Глава 2

Ранним утром по широкой аллее запущенного сада, раскинувшегося в одном из пригородов Рима, медленно прогуливались трое мужчин. Один из них остановился и прислушался:

– Кажется, звонят к заутрене? Ваш приятель опаздывает, синьор Альчиде.

– Да, – согласился Альчиде, нервно пощипывая щегольскую бородку. – Пора бы уж ему появиться.

– Он испугался, – презрительно скривил губы третий, сдувая невидимые пылинки с голубого камзола, богато украшенного вышивкой.

– Вы так думаете, Ридольфо? – заинтересованно обернулся к нему первый мужчина.

В ответ тот, кого назвали Ридольфо, иронично улыбнулся:

– Как видите, его нет, синьор Лацио!

– Если не ошибаюсь, это он. – Альчиде показал в дальний конец аллеи. Придерживая длинную шпагу, к ним торопливо шел молодой господин в темном платье. Единственным светлым пятном в его одеянии были белые страусовые перья на широкополой шляпе.

– Весь в черном, – фыркнул Ридольфо. – Наверно, заранее решил надеть траур?

Остановившись в трех шагах от собравшихся, вновь прибывший снял шляпу и сделал общий изящный поклон.

– Вы заставили вас ждать, синьор Белометти, – мягко укорил его Альчиде.

– Приношу свои извинения, господа. Особенно вам, синьор! Но поверьте, у меня множество дел в вечном городе, а времени не хватает. – Зеленоватые глаза Белометти лукаво блеснули. С озабоченным видом он посмотрел по сторонам: – Где мы приступим к разрешению недоразумения, синьоры?

– Что вы считаете недоразумением? – Ридольфо надменно вздернул подбородок.

– Не нужно так спешить, синьоры, – примирительно улыбнулся Альчиде. – Пойдемте, неподалеку есть прелестная полянка, окруженная густыми кустами. Она достаточной длины и ровная.

– Хорошо, будьте нашим Вергилием, – поклонился Белометти.

– Да, не стоит терять времени, тем более некоторым синьорам его так не хватает, – желчно заметил Ридольфо. – Ведите нас!

Альчиде смело углубился в заросший сад. Взяв под руку Белометти, он оживленно болтал с ним о каких-то пустяках. Следом, отстав на несколько шагов, шли Ридольфо и Лацио.

– У меня к вам большая просьба, – тихо сказал своему спутнику Ридольфо. – Поскольку у нас дуэль двое на двое, оставьте венецианца мне. Мы с ним составим прелестную пару.

Лацио молча кивнул в ответ.

Полянка оказалась именно такой, как обещал Альчиде. Швырнув на траву шляпы, мужчины сняли перевязи и обнажили шпаги, а ножны бросили рядом со шляпами.

– Синьоры, кто из вас окажет мне честь? – Белометти скинул камзол, оставшись в темной кружевной рубашке.

– Я. – Ридольфо взмахнул клинком и срубил тонкую веточку уже успевшей отцвести сирени. – Лацио будет драться с Альчиде. Уцелевшие противники вновь скрестят шпаги. Вы готовы, синьор Белометти?

– Запомните, синьор: мое полное имя – Джакомо дель Белометти. Когда черти в аду спросят, кто вас отправил к ним, вы назовете им мое имя.

– Благодарю, – церемонно поклонился Ридольфо. – Я закажу по вас заупокойную мессу. В свою очередь передайте дьяволам, что вас послал в ад Ридольфо да Камерино.

Безмятежно улыбаясь, Белометти ловко парировал первый выпад Ридольфо. Рядом раздавался звон шпаг Альчиде и Лацио.

Камерино наступал с холодной яростью опытного фехтовальщика, участвовавшего во многих опасных поединках. Желая примерно наказать приезжего венецианца, осмелившегося вчера отпустить при дамах несколько весьма обидных и колких шуточек в его адрес, он решил непременно заколоть нахала. Но сначала ему хотелось увидеть в глазах противника ужас неминуемой смерти, насладиться его беспомощностью и только потом нанести последний удар. Ридольфо имел заслуженную славу опытного дуэлянта, и его шпага, не зная устали, нацеливалась то в горло, то в грудь, то в живот продолжавшего улыбаться Белометти. И эта улыбка еще больше злила Ридольфо.

– Спокойнее, синьор, спокойнее, – парируя удары, приговаривал Белометти. – Неужели вы хотите испортить мою рубашку?

Ридольфо, стиснув зубы, проглотил готовое вырваться проклятие и сделал шаг назад. Черт побери, венецианец недурно владел клинком, и первый натиск не принес успеха. Что ж, попробуем по-другому.

Бросив быстрый взгляд на вторую пару дуэлянтов, Ридольфо увидел, что они лениво пугают друг друга ложными выпадами, не предпринимая активных действий. Ну просто нерадивые ученики в фехтовальном зале. Ладно, сейчас он покончит с Джакомо и займется его дружком Альчиде. Ведь это именно он привел вчера с собой венецианца.

Теперь Ридольфо стал собраннее и осторожнее. Не делая глубоких выпадов, он старался нащупать слабое место в обороне Белометти, пытаясь достать концом шпаги то до его левого, то до правого бока или, улучив момент, нырнуть под вытянутую руку противника, чтобы пронзить его снизу вверх, – это был старый семейный прием да Камерино, не раз помогавший одержать победу.

Но венецианец вел себя крайне осмотрительно. Его клинок неизменно оказывался именно там, куда целился Ридольфо. Звенела, высекая синеватые искры, сталь, и все приходилось начинать сначала, заплетая тонкое кружево смертельно опасных выпадов.

Ага, вот он, долгожданный момент! Белометти опрометчиво задрал локоть! Ридольфо рванулся вперед и почти сел на шпагат. Молниеносным движением он выбросил клинок вверх, предвкушая, как отяжелеет сталь, войдя в тело проклятого венецианца.

Но его шпага встретила только пустоту. Не удержав равновесия, Ридольфо упал на бок и увидел рядом со своим лицом черные туфли Белометти.

– Давайте руку, синьор, я помогу вам встать, – любезно предложил он. – Или вы подниметесь сами?

– Вы целы? – изумленно уставился на него Ридольфо. Впервые испытанный прием не уложил противника. Уж не заколдован ли венецианец?

– Как видите. Продолжим? Честно говоря, вы доставляете мне удовольствие.

– Я убью тебя! – вскочив на ноги, прошипел Ридольфо.

– Зря вы это сказали. – Красивое лицо Белометти помрачнело. – Я не прощаю тех, кто хочет меня убить. Защищайтесь, синьор! Пока вы только нападали.

Ридольфо едва успел встать в позицию, как сразу же почувствовал, что ход поединка изменился: шпага венецианца казалась живой стальной змеей, она неуловимо быстро отбивала его клинок, отбрасывала в сторону.

– Как вам это нравится, синьор? – Острие шпаги Джакомо легко распороло голубой камзол на груди Ридольфо, но незадело тела. – А вот так?

Звон клинков, резкий выпад, холодный ужас при касании разгоряченного тела отточенной сталью, и камзол распорот на правом плече. Но опять ни капли крови.

– Мы могли все закончить достаточно мирно, – холодно процедил Белометти, – но вы желаете моей смерти, синьор. Поэтому я прошу прощения за все дурное, что причинил вам. Будьте добрым христианином.

– Прощения? – с трудом поспевая отбивать его клинок, обозлился Ридольфо.

– Вы прощаете меня? – продолжая наступать, спросил венецианец. Его зеленоватые глаза хищно сузились, их взгляд показался Ридольфо взглядом палача, оценивающего жертву. О, как бы он хотел сам так смотреть на Джакомо!

