому возвращаться. Если хочешь знать ответ: давно. Сто лет. С тех пор как с Донецка уехал. Доволен?
Выплеснулось – извините. Хоть Мишу и не смутил мой тон, но все-таки развивать диалог он не стал. Он протянул мне руку, как тогда, в первый раз, и сказал:
– Не забывай, Саша. Никогда нельзя забывать, откуда ты.
– Рад был видеть, Миша. Будь здоров.
Я ехал в метро и вспоминал те годы. Алину, наши с ней ночные переписки о всякой ерунде, и иногда – о фильмах. В ту пору был популярен сериал Lost, мы смотрели его в пиратском переводе. Сейчас я “Вконтакт” практически не включаю: только иногда, чтобы выложить фотки с путешествий, назло одноклассникам.
Я открыл телегу, и принялся листать новостные каналы, погружая себя в пучину стресса. Но буквы в голову не лезли. Воспоминания оказались сильны, и даже материальны.
Тем более что я вот-вот должен был увидеть Горнячка.
Когда после случая с гопниками я вернулся во двор, меня словно окружили стены княжеского форта, ров, и стрельцы в бойницах – настолько безопасным показалось это место. Горыныч – крутилось у меня в голове. Горыныч… Нет, правда? Серьезно? Горыныч?
Я поздоровался с дедушками, сидящими за железным столом у подъезда. Мне, как и всегда, кивнул только один из них – бывший шахтер по имени дедушка Валя. Однажды я в задумчивости прошел мимо, и он устроил мне нагоняй, что не уважаю старших и не здороваюсь, так вот с тех пор я здороваюсь. И да – он правда бывший шахтер, и правда дедушка Валя. Без домыслов.
Дома никого не было: мама уехала к подруге, а папа – в командировку, в Алчевск, что в Луганской области. “По претензии…” – как он говорил. Папа работал на Донецком металлургическом заводе (ДМЗ), в отделе контроля качества, и такие командировки были не редкостью.
Я поднялся на третий этаж, зашел в квартиру, и кинулся к компьютеру в своей комнате. Желание поиграть было даже сильнее истории с телефоном и драконом, в которую я мало-помалу переставал верить. Я поставил игру на установку и зашел “Вконтакт”, проверить сообщения.
Кроме спамеров, мне написала только Алина:
“Как дела?”
“Да такое…” — ответил я.
“Опять не получил письмо из Хогвартса?”
“Получил”
“Да? И когда в Лондон?”
“Через час. Поедешь?”
В ответ Алина перекинула запись о какой-то крипипасте[1] с паблика под названием “Донбасская жуть”.
Длинная леди
Одну девочку похитили, когда ей было пять лет, и поместили в маленький ящик в подвале. Там она жила вплоть до своего совершеннолетия. Из-за размеров своей “клетки” девочка не развивалась, ящик остановил ее рост, как это было с бедолагами из книги “Человек, который смеется” Виктора Гюго, испорченными компрачикосами. Девочка умерла, и похитители выбросили ящик в воды Кальмиуса. Но через годы она вернулась в образе чрезвычайно вытянутой и тонкой женщины. Одного за другим она вытягивала похитителей до тех пор, пока кости их не отрывались одна от другой, и они не умирали в страшных муках. Говорят, Длинная леди и сейчас является к тем, кого дразнят маленьким ростом, и делает их длинными, как она сама, и в конце концов они лишаются всех своих конечностей.
… и жуткая фотография той самой Длинной леди, сделанная из окна старой многоэтажки. Я проглотил комок страха, и написал: “Круто, Алин. Еще один Слендермен[2], только тетка. Этого мне не хватало”. В этом – конек Алины. Вечно она находит какие-то страшилки и кидает мне, считая, что я не могу потом уснуть и шугаюсь каждой тени. А мне в этой истории вот чего не хватило: финала. Или хотя бы имени этой загадочной леди, чтоб взять – и поверить.
Алина не ответила, а у меня дико чесались руки: хотелось испытать игру и попытаться заглушить еще живые эмоции от потери Илюхи. Я выключил браузер, и только навел курсор на новый ярлык с “Шорохом”, как вдруг за моей спиной прозвучал голос:
– Ты того этого, самого-тамого, не балуй, ишь, слышь?