– Нет!

Неужели Белометти не знает усталости? Или у него железные икры и мертвая хватка – рукоять шпаги словно приросла к руке? Где он научился так дьявольски искусно владеть клинком?

– Нет? Жаль! И все же простите меня, Ридольфо. И… прощайте!

Альчиде и Лацио давно перестали фехтовать. Они, как зачарованные, следили за поединком, напрочь забыв о недавней вражде. Да и была ли она между ними?

Клинок венецианца начал все чаще мелькать перед глазами Ридольфо, и тот уже никак не поспевал защищаться, все больше и больше поддаваясь паническому страху. Если раньше он шутя делал с противниками все, что ему заблагорассудится, то сейчас с ним играли так, как сытый кот играет с несчастной мышкой. А ведь совсем недавно грезилась легкая победа в очередной дуэли и грудь распирало тщеславное желание проучить Белометти, заставив навсегда окаменеть его острый язык.

Белометти отступил, давая Ридольфо возможность немного отдышаться. И тот воспользовался этим, чтобы перехватить инициативу. Отбив клинок венецианца, он сделал выпад и почувствовал толчок в грудь – легкий, почти неощутимый. Но ноги вдруг подкосились, в глазах потемнело, шпага выпала из ослабевшей руки. Ридольфо словно споткнулся и мягко осел на землю.

– Помилуй мя… – Белометти гнусаво пропел первые слова поминальной молитвы и обернулся к изумленным Альчиде и Лацио. – Вы закончили, синьоры?

– Да, – быстро ответил Лацио.

– В таком случае, синьор, вы примете мои извинения или хотите скрестить со мной шпаги?

– Я принимаю ваши извинения, синьор Белометти, – не сумев скрыть вздох облегчения, церемонно поклонился Лацио.

– Надеюсь, мы станем добрыми друзьями. – Ласково улыбнувшись, Джакомо протянул ему руку.

Обменявшись рукопожатием с венецианцем, Лацио подошел к телу Ридольфо, опустился на колени и перевернул его на спину. На него глянули остановившиеся глаза на побелевшем лице. Из угла рта сочилась тонкая струйка крови, а на груди темнело маленькое бурое пятнышко.

– Прямо в сердце, – прошептал Лацио.

– Вы возьмете на себя горькую обязанность сообщить его семье? – застегивая камзол, спросил Джакомо.

– Да, но…

– Но? – недоуменно поднял брови венецианец.

– Семья да Камерино, – начал Лацио и замялся. – Не знаю, как это вам получше объяснить…

– Они славятся дурным нравом и мстительностью, – закончил за него Альчиде. – Ридольфо был известным забиякой и дуэлянтом. Поэтому я изрядно поволновался за вас.

– Пустое, – пренебрежительно отмахнулся Белометти. – Мы вполне могли мирно разойтись, если бы он не жаждал моей крови. Но поймите меня правильно, синьоры, я не могу сам сообщать близким Ридольфо, что заколол его в поединке.

– Не в этом дело, – поднимаясь с колен, сказал Лацио. – Думаю, вам лучше всего сегодня же покинуть Рим. Да Камерино способны на все, и семья их многочисленна.

– Вот как, – с сожалением причмокнул губами венецианец. – К несчастью, мой отъезд зависит не только от меня. Тем не менее я признателен вам за предупреждение. Как говорили древние, кто предупрежден, тот не побежден. До свидания, синьоры! Дела вынуждают меня вернуться в Рим как можно скорее.

Перекрестившись, он поклонился телу, сделал прощальный жест и неслышно исчез в кустах.

Лацио проводил его взглядом и обернулся к недавнему противнику:

– Послушайте, Альчиде, вне сомнения, синьор Белометти человек ловкий, однако я действительно за него опасаюсь.

– Чего? Мстительности да Камерино? Да, по всей вероятности, вам не удастся скрыть, кто убил их родственника. Впрочем, лучше предоставим выпутываться из этой истории самому Белометти. Поверьте, он не только ловкий, но и весьма опасный человек.

– Я это успел заметить, – вздохнул Лацио. – Мне не хотелось бы иметь его в числе своих врагов.

– Что до меня, – Альчиде нахлобучил шляпу, – то я сегодня же уезжаю, чтобы переждать недельку-другую где-нибудь в сельской глуши. Прощайте, синьор Лацио! Как только я доберусь до таверны, где мы оставили слуг, тотчас пришлю их вам на помощь.

Он взял шпагу под мышку, быстро зашагал к аллее и вскоре выбрался на проезжую дорогу.

Оставшись один, Лацио прикрыл тело Ридольфо плащом и в ожидании слуг принялся расхаживать по поляне, размышляя о том, чем, в конце концов, закончится сегодняшняя дуэль для заезжего венецианца…

* * *

Во второй половине того же дня синьор Белометти появился на узкой улочке неподалеку от церкви Санта Тринита деи Монте. Утренний траурный наряд он сменил на белую кружевную рубашку и светло-желтый камзол, расшитый серебром. На голове его красовалась белая шляпа с пером, а у бедра висела длинная шпага. Стараясь держаться на теневой стороне улицы, он отыскал нужный ему дом и постучал в калитку глухих ворот висевшим на медной цепочке изящным молотком.

Гостя ждали: калитка немедленно распахнулась, и, шагнув через порог, Белометти очутился в прохладном дворике, окруженном крытой галереей. Среди кустов роскошных роз тихо журчали струи мраморного фонтана. Казалось, здесь не властна удушающая жара, царившая в вечном городе.

– Синьор дель Белометти? – почтительно осведомился рослый чернобородый привратник, похожий на отставного солдата.

– Да, – приветливо улыбнулся Белометти, – я пришел к отцу Паоло.

– Вас ждут. – Бородач закрыл калитку на массивный засов и повел гостя в дальний конец галереи.

Навстречу им вышел высокий худой человек в грубой монашеской рясе с большим капюшоном, откинутым на спину. Ряса была подпоясана толстой веревкой, на которой висели длинные четки из кипарисового дерева. Белометти снял шляпу и подошел под благословение. Привратник неслышно удалился.

– Рад видеть тебя. – Аскетичное лицо монаха озарилось мимолетной улыбкой. – Устал от жары? На берегах ваших каналов сейчас, наверно, прохладнее?

– Да, в Риме жарко, – осторожно согласился Белометти. Когда встречаешься с высокопоставленным иезуитом, всегда лучше не перечить, меньше говорить и больше слушать.

– Есть страны, где еще жарче, – перебирая узловатыми пальцами четки, заметил монах, – а есть такие, где на земле очень долго лежит снег, как на вершинах наших гор. Представляешь: больше половины года все покрыто льдом.

Иезуит вздохнул и покосился на гостя, которого явно заинтересовало упоминание о северных странах.

Воспитанный иезуитами, Белометти многое от них перенял, прекрасно изучил их повадки, не говоря уже о том, что они сами долго и старательно обучали его различным наукам и премудростям, стараясь как можно лучше подготовить юношу к избранному ими для него нелегкому поприщу тайного агента «псов господних». Много лет назад мальчик из обедневшей дворянской семьи привлек внимание ордена. Подросток отличался быстрым умом, способностью к языкам, ловкостью и отменным здоровьем. Старый дель Белометти был только рад, когда ему предложили бесплатно отдать сына для получения образования в иезуитский коллегиум, славившийся набожностью и ученостью. Он подумать не мог, что монахи любовно и заботливо воспитают из Джакомо мастера тайных интриг, научат владеть словом, ядом и клинком.

Юный Джакомо оказался прилежным учеником, и его заметил сам отец Паоло, руководивший огромной сетью шпионов-иезуитов. Суровый аскет приблизил к себе молодого венецианца и начал давать ему кое-какие поручения, с которыми тот блестяще справлялся. В результате денежные дела семьи дель Белометти значительно улучшились, а Джакомо стал одним из доверенных лиц венецианской разведки, славившейся хитроумием, цинизмом, изощренной жестокостью и неразборчивостью в средствах для достижения цели. Это была серьезная школа.

И вот приказ прибыть в Рим, к отцу Паоло. Сейчас здесь, в тихом тенистом дворике, Джакомо узнает, что ждет его впереди. И скажет об этом сам отец Паоло. Нужно только набраться терпения, не торопить события. Но как хочется поскорее узнать!

– Далеко отсюда, среди снегов и дремучих лесов, живут московиты, – после долгой паузы сказал иезуит. – Ты знаешь об их стране?

Джакомо молча кивнул. Монах спрятал в углах губ довольную улыбку: ни один мускул не дрогнул на лице его воспитанника, а ведь наверняка тот подумал, что ему предстоит ехать в далекие северные края.

– Мы обеспокоены, – ровным голосом продолжал отец Паоло, – что не удалось принести на Русь свет истинной католической веры. Поляки уже были в Москве, но московиты выгнали их и убили царя Дмитрия, посаженного на престол польскими магнатами. Русские объявили его самозванцем. Недавно московиты вновь воевали с поляками, воевали неудачно, и теперь зализывают раны.

– Вы хотите насыпать им на раны соли? – усмехнулся Джакомо.

– Хочу, – не стал скрывать иезуит. – Московиты становятся очень опасны.

– Опасны? – сделав вид, что ослышался, переспросил Джакомо. – Насколько я знаю, их земли далеко от Рима.

– Да, далеко. Но посмотрим на них с другой, неожиданной стороны. Когда русские изгоняли поляков, князь Пожарский создал самую передовую в Европе армию, даже с полковой артиллерией! Пусть сейчас эта армия пришла в упадок, но московиты памятливы. Очевидцы свидетельствуют, что храбрость русских в бою подобна храбрости римских легионов: непоколебимое мужество и беззаветная готовность выполнить свой долг.

– Вы не преувеличиваете? – испытующе посмотрел на наставника Белометти.

– К сожалению, нет, – вздохнул отец Паоло. – Я дорого бы дал, чтобы это было преувеличением. Верные Папе люди есть при дворе каждого властелина. Есть они и рядом с царем московитов. Поэтому мы знаем многое. Славяне мечтают объединиться – вот что страшно! Однажды, объединившись, они вырубили тевтонских крестоносцев под Грюнвальдом!

– Я читал об этом, – заметил Джакомо. – Битва была ужасная.

– Ужасная – не то слово. Два русских полка из Смоленска погибли, но не отступили ни на шаг. Представляешь? Вот что бывает, когда славяне объединяются.

Иезуит замолчал и сгорбился, словно под тяжестью невеселых мыслей, которые он постоянно вынужден носить в себе, не имея возможности ни отбросить их, ни передать кому-либо. Даже походка его стала старческой, шаркающей. Опираясь на руку Джакомо, отец Паоло прохаживался по галерее и думал, стоит ли посвящать питомца в непростые перипетии отношений католического мира со всеми славянами, и особенно с этой новой, набирающей силу Державой, называемой Московией? Пусть русские пока еще не встали твердо на ноги, но опасность ощутимо зреет год от года, и не дай Бог увидеть поднявшегося во весь рост могучего северного исполина!

Да, славяне мечтают об объединении. И скоро католическая Польша не сможет удержать значительную часть своих владений – они, несомненно, отойдут к русским. Шестнадцать лет назад митрополит Украины Иов Борецкий уже посылал в Москву луцкого епископа Исаакия Борискевича с советниками для переговоров об объединении. Тогда удалось помешать этому и сохранить под сенью католического креста многие земли. А что будет дальше?

– Болгары и сербы ждут помощи от Московии в борьбе с турками, – глухо сказал иезуит. – Украина жаждет перейти под руку московитов. Русский царь натравливает волков степей – казаков – на Крым и Польшу. Там все бурлит, как кипящая на сильном огне похлебка.

– Казаки? – недоуменно поднял брови Джакомо. – Это войско московитов?

– Ты почти угадал, – скрипуче рассмеялся Паоло. – Это вольные всадники южных равнин, постоянно воюющие с турками и татарами. Современные скифы. Они тоже славяне и служат Московии… Кстати, поляки тоже славяне. Нам надо, чтобы они забыли об этом! Они католики! И мы не можем позволить им объединиться с русскими для борьбы против турок. Это привело бы к ужасным последствиям.

Внимательно слушавший Белометти терялся в догадках. Что ему прикажут? Ехать в Польшу? Говорят, женщины там прекрасны до умопомрачения, а мужчины готовы по любому поводу вызвать на поединок. Что ж, с женщинами он быстро находил общий язык, а поединки дело привычное – уже не один противник дела, которому он, Джакомо, преданно служил, вызванный на дуэль по указке отцов иезуитов, упокоился в земле. Не зря же его отправляли учиться к лучшим фехтовальщикам Европы! Или придется скакать в Московию? Жить среди диких скифов, одеваться в звериные шкуры? Прикажут – поедешь!

– Разве не благое дело борьба с турками? – решил пустить пробный шар Джакомо. – Ведь крестоносцы так и не отвоевали гроб Господень.

Отец Паоло остановился и покачал головой, словно услышал лепет неразумного ребенка.

– Никколо Макиавелли сказал: мораль и политика живут на разных этажах. – Он назидательно поднял палец. – А крестовых походов больше нет, мой мальчик. Я мечтаю о том, чтобы над Балканами вместо полумесяца сиял католический крест, а не православный! Рука Папы должна осенять благословением славянские народы, поэтому нужно помешать усилению московитов.

«Сейчас он перейдет к главному, – понял Белометти. – До этого он просто вводил меня в курс дела».

Иезуит нахмурил кустистые брови, цепко прихватил Джакомо за локоть и притянул его ближе.

– Казаки захватили сильную турецкую крепость Азов. Если царь московитов возьмет ее себе, русские получат выход к теплым морям! Но для нас не так важно, возьмет он ее или нет. Важно другое: славяне наступили на больную мозоль туркам и Крымскому хану. Должна начаться война. Обязательно должна! Пусть турки ударят по Московии с юга, а поляки – с запада! Пусть никто никому не захочет уступать! Война! Московиты не выдержат двойного удара.

Почти оттолкнув Белометти, иезуит засмеялся, запрокинув голову с выбритой на затылке тонзурой. В глазах его мелькнул хищный огонек.

«Не сумасшедший ли он? – внезапно пришла в голову Джакомо крамольная мысль. – Сидит тут, в тихом римском дворике, и, как на шахматной доске, передвигает королей, султанов, ханов, натравливая одни народы на другие и мечтая разжечь страшную войну. Но передвигает лишь в своем воспаленном воображении, давно оторвавшись от реальности жизни и считая реальным только свой бред».

– Тебе плыть в Константинополь. – Отец Паоло резко оборвал смех. – В Польше найдется, кому подтолкнуть короля к войне, а ты должен хорошо поработать у турок. Мне доносят, что трон султана Мурада шатается, многие османские паши хотят похода на Московию. Держи! – Порывшись в складках сутаны, он достал перстень.