Я вскочил со стула и развернулся. На кровати сидел старик. Точнее – маленький старичок ростом с кролика. За широкой его спиной, как ведьмачий меч, торчала маленькая кирка. Седая борода закрывала половину измазанного в саже лица. Старичок смотрел на меня светлым и чистым взглядом, как будто это норма – появиться тут в моей постели.
– Ты кто? – Спросил я,
– Как – кто? Горнячок. А ты кто, старичок?
– Чего это я старичок?
– А тогой-то.
Так нелепо, что даже забавно. С места я не двигался, и до конца не понимал, как действовать. Инструкцию бы…
– Ты чегой-то удивленный такой? Прям удивительный. Сам меня позвал – сам теперь того-этого-самого.
– Когда это я вас звал?
– Ты мне подсоби для начала, а потом разговоры разговаривай.
– К… Как вам подсобить?
Я начинал припоминать.
Горнячок – моя детская фантазия. Я придумал его, когда в начальной школе наш класс ездил в шахту на экскурсию. Рассказывал потом родителям о маленьком бородатом человечке, работающим на Шубина[3]. По поводу Шубина – это я вам еще расскажу, пока рано, надо немного потерпеть.
– Да как! Простым работящим способом. Подойди.
Я подошел. И встал в боксерскую стойку.
– Ты шо делаешь?! – Спросил он строго.
– А что?
– Опусти меня. Ниже опусти. Не дело это копателя – далеко от земли находиться.
Надеюсь, горнячок не просит меня взять его на руки и поставить на пол. Оказалось – просит. Нагленько. Вернуться, что ли, в боксерскую стойку? Горнячок пах землей и наверное углем, и несмотря на то, что уголь не имеет запаха, какие-то флюиды по воздуху носились.
– Нет! – Рявкнул горнячок. – Не то!
– Что – не то? – Спросил я.
– Ниже. К земле неси.
Я пошел в спальню родителей, взял чемодан, позадил в него горнячка и, с трудом перекатывая по ступеням, выволок на улицу. “Ниже!” – донеслось приглушенный голос. Дворовые дедушки (каюсь: так я их про себя и называл) слышали плохо, и никак не отреагировали, разве что дедушка Валя снова со мной поздоровался.
– Куда ниже? – Прошептал я.
– Ниже, – буркнул горнячок.
Мы вернулись в подъезд и спустились к железной двери в подвал. Горнячок тихо засмеялся. “То! То!” – в восторге повторял он. Я расстегнул молнию на чемодане. Маленький человек ловко из него вышмыгнул, и сказал:
– Недостатошно глубоко, конечно, но Шубин с ним. И, к слову моему придется: Миша велел передать, дабы завтра с утра ты удобную одежду на себя того-этого, крепко поел кашу, в идеале – местную, а также поупражнялся руками.
– Зачем? – Не понял я.
– Того не ведаю. Но я приду к тебе еще. Сам меня придумал – теперь отдувайся.
– Я не понимаю. Тебя хоть Анатолий зовут?
Горнячок увидел в земле узкую щель, хлопнул в ладоши, наступил, и провалился, так мне и не ответив. Весело, подумал я. Примерно через час – я сидел за компьютером – меня наконец-то накрыло. Я бегал по квартире, как контуженный, и отказывался признавать сегодняшние события реальными. Побил немного в подушку могучими (так мне казалось) ударами, помедитировал, даже сказал что-то иконам в комнате родителей.
Потом вернулась мама. От ужина я отказался, она удостоверилась, что температуры у меня нет, но на всякий случай поставила на тумбе возле кровати порезанный чеснок, и я лег спать.
Мне приснился гроб. Он лежал на вершине холма, обмотанный несколькими цепями. Одна за другой они обрывались с громким лязганьем. Тени, сонмы теней! И больше – ничего. Тем не менее, это был самый страшный сон в моей жизни, впервые за долгое время мне не хотелось подходить ближе, чтобы испытать свою удачу.
Кто внутри – я не знал.
Но вряд ли какой-нибудь меценат.
Утром я сделал все как сказал горнячок. Из упражнений руками я знал только отжимания, и отжался где-то восемь раз, зато на кулаках. Пресс, раз не просили, качать не стал. Но поднял над головой компьютерное кресло.