Белометти принял его и начал разглядывать. На оправленном в золото бледно-синем камне был вырезан апостол Петр с ключами от райских врат в правой руке. Слева от фигуры святого – папская тиара, а справа – начальная буква имени правящего Папы.

– Почти перстень Рыбака[7], – усмехнулся иезуит. – В турецкой столице тебя ждет синьор Рибейра. Отдай ему перстень, и он подскажет, что и как тебе делать.

– Когда нужно отплыть? – Джакомо надел перстень на палец.

– Сегодня вечером. Корабль уже готов. Тебе не стоит задерживаться в Риме.

«Он знает о дуэли, – понял Белометти. – Нет, Паоло не сумасшедший. Может быть, фанатик, но не сумасшедший».

– Всего лишь долг чести, – смиренно опустив глаза, начал оправдываться он. – У меня не было намерений убивать да Камерино.

– Какая досада, – с притворным сожалением язвительно заметил монах. – Несчастный случай? Бедняга сам напоролся на твою шпагу и умер?

– Почти так… Он как одержимый стремился заколоть меня. Естественно, я не мог ему этого позволить.

– Ты не мог его обезоружить? Почему каждая твоя дуэль непременно заканчивается смертью противника?

– Я не совсем вас понимаю, – недоуменно пожал плечами Джакомо. – Ридольфо прекрасно владел клинком, и, если бы не моя ловкость, вам бы пришлось служить заупокойную мессу по несчастному Белометти. Наверняка он был одним из лучших фехтовальщиков Рима.

– Это так, – недовольно поджав губы, согласился иезуит.

Какая злая ирония судьбы! В поединке сошлись две шпаги, тайно служившие ордену, и вот осталась одна. Непростительная оплошность шпионов, слишком поздно предупредивших о дуэли, а ведь ее можно было не допустить. Остается утешиться тем, что в живых остался лучший, а новые мастера клинка, готовые служить ордену, найдутся.

Конечно, не стоит посвящать Джакомо в эти подробности, самое правильное – поскорее отправить его подальше отсюда.

– Это так, – повторил отец Паоло. – Но не забывай: мы живем в цивилизованной стране, где есть власти и закон! Ладно, сделанного все равно не воротишь… Вечером в известном тебе месте на набережной будет ждать лодка. Скажешь ее хозяину, что завтра тебе нужно быть на Сицилии. Он доставит тебя на корабль «Четыре коня». Капитан предупрежден и выйдет в море, как только ты ступишь на палубу. В турецкой столице отыщешь Рибейру и отдашь ему перстень. Где живет Вейга Рибейра, скажет капитан.

«Четыре коня»? – подумал Белометти. – Четыре медных позолоченных коня стоят на фронтоне церкви Святого Марка, покровителя Венеции. Счастливое предзнаменование! Этих коней вывезли некогда из Константинополя разграбившие его крестоносцы. А раньше столицу султанов называли вторым Римом. Будем надеяться, что эти кони принесут меня к победе».

– Удачи тебе, мой мальчик. – Иезуит обнял Джакомо, потом отстранил и заглянул в глаза. – Ты едешь из Рима в Рим.

– Вы угадали мои мысли, святой отец.

– Будь осторожен, настойчив и не стесняйся в средствах. Я приготовил тебе кое-что.

Паоло трижды громко хлопнул в ладоши. Открылась неприметная дверь в стенной нише, и появился неопределенного возраста человек в скромном зеленом камзоле. В левой руке он держал внушительных размеров шпагу с простой медной рукоятью, а правой прижимал к себе окованный железом дорожный ларец из темного дуба.

– Это Гравино, – представил его монах. – Он может быть кем угодно: солдатом, бродячим фокусником, телохранителем, моряком, лекарем, звездочетом, хитрым шпионом, купцом. Гравино владеет множеством профессий и говорит на языках всех народов Средиземноморья. Ты возьмешь его с собой. Даю тебе право использовать его по своему усмотрению.

«Приставил ко мне соглядатая, – рассматривая шпиона, решил Белометти. – Надо избавиться от него под благовидным предлогом. Но не сейчас. Отказаться от общества этого синьора означает навлечь на себя подозрения».

Ничем не примечательное лицо Гравино выражало равнодушную готовность выполнить любое приказание. Повинуясь знаку иезуита, он снял со своей шеи висевший на цепочке ключик, отпер замок ларца и откинул крышку. Взору Джакомо предстало несколько мешочков из тонкой кожи, туго затянутых у горловины шелковыми шнурками. Взяв один из мешочков, отец Паоло развязал шнурок:

– Здесь жемчуг, в других золото, драгоценные камни. – Он бросил мешочек в ларец и захлопнул крышку. – Делай подарки нужным людям, покупай их благорасположение, заставь плясать под твою музыку. Ты знаешь, чего должен добиться. Иди, Гравино, подожди у ворот.

Гравино молча поклонился, запер ларец, взял его под мышку и удалился.

– Не слишком-то он разговорчив, – усмехнулся Джакомо.

– Зато надежен, – заверил монах. – По правде говоря, тебе лучше поскорее покинуть Рим. Даже моего влияния может оказаться недостаточно, чтобы оградить тебя от мщения семьи да Камерино.

Белометти молча расстегнул камзол, развязал ленты кружевного жабо и обнажил грудь. Отец Паоло увидел переливающиеся синеватым блеском кольца обтянувшей тело тонкой кольчуги.

– Я редко снимаю ее, – приводя одежду в порядок, сказал молодой человек. – И потом, нас теперь двое.

– Хорошо, иди! – Иезуит ласково погладил его по плечу и слегка подтолкнул. – О том, как идут дела, сообщай через Рибейру.

Джакомо поцеловал руку монаха и, не оглядываясь, пошел по галерее. Рим уже стал для него частичкой прошлого. Еще несколько часов он будет назойливо напоминать о себе, а потом под ногами закачается палуба корабля, и вскоре перед ним откроется новый мир.

Прощай, вечный город! Прощай, отец Паоло, прощайте, гордые синьоры и прекрасные синьорины! Впереди манящий и загадочный Босфор…

* * *

До гостиницы, где остановился Белометти, добрались без происшествий. По дороге Гравино постоянно держался на шаг позади Джакомо, словно прикрывая его со спины. Поднявшись в свою комнату, венецианец отстегнул шпагу и предложил новому знакомому располагаться. Гравино обошел комнату, выглянул в открытое окно, выходившее на оживленную улицу, потом уселся на стул и поставил у ног ларец.

Разглядывая своего неожиданного спутника, Белометти попытался определить его возраст и национальность, но вскоре отказался от этого занятия. Гравино мог быть уроженцем любой страны: темные, но не черные волосы, карие глаза, правильные черты загорелого лица, не имевшего особых примет. Кто он: грек, испанец, француз, итальянец? Или его родина где-то на Балканах?

Сколько ему лет? Явно не юноша, но и не старик, судя по гладкой коже лица и крепким рукам, привычным к оружию и любой работе. Однако его руки не похожи ни на руки крестьянина, ни на руки солдата или моряка. Да, отец Паоло сделал на прощание загадочный подарок. Вдруг Гравино, ко всему прочему, еще и глухонемой?

– Предлагаю отобедать и собираться в путь. Согласны? – Джакомо бросил быстрый взгляд на Гравино.

Тот в ответ согласно кивнул, взял со стола колокольчик и позвонил.

– Принеси жареную пулярку, рыбу, тушеное мясо, паштет, пирог, овощи, красного и белого вина, – велел он появившейся служанке. – И побольше фруктов.

Ел Гравино много и жадно, обильно запивая трапезу вином. Около его тарелки уже громоздилась куча костей, а он все подкладывал и подкладывал себе большие куски нежного паштета, толстые ломти мяса, отрезал пирога, без устали работая крепкими челюстями.

– Я вижу, вы долго постились? – с улыбкой заметил сидевший напротив Джакомо.

– Я? М-м-м… – Гравино отложил обглоданное крылышко пулярки и налил себе еще вина. – Впереди дорога, поэтому стоит поесть впрок. Кстати, здесь прилично готовят.

– Где вы родились? – прямо спросил Белометти.

– Почему это вас интересует? – Гравино оторвался от пирога. – Я же не спрашиваю, откуда вы родом?

– В этом нет секрета, – засмеялся Джакомо. – Я родился в прекрасной Венеции.



– А меня произвели на свет далеко отсюда, среди высоких гор. Вряд ли вам знакомо название этого местечка, – ответил Гравино. – К тому же я давно не был в родных краях.

– У вас там остались близкие?

– Да, жив отец, есть сестра… Кстати, уже смеркается. Кто доставит ваш багаж на набережную?

«Уходит от разговора, – понял Джакомо. – Тертый малый! Нет, голубчик, долго терпеть твое общество я не намерен. У меня достаточно собственных тайн, и я не намерен заниматься разгадыванием чужих».

– Мой слуга, Руфино, – ответил он на вопрос Гравино. – Хозяин гостиницы даст нам тележку, а его племянник заберет ее, когда мы отплывем. А где ваши вещи?

– На корабле, – пояснил шпион.

На набережную отправились уже в темноте. Впереди, освещая путь факелом, шел племянник хозяина гостиницы и вел под уздцы запряженного в тележку ослика. Рядом, придерживая поклажу, семенил Руфино, пожилой слуга Белометти. Замыкали маленькую процессию Джакомо и мрачный Гравино, недовольный тем, что на улицах слишком темно. Несколько раз встревоженно оглянувшись, он шепнул:

– Кажется, за нами кто-то идет.

Джакомо быстро обернулся, но улица была пуста. На мостовой лежали полосы слабого света, падавшего из окон, да покачивались на слабом ветру редкие фонари.

– Вам показалось.

– Нет, – упрямо возразил Гравино. – Я видел одетого в черное человека, который спрятался за углом, как только я оглянулся.

– Какой-нибудь повеса отправился на свидание к красотке. – Белометти попытался обратить все в шутку.

– Не думаю, – буркнул шпион.

Звонко цокая копытцами по камням мостовой, ослик миновал слабо освещенный перекресток и потянул тележку в узкую улочку, ведущую к набережной. Свет факела в руке племянника хозяина гостиницы казался линялым куском красной ткани, совершенно не способным разорвать окружающий мрак. И вдруг из этого мрака появилось несколько фигур, закутанных в широкие темные плащи.

– Берегись! – Гравино обнажил шпагу.

Одна из фигур взмахнула рукой, и Джакомо получил такой сильный удар в грудь, что не устоял на ногах и отлетел к стене дома, больно стукнувшись о нее спиной. А рядом уже зазвенела сталь – трое неизвестных наседали на Гравино, едва успевавшего одной рукой отражать яростные атаки, другой он прижимал к себе заветный ларец отца Паоло.

Пытаясь подняться, Белометти увидел, что к нему бросились еще двое закутанных в плащи мужчин. Один был вооружен шпагой, а другой размахивал длинным кинжалом, явно намереваясь всадить его в грудь Джакомо.

– На помощь, убивают! Стража! – В ужасе дребезжащим старческим тенорком вопил Руфино, но вокруг все словно вымерло. Племянник хозяина гостиницы шустро юркнул под тележку и не подавал признаков жизни.

Белометти выхватил из кармана маленький двуствольный пистолет и, почти не целясь, выстрелил. Мужчина со шпагой схватился руками за живот и рухнул на мостовую.

– Свиньи! Подлецы! – выкрикивал Гравино, орудуя шпагой. Из раны на его голове тонкой струйкой стекала по щеке кровь.

Вооруженный кинжалом убийца метнулся в сторону, опасаясь нового выстрела, но пистолет в руках Джакомо дал осечку: сухо щелкнув по кремню, курок не высек искры. Однако тех мгновений, пока нападавший медлил, хватило Белометти, чтобы вскочить и выхватить шпагу. Отбросив бесполезный пистолет, он ринулся на противника и заставил его отступить. Тянуть не имело смысла, поскольку Гравино уже теснили и ларец могли захватить грабители. Джакомо сделал быстрый выпад и пронзил руку убийцы, сжимавшую кинжал. И тут же, молниеносно вскинув клинок, проткнул ему горло.

– Держитесь! – крикнул он Гравино. – Я уже здесь.

Нападавшие на Гравино разделились: один по-прежнему пытался завладеть ларцом, а двое других бросились на Белометти. Подняв шпагу убитого, Джакомо взял ее в левую руку и смело вступил в бой, фехтуя обеими руками.

– Ну, живей, ребята, живей! – поддразнивал он нападавших. – Вас двое, а я всего один!

Мужчины в черных плащах оказались далеко не новичками, и Белометти подумал, каково же пришлось Гравино, когда тот в одиночку сдерживал натиск трех головорезов. Они беспрестанно кружили возле Джакомо, заставляли его вертеться волчком, отбивая неожиданные атаки то справа, то слева, всячески стремились зайти ему за спину, и приходилось проявлять чудеса изворотливости, чтобы не дать им нанести предательский удар.

Руфино уже осип от крика, но по-прежнему никто не спешил на помощь, ни в одном окне не зажегся свет, нигде не хлопнула дверь.

Джакомо чувствовал, как нарастает боль в груди – там, куда пришелся первый удар. Чем его ударили? Кажется, убийцы были еще недостаточно близко, чтобы достать до него шпагой, а выстрела он не слышал. В любом случае спасла надетая под камзол кольчуга. Но эта пляска смерти тоже не может продолжаться бесконечно! «Черные плащи» стараются измотать его, сделать легкой добычей для своих клинков. Они пришли за жизнью Джакомо и не уйдут, пока не возьмут ее или не отдадут свои. Или им нужен ларец? Но откуда они могли узнать, что в нем?

Отбив очередную атаку, Белометти прижался спиной к стене: хватит вертеться, надо заканчивать! Ему не хотелось получить ранение в случайной уличной схватке, ведь впереди такие важные дела. Он уже устал за долгий, полный событий день, начавшийся напряженным поединком. Вращая перед собой клинки, Джакомо сделал выпад и шагнул в сторону. Уловка удалась, обманутые противники качнулись вслед за ним. Этого он только и ждал. Молниеносно скрестив шпаги, он сделал новый выпад и успел достать одного из нападавших, рубанув по руке.

– О мадонна! – вскрикнул тот, согнувшись от боли.

– Теперь так… И вот так! – Джакомо одним ударом клинка отбил направленную ему в грудь шпагу, другим насквозь пронзил ночного убийцу и, догнав пытавшегося скрыться в темноте второго противника, раскроил ему череп.

Как там Гравино? Еще держится? Обернувшись, Белометти увидел, что шпион стоит над телом поверженного врага, вытирая окровавленный клинок. Схватка закончилась.

– Скорее к лодке, – заторопился Гравино. – Здешние стражники имеют отвратительную привычку появляться в самый неподходящий момент, а я не хочу ночевать в кордегардии.

– А ларец? – охрипшим голосом спросил Джакомо.

– Вот он, – ласково похлопал по ларцу шпион.