Школа моя, номер 47, располагалась на расстоянии троллейбусной остановки от дома, и ходил я туда пешком. Первым уроком стояла биология, по биологии я отстал еще в классе седьмом, и с тех пор мало что понимал. Так прошел день…
Нет.
Нет, нет и нет.
Что-что, но вспоминать школу той поры мне не хотелось. Совсем.
Я ненавидел ее.
Так было не всегда. Но после пропажи моего лучшего друга Илюхи… Я ведь не рассказывал, да? Оттягивал этот момент до последнего.
За несколько месяцев до истории с Мишей Илья исчез. Ушел вечером гулять, и не вернулся. Его родители – довольно влиятельные люди – всю полицию на уши поставили. Одноклассников допрашивали по несколько раз, а меня – и того больше. Потому что я не помнил тот день… Он выскочил из моей памяти, как пробка из бутылки. Аккурат с момента пробуждения и до самого сна – черная пелена.
Родители Ильи были уверены, что их сын убежал, и что я знаю, куда. Но я не знал. Илья бы мне рассказал, это сто процентов, мы ничего друг от друга не утаивали. Но я боялся себе признаваться, что он погиб.
Не знаю, как я это пережил. Илюха был главным человеком в моей жизни после мамы и папы. Мы обсуждали “Звездные войны”, ходили на турники, я слушал рассказы Илюхи о его занятиях по карате. А потом – что было делать потом? Словно у меня оторвали руки, ноги и голову заодно.
Поначалу я не хотел ни с кем говорить, а затем – наоборот, я нуждался в обществе хоть кого-нибудь. Потом я познакомился в интернете с Алиной, она жила на Гладковке, и, как и я, любила сочинять истории.
В тот день я договорился с Виталиком Корбуненко и его компаний пойти после школы в кино. А когда прозвенел звонок, их и след простыл, а девчонки сказали, что они дунули в кино без меня – не нужен им был мрачный и угрюмый Саша. Думаю, поэтому я и согласился ввязаться в Мишину авантюру.
Когда поезд подъезжал к моей станции, я услышал разговор двух женщин – они громко обсуждали Донецк. Как любой дончанин, при упоминании своего города за его пределами, я навострил уши, и услышал следующую реплику:
– На Домбасе вон… дети… ужас что…
– На ДоНбассе, – сказал я и вышел из вагона.
После уроков во дворе школы я снова встретил Мишу. Он сидел на черном железном заборчике, положив ноги на чемоданчик, и махал мне.
– Дело у нас с тобой, Саша, – сказал он, поздоровавшись. – Тебе послание передали?
– То, что я должен поупражняться руками? Передали.
– Чудово. Ты, как мне удалось понять, опасность котируешь?
– Ну… Есть такое.
– Я предлагаю тебе лучший риск, отборный! Ибо в опасности наш с тобой Донбасс. Тебе понравится.
– И что ему грозит, интересно?
– Увидишь. Главное – мать свою и отца предупреди, что вернешься ближе к ночи, скажи, что гулять пойдешь, или с девушкой встретишься… В общем, сам придумай.
Мы ехали на троллейбусе по центральной улице города – улице Артема, до площади Ленина. Вышли напротив драматического театра, а затем спустились по брусчатке к Кальмиусу – главной реке востока Украины (после Днепра, но он все-таки ближе к центру).
– А можно спросить?
– Ты уже спросил, Саша.
Я замолчал.
– Ладно, спрашивай.
– А кто, кроме Горыныча бывает?
Хоть я все еще до конца не верил в произошедшее вчера, все-таки на всякий случай решил пробить почву. Миша задумался. Он так сильно махал чемоданчиком, что прохожие обходили нас стороной.
– Да все бывают. Богатыри. Гремучий дедушка. Ты бываешь. Я бываю. А кого пока не придумали – того еще придумают. Правда, здесь, на нашей земле, они немного не такие, как ты привык считать.
Я всмотрелся в воды Кальмиуса.
– Что, и водяной есть?
– А как же. Мы, к слову, к нему и идем, раз уж нам по пути, – тут Миша очень театрально прыснул в руку, – только не называй его водяным! Здесь он привык к другому величанию – по фамилии. Водянов. Так и говори – Водянов. А лучше – ничего не говори. Сложно с ним беседы беседовать.
Набережная Кальмиуса – главное место средоточения прогрессивной молодежи Донецка. Здесь тусовались все: поэты, юные политики, олимпиадники-физики. Встречалась и простая шантрапа. Главный козырь этого места – разрешение на распитие алкоголя, но только тем, кому есть 18. Мне еще не стукнуло, поэтому я не пил, да и в принципе на тусовках Набережной бывал всего дважды – Илюха приводил, у него много здесь было знакомых.
Про Водянова я тоже слышал. Мужичок, помогающий всем с написанием курсовых, дипломных работ и рефератов задарма. Он называл это – “Налить водицы”. Уж кто бы знал, что Водянов – настоящий водяной! Впрочем, Миша мог меня и разыгрывать. С другой стороны, я припоминал загадочные рассказы вокруг фигуры Водянова: мол, он всегда сидит на Набережной, но иногда – исчезает, поминай как звали, и никто не знает, куда, пока вновь не возникнет на одной из скамей.
– Миша, все это какая-то херня, – высказал я то, что вертелось на языке.
Миша рассмеялся.
– Херня не херня, а с Водяновым будь осторожнее!
Мы подошли к пухлому парню. Закинув ногу на ногу, он изучал лист с партитурами. Рядом стоял чехол – не то от гитары, не то от виолончели (я далек от мира музыки, чтобы различать их чехлы).
– Здоровенькi були! – Жизнерадостно поздоровался Миша.
– О, привет, – музыкант пожал руку Мише, потом мне. – Как оно?
– Та ну такое… – Миша очень живо изобразил легкий украинский акцент, – Водянова ищу. Видел?
– Видел. Там толпа вон. Он в ней. Слушай, ты как вообще?
– Говорю ж – такое.
– Ага… Слушай, а… Ты кто?
– Потом расскажу как-нибудь. Ну, давай.
Мы отошли.
– Я не понял, вы знакомы или не знакомы? – Спросил я, кивая в сторону пухляша.
– Не знакомы, – звонко ответил Миша. Голос его снова изменился, вернувшись к благородным ноткам. Мне не показалось, что они не знакомы. Более того: создавалось впечатление, что они дружат лет эдак сто. Мы протиснулись сквозь толпу. В центре ее разглагольствовал Водянов, человек с круглым лицом, не менее круглым носом и такими же круглыми глазами.
– Ой, да я тебя умоляю – Красное море! – Говорил он кому-то. – То ли дело – Адриатическое, я его называю – “Потомственное”, потому что досталось оно нам в дар от сил, нам неподвластных. Попомните мое слово: еще грядет миссия “Розетта[4]”! Озера озерам – рознь, а реки – нет, так и знайте, дети болот.
Несмотря на то, что слова Водянова при рассмотрении не имели никакого смысла, все его слушали с интересом. Завораживало, как он говорил: словно ручеек льется, журчит, и синтаксические волны такие – бух, бух, о берег спокойствия.
– Хватить лить воду, Водянов! – Воскликнул Миша, и все покосились на него. Сначала с неудовольствием, а затем, когда узнали (или не узнали на самом деле?) – с улыбками. – Всем привет! Можно украсть оратора на пять бесконечно быстрых минут?
Описать походку Водянова хотелось двумя словами: он плыл. Широченные, на пять размеров больше, брюки, обмотанные дряхлым ремнем, болтались, как мешки с песком, а выглаженная рубашка синего-синего цвета отчего-то хрустела, как галька на черноморском пляже. Когда мы остановились у воды, я увидел под глазом Водянова здоровенный фингал подводного цвета.
– Кто это тебя? – Спросил Миша.
– А это у тебя мне спрашивать надо! Подобно тому, как…
– Стоп, стоп, – Миша, очевидно, знал, что давать Водянову волю на разговор – не стоит, заболтает водянистыми словами да обтекаемыми фразами. – Говори по делу: кто?
– Шубин-то твой защиту обещал. Оберегать нас обещал. Ан – не уберег, не защитил, обещанное не исполнил, клятву не…
– Водянов! – Строго сказал Миша, включив выражение отца перед двоечником-сыном.