– Слава святой деве! – На дрожащих ногах подошел Руфино и отшатнулся, заметив пятна крови на камзоле хозяина. – Вы целы? Откуда кровь?

– Это чужая, – отмахнулся Белометти. – Что у вас с головой, Гравино?

– Пустяк, слегка царапнули клинком. А где племянничек хозяина гостиницы? – озадаченно спросил он и заглянул под повозку. – Ослик здесь, а парень исчез.

– Сбежал, – предположил Белометти. – Давайте и мы уносить ноги, пока не явилась стража или не прибежали дружки разбойников.

– Это брави, наемные убийцы. – Гравино взял ослика под уздцы. – Я, признаться, не на шутку перепугался, когда на меня насели трое этих молодцов, а вы валялись у стены.

– Интересно, чем это они меня саданули? – потирая ушибленную грудь, грустно усмехнулся Белометти, шагая рядом с тележкой.

– Скорее всего метнули нож. Вон, кажется, и наш лодочник. – Гравино показал на прохаживавшегося около реки сутулого мужчину.

– Эй! – окликнул его Белометти. – Вы хозяин лодки?

– Я, синьор. Что вам угодно?

– Мне завтра нужно быть на Сицилии.

– Грузитесь. Сейчас зажгу фонарь. – Лодочник чиркнул кресалом, и на конце фитиля в масляном фонаре заплясал маленький огонек. – Я уж заждался, а тут еще стреляли неподалеку. Случилось чего?

– Все в порядке, приятель, – похлопал его по плечу Гравино. – Лучше помоги уложить вещи.

Забравшись в лодку, Белометти устроился на носу и укрылся поданным ему Руфино плащом. Когда маленькое суденышко вышло на середину реки и подняло парус, он уже сладко спал…

* * *

Приняв пассажиров на борт, корабль тут же вышел в море. Капитан – живой, разговорчивый неаполитанец – предоставил Белометти отдельную каюту на корме, и он завалился на койку, надеясь, что отдых восстановит его силы и боль в груди утихнет. Но утром он едва смог подняться. Гравино посмотрел на багрово-синий кровоподтек, расплывшийся ниже левого плеча венецианца, и покачал головой:

– Вас спасла кольчуга. Считайте, что заново родились.

Джакомо осторожно потрогал кончиками пальцев больное место и скривил губы в усмешке, – похоже, он заново родился дважды в один день: сначала утром, когда сумел остановить бешеный натиск Ридольфо да Камерино, а потом вечером, когда уцелел в схватке с брави.

– Ничего, поставим компрессы и примочки. Главное, ключица не сломана, – успокоил его шпион. – Денька два придется полежать.

Расстроенный Руфино хлопотал вокруг хозяина, менял компрессы и ставил примочки, поправлял подушки. Трудно сказать, что сыграло решающую роль: примочки и компрессы, заботы Руфино, железное здоровье самого Белометти или подогретое вино с пряностями, которым угощал капитан, но на следующий день он почувствовал себя значительно лучше и вышел на палубу.

Свежий ветер наполнял паруса. Над кормой хлопало полотнище папского флага – желто-белого, с перекрещенными ключами Святого Петра. Далеко в стороне, по правому борту, почти сливаясь с линией горизонта, темнела полоска берега.

– Сицилия, – объяснил капитан. – Мы уже прошли пролив.

Сегодня веселый неаполитанец выглядел хмурым и озабоченным. Сославшись на дела, он оставил Белометти и поднялся на мостик. Вскоре раздались резкие команды, заорал боцман, и матросы с обезьяньей ловкостью начали карабкаться по вантам, ставя новые паруса. Корабль заметно прибавил ход.

– Сколько нам еще идти до турецких берегов? – спросил Белометти у появившегося на палубе Гравино.

– Это зависит от множества обстоятельств, – загадочно ответил тот. – Видите?

Он показал на едва различимое светлое пятнышко за кормой. Оно неуловимо для глаза меняло свои очертания и, казалось, вырастало из волн, становясь все больше и больше.

– Парус? – неуверенно предположил Джакомо.

– Вот именно, парус, – кивнул шпион. – Но чей? Здесь полно пиратов, и наш капитан с раннего утра не знает покоя.

– Что он намерен предпринять?

– Ждать, – пожал плечами Гравино. – Что ему еще остается? Мы узнаем, чей это корабль, только когда он подойдет ближе.

Белометти невольно поежился, как будто его пронизал холодный ветерок, внезапно налетевший с моря. Пираты? Вполне может быть. Властители Алжира, Туниса, Египта и Марокко имели целые флотилии быстроходных, отлично вооруженных кораблей, команды которых, подобранные из отчаянных головорезов, поставляли рабов на средиземноморские невольничьи рынки. Печально знаменитый Бадестан – крупнейший невольничий рынок Алжира – уже не одну сотню лет бесперебойно работал несколько дней в неделю. Как правило, перед попавшим туда в качестве товара европейцем открывался не слишком широкий выбор: либо принять ислам, либо стать гребцом на мусульманской галере.

Конечно, оставалась надежда на выкуп или помощь миссионеров, но… предводители пиратов охотно брали на свои корабли врачей, опытных моряков, корабельных артиллеристов, плотников и мастеров-конопатчиков. Однако Джакомо не умел лечить людей, управлять парусами, стрелять из пушки и держать в руках топор. В этом отношении Гравино был в значительно лучшем положении. Правда, и он вряд ли жаждал встречи с кровожадными берберами или тунисцами. Впрочем, встреча в открытом море с турецким кораблем ничуть не лучше.

Между тем парус за кормой все больше и больше вырастал, словно поднимался из морской пучины. Наверняка неизвестный корабль был значительно быстроходнее, чем «Четыре коня».

– Скоро все решится, – нервно зевнул Гравино. – Через несколько часов они нас настигнут.

– Почему мы не подойдем к берегу? – заволновался Джакомо. – Ведь до него не так далеко!

– Не успеем. Кроме того, здесь скалистое побережье и мало удобных бухт. И где гарантия, что пираты не останутся караулить нас, спрятавшись за каким-нибудь мысом.

«Жаль, что наши кони не впряжены в колесницу Посейдона, – грустно подумал Белометти. – Гравино прав, сейчас остается только ждать. Но сколько ждать и чего?»

Пираты изобретательны: приблизившись к жертве, они бросали за корму своего быстроходного корабля плавучий якорь из бревен. Подобно гигантскому плугу, он бороздил поверхность моря, замедляя бег корабля морских разбойников по волнам. Не управляя парусами, не настораживая жертву, пираты держались от нее в отдалении – выжидали удобного момента для нападения. Тогда раздавался залп из пушек, в борт вцеплялись абордажные крючья…

От невеселых размышлений Джакомо отвлек Руфино, передавший приглашение капитана на обед. За столом в большой каюте уже сидели сам капитан, его первый помощник, капеллан и Гравино.

– Будем уповать на милость пресвятой девы Марии, – благословив трапезу, вздохнул капеллан.

– У нас мало пушек, – ни к кому не обращаясь, заметил помощник капитана.

Гравино, по своему обыкновению, молча ел, жадно поглощая угощение и обильно запивая его вином.

– У нас есть шанс оторваться? – решился спросить Джакомо.

– Всегда есть хоть один шанс, – с видом обреченного ответил капитан. – По крайней мере, я сделаю все возможное.

Он вышел из каюты и поднялся на мостик, но через несколько минут вернулся. Не говоря ни слова, налил вина в большой кубок и одним духом опорожнил его.

– Спасены! – Лицо неаполитанца сияло радостью. – Это испанцы!

Все бросились по трапу наверх. По левому борту их обгонял красный многопушечный военный корабль под пурпурно-золотым испанским флагом с изображением распятого Христа. Капеллан воздел руки и начал читать благодарственную молитву.

– «Сан-Себастьян», – вслух прочел название корабля Травино.

– Вам доводилось бывать в Испании? – невзначай поинтересовался Белометти.

– Где я только не бывал, – усмехнулся Гравино.

– И в Константинополе?

– Скоро вы увидите его своими глазами.

И действительно, через несколько дней на горизонте появились минареты Айя-Софии…

* * *

Вейга Рибейра оказался маленьким, толстым, очень подвижным и веселым человеком. Он радушно встретил Белометти в своем доме, стоявшем неподалеку от порта, и, рассыпаясь в любезностях, проводил в дальние комнаты, где было прохладнее. Там он церемонно усадил гостя в кресло, приказал подать прохладительные напитки и восточные сладости.

– Восток! Ах, Восток! – Пухлые пальцы хозяина дома прищелкнули, как кастаньеты. – Вы раньше не бывали в Константинополе? Нет? Интересный город, много любопытного. Представляете, дома строят не выше двух этажей, поскольку у янычар нет длинных лестниц, а именно они тушат все пожары в столице султана. Заодно грабят имущество погорельцев.

Он подвинул ближе к гостю блюдо с фруктами и рассмеялся. Но его пытливые глаза, прятавшиеся под набрякшими веками, смотрели настороженно.

– Здесь всегда жарко? – отщипнув ягодку винограда, поинтересовался Джакомо.

– Жарко? – переспросил Вейга. – Я бы сказал, тепло. Вообще-то в Константинополе нет погоды, здесь есть только два ветра: северный и южный. Они все и определяют. Кстати, вы говорите по-турецки? Ах, говорите. Прекрасно. Тут не слишком жалуют иноземцев, но, в общем, относятся довольно терпимо.

Белометти потягивал из бокала шербет и согласно кивал. Пусть болтает: не стоит проявлять неуважение к хозяину, обрывать его на полуслове. Тем более Рибейра еще не знает, кто и зачем к нему пожаловал. Лучше сразу расположить к себе толстяка, поскольку предстоит работать с ним рука об руку, спрашивать совета и пользоваться его связями. Наверняка он нашел тут надежных людей, как говорится, «оброс» ими за долгие годы. А хозяин увлеченно разглагольствовал о доставке товаров морем, рассказывал о жадности турецких чиновников и переменчивости счастья в коммерции.

– Вы будете заметны в толпе на улицах, и за вами увяжутся любопытные мальчишки, – авторитетно заявил Рибейра, разглядывая дорогой камзол гостя. – Почему бы вам не сменить европейский наряд на местную одежду, а шпагу на саблю? Вы владеете саблей? Мусульмане это очень высоко ценят.

Джакомо представил себя в рубахе без воротника, шароварах, вышитом жилете и яркой куртке. В довершение обмотать голову чалмой и обуть желтые или красные сапоги без каблуков, засунуть за пояс пару ятаганов, привесить кривую саблю и назваться каким-нибудь агой или беем. Невольно улыбнувшись, он отрицательно покачал головой:

– Боюсь, меня разоблачат, и возникнут неприятности.

– А-а, – пренебрежительно махнул рукой хозяин. – Тут, по правде сказать, никому ни до кого нет дела. Восток вообще чурается праздного любопытства.

– Что же касается сабли, – продолжил Белометти, – то я достаточно хорошо умею держать ее в руке.

– Отлично! – восторженно воскликнул Рибейра. – Мы непременно нарядим вас турком! Но чем вы намереваетесь здесь заняться?

Вейга уперся в гостя немигающим взглядом, как будто старался проникнуть в самые сокровенные его мысли. Руки, лежавшие на подлокотниках кресла, напряглись, пальцы сжались в кулаки.

«Он не так прост и добродушен, как хочет казаться, – отметил Джакомо. – Иначе отец Паоло не держал бы его здесь».

– Вас интересует торговля? – В голосе Рибейры сквозило недоверие.

Белометти достал перстень иезуита и показал хозяину дома.

– Позвольте? – требовательно протянул руку Вейга, и Джакомо положил перстень в его ладонь. Рибейра поднес перстень к близоруким глазам, внимательно осмотрел его со всех сторон и молча спрятал. Он явно ждал объяснений.

– Отец Паоло просил вас оказать мне всяческое содействие, – сказал гость.

– Для меня большая честь принять в своем доме его посланца, – поклонился хозяин. – Рад служить нашему общему делу. Чем я могу быть вам полезен?

– О, у нас с вами непростая задача, – покачал головой Джакомо, намеренно давая понять, что волей-неволей действовать предстоит сообща. В любом случае, с одной стороны, не мешает показать Вейге, что ты ему доверяешь, а с другой – возложить на него часть ответственности за успех предприятия.

– Турция должна начать войну с Московией! – понизил голос венецианец.

Рибейра поджал пухлые губы, откинулся на спинку кресла и взглянул на гостя так, словно увидел его впервые.

– Вы это серьезно? В Риме полагают, что мы справимся с такой миссией?

– Это необходимо, – веско сказал Белометти. – Московиты становятся слишком опасны.

Вейга задумчиво потер щеку: посланец отца Паоло привез приказ, который не подлежал обсуждению. Обсуждать можно только способы его выполнения, чтобы отыскать самый короткий путь, ведущий к цели. Но Бог мой, какая цель!

– К сожалению, я не султан, – с язвительной иронией заметил португалец.

– Да, – согласился Джакомо. – Тогда все решалось бы предельно просто.

– Нам поставлены какие-то сроки? – уточнил Рибейра.

– Нет, но следует торопиться.

– Легко сказать! – сердито фыркнул хозяин. – А каково делать? Знают ли в Риме, какая здесь обстановка? Турки называют свою империю Блистательная Порта, но внутри этой блистающей страны все прогнило. Если султан двинет войска на московитов, у него в тылу окажутся Сербия, Черногория. Македония, Греция, Босния, Валахия, Болгария, мальтийский орден, мечтающие о независимости от турок беи и шейхи Туниса, Египта, Алжира и Марокко. Не думают ли в Риме, что султан Мурад – дурак?!

Лицо Рибейры от возбуждения покрылось красными пятнами. Сердито сопя, он налил себе шербет, мелкими глотками выпил и продолжал:

– В Порте есть определенные силы, живущие войной и всегда готовые к захвату новых земель и рабов. Но есть и другие, и их немало: они предпочитают наверняка удержать то, что уже есть. Эти всегда за мир. Придется балансировать между ними, как плясунам на канате. А турки не любят шутить, любезный синьор! В случае неудачи заговора наши головы украсят пики каких-нибудь янычар. Да и возможно ли нам, двум европейцам, устроить заговор в столице султана? – Он достал маленький кружевной платочек и вытер покрывшийся испариной лоб. Помолчал немного и тихо добавил: – Но я сделаю все, что в моих силах.

– Я и не ожидал иного, – кивнул Джакомо. – Отец Паоло высоко ценит ваш опыт и знания. Давайте не будем торопиться и хорошенько все обдумаем. Вдруг султан и без нас решится на войну? Можем мы об этом узнать?

– Конечно, но только когда объявят его фирман, то есть указ, – усмехнулся Рибейра. – В гарем, как вы понимаете, даже нечего думать проникнуть: это неминуемая смерть. А слуги у султана глухонемые.

– Что, действительно?

– Да.

Белометти задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику кресла: похоже, отец Паоло взвалил на его плечи непосильную ношу. Ничего не скажешь, пустяковое порученьице! В Риме все выглядело иначе, чем в Константинополе, и султан действительно не дурак. И не пешка на шахматной доске иезуита.

– Почему вы упомянули о заговоре? – Он поднял глаза на хозяина.

– Потому что султан Мурад не пойдет войной на московитов. Он предпочитает откусывать те куски, которые ближе к его рту, и присоединяет к империи земли, которые с ней граничат, – объяснил Рибейра. – Для «нашей» войны нужен новый султан. А для смены власти всегда устраивают заговор.

Надоедливо жужжала желтая оса, делая круг за кругом над вазой с фруктами; в приоткрытое окно залетал легкий ветерок; слабо поскрипывало кресло под тучным телом португальца. Он искренне сожалел, что появление молодого, красивого синьора Белометти привнесло в его спокойную и размеренную жизнь новые заботы и трудности. Он никогда не любил рисковать и потихоньку торговал всем понемногу: сбывал кожу, перекупал юных рабов, поставлял на верфи блоки и канаты для оснастки кораблей султана. И раз в неделю отправлял в Рим донесения. Самые свежие сплетни негоциант получал от купцов на базаре, лошадиных барышников и работорговцев. А теперь приезжий хочет заставить его лезть прямо в пасть льва! Поэтому Вейга старался побыстрее придумать, как бы ему изловчиться, чтобы предоставить сомнительную честь рисковать головой одному синьору Белометти.

– В Риме полагают, что трон Мурада шатается, – нарушил затянувшееся молчание Джакомо.

– Наверное, им оттуда виднее, – саркастически усмехнулся португалец.

– Ну, зачем вы так? – мягко укорил его венецианец. – Неужели мы не сумеем ничего придумать?

– Здесь все непредсказуемо, – развел руками Рибейра. – Сегодня так, а проснувшись поутру, находишь совершенно иное. Да, многие недовольны войной Мурада с Багдадом. Особенно недовольны отстраненные им от власти сановники и старая султанша-мать, валиде Кезем. А она имеет достаточно сторонников и способна многого добиться. Обычно, взойдя на престол, султан предает смерти всех родственников мужского пола, чтобы обезопасить себя, но когда падишахом стал Мурад, его брат Ибрагим не был казнен.

– О, это интересно, – оживился Белометти. – А где он сейчас?

– Заточен, – вздохнул хозяин. – Конечно, турки предпримут какие-то меры, чтобы вернуть Азов. Но какие? Скорее всего они натравят на московитов Крымского хана.

– Уже немало, – улыбнулся венецианец. – Ни нам, ни туркам не нужно, чтобы русские вышли к теплым морям. Крым всегда будет у них костью в горле. Может быть, мы найдем человека, через которого сумеем повлиять на события, направив их в нужную сторону? Благодаря отцу Паоло я располагаю достаточными средствами.

Португалец поднял лохматые брови и довольно причмокнул: деньги никогда не бывают лишними! «Думай, думай, Рибейра, – мысленно приказал он себе. – Думай, как и голову под топор не подставить, и выгоду соблюсти. Безвыходных положений не бывает, ищи лазейку, через которую ты улизнешь из скользкого дельца да еще прихватишь хоть немного золота».

– Как вы намерены сноситься с Римом? – поинтересовался он.

– Через вас, уважаемый сеньор Вейга. Надеюсь, между нами не возникнет разногласий?

– Конечно, конечно! Кстати, вы можете остановиться у меня, если это не нарушает ваших планов.

– С удовольствием принимаю ваше любезное предложение, – согласился Белометти.

Рибейра отогнал осу и неожиданно рассмеялся: глупец, как он раньше не додумался? Вскочив, он возбужденно заметался по комнате, мысленно прикидывая все за и против счастливо найденного решения. Пожалуй, он укажет синьору Белометти путь в пасть льва, а сам останется в стороне наблюдать, как он туда полезет и сумеет ли выбраться.

– В чем дело? – Джакомо недоуменно поглядел на него.

Рибейра быстро обернулся:

– Я нашел! Нам нужен Фасих-бей!

– Фасих-бей? Кто это?

– Бывший кизлярагасси, евнух, начальствующий над покоями султана.

– Это высокая должность?

– О, весьма! – Вейга уселся в кресло напротив гостя и закинул ногу на ногу. На душе у него пели райские птицы, и жизнь вновь казалась прекрасной. – У султана огромный штат слуг и приближенных: постельничий, хранитель белья, хранитель верхней одежды, главный брадобрей, держатель полотенца, держатель тазика для бритья, капуагасси – евнух, распоряжающийся внешним двором при гареме, евнухи гарема и многие, многие другие. Но кизлярагасси – одна из самых высоких должностей.

– Однако ваш Фасих-бей уже не у дел?

– Верно. Но он готов на все ради власти! И близок к партии старой султанши. У него широкие связи при дворе. Правда, старик очень хитер, вероломен и жесток. Нам будет нелегко завоевать его доверие.

– Он богат? – уточнил Джакомо.

– Фантастически! Но скуп, как последний ростовщик. Сами понимаете, женщины его не интересуют, но и он имеет слабости.

– Они вам известны?

– Естественно! Я не зря провел здесь столько лет, – самодовольно усмехнулся португалец. – Фасих-бей обожает хороших лошадей и всегда ездит на кобылах масти Магомета.

Венецианец озадаченно поглядел на хозяина дома: о такой масти ему слышать не доводилось, он даже не подозревал, что лошади могут быть как-то связаны с именем пророка мусульман.

– Да, да! Согласно легенде, пророк ездил на рыжей кобыле с белым чулком на левой задней ноге и звездочкой во лбу, – объяснил Рибейра. – Фасих-бей искренне верит, что с тем, кто сидит на кобыле такой масти, никогда не случится дурного.

– И вы хотите?..

– Придется немного потратиться. – Португалец придал лицу озабоченное выражение. – У меня есть связи среди барышников на конном рынке. Они подберут нужную лошадь. А после мы придумаем, как сделать, чтобы Фасих-бей попался на нашу удочку.

– Не стойте за ценой. – Белометти бросил на столик шелковый кошелек. – Евнух не должен сорваться с крючка!

Звон золота всегда ласкал слух Рибейры лучше всякой музыки. Но он сдержался и не схватил кошелек: зачем открыто проявлять алчность? Посланцу отца Паоло наверняка придется надолго задержаться в Константинополе, и за это время нужно выкачать из него как можно больше монет.

– Со мной еще один человек, – равнодушно сообщил Джакомо. – Он прожорлив и много пьет. Будьте добры, распорядитесь приготовить для него отдельную комнату.

– Хорошо.

Рибейра прикрыл глаза набрякшими веками: уж не прислал ли отец Паоло вместе с венецианцем своего соглядатая? Но отказывать в приюте посланцам генерала иезуитов теперь поздно.

– Надеюсь, он недолго будет обременять нас своим присутствием, – с ехидной улыбкой заметил Белометти.

И Рибейра понял: гость сделает все, чтобы полностью развязать себе руки. Ну что ж, тем лучше…

* * *

Когда Фасих-бея доставили на рынок, торговля была в самом разгаре. Потные носильщики опустили на землю паланкин, и старик раздвинул занавески, чтобы лучше видеть шумное скопище людей и лошадей. Расшитые шелками седла, узорчатые стремена и украшенные чеканными бляхами уздечки его не интересовали. Темные глаза Фасих-бея быстро заметили высокую рыжую кобылу с длинной гривой.

– Посмотри, – приказал он слуге и указал на нее пальцем.

Тот