– Понял, понял. Это я еще сбежать сумел, дождь-то покатил, укрыл. А кто то был – не ведаю. Как выглядел – не знаю. Одно понял: опасный черт. Я бы с такими не якшался. Ах, да… Без головы он был.
– Без головы?! – Воскликнули мы с Мишей хором.
– А я так и сказал! Без головы на плечах, и мозга, следовательно, он также не имел, и думать… Короче. Ты Шубину так и передай: обещанная защита надобна как никогда.
– Мы потому и здесь, – мягко сказал Миша и положил ладонь на плечо Водянова. Тот кивнул и оглядел меня с ног до головы.
– А школьник кем будет?
– Помощником.
– Шубин никак армию набирает, а? – Ухмыльнулся Водянов. – Войско, орду?
– Нет, – сказал Миша. – Поведай лучше, Водянов, о чем тут молодежь толкует? Что нового? Шубин чувствует: нечто наступает на нас на всех, большое, опасное. Молодые такое чувствуют, наверняка обсуждают что-то.
Мне было странно слышать, как Миша о других говорит: “молодежь” и “молодые”, учитывая, что и сам он – и двадцати лет не прожил, дай бог достиг совершеннолетия. Впрочем, меня это удивило не впервые.
Водянов воодушевился.
– А что, расскажу! Толкуют молодежь, и много толкуют. Аж рябь по воде идет. Да только чушь они всякую несут, несусветную… – Водянов сплюнул, посмотрел на воды Кальмиуса и вздохнул. – О нечисти всякой. Один из них даже работу пишет, как это называется, научную – никак, кандидатскую. Вадичка Писаренко его зовут. Подходил ко мне, советовался, я-то водички полить люблю, сам знаешь. О смертоносном Ваське-убийце пишет, что ночами приходит в ложе к младенцам. О Цветочном монстре, итить его. О Длинной леди…
Я встрепенулся. Миша, кажется, тоже.
– Длинной леди? – Спросил он.
– Ага. Я им говорю: вы ерунду-то не городите, итить вашу, забор чуши не воздвигайте! Вон, знаете ли, нормальная нечисть существует себе – и хорошо, и нормально! Ан-нет, выдумывают. Ты Шубину скажи: с этими новичками строго надо. Не пущать. А лучше – изничтожать, как Чингисхана когдатово.
Миша задумался, почесал подбородок.
– Подскажи-ка мне, Водянов, кто тот студент, что работу пишет? Где его найти?
– Я его уже с неделю не видал. А найти известно где – на этом самом… Филфаке, во.
– На Университетской?
– А я знаю?! Я у речки токма улицы запомнил: проспект Ильича, бульвар Шевченко, и еще – с десяток.
– Ясно. Спасибо, Водянов. Шубин защиту обещал – будет тебе защита. Но ты и сам осторожнее будь.
– Да чего ж не быть… Буду, Миша. Буду. Ну, штиля тебе в душу. Бывай!
Мы медленно шли по Набережной. Нас обдувал приятный ветерок; по мосту неслось такси “Фаэтон”.
– Миша.
– Да?
– А почему Водянов ждет от него защиты?
– Видишь ли… Есть особый род представителей… Сейчас, попытаюсь сформулировать. Короче говоря, нечисть, сказочные (как будто) существа – они на месте не сидят. Тоже по миру ездят. Это потому что о них рассказывают. Переходят из уст в уста, и переезжают, множатся. Вот – явился Водяной, и помог ему Шубин… Как это говорят сегодня… Ассимилироваться. Но приехал Леший – и не прижился, поскольку, сам знаешь, на Донбассе не так все хорошо с лесами… В Щуровских жил-был, Лехой его там звали, да так и убежал восвояси. Не дал ему Шубин пожить-попоживать
– А почему именно Шубин этим занимается?
– Потому что он единственный тут – изначальный. О нем каждый шахтер знает. Вот и помогает Шубин одним приезжим, других – прогоняет, а с третьими – борется. Сейчас грядет то, с чем бороться нужно будет нам всем. Потому-то я тебя и нашел. Только ты поможешь мне – и Шубину – справиться с Длинной леди. А затем – и со всеми остальными.
Я подумал-подумал, да и спросил:
– А ты-то кто?
Но Миша, увы, не ответил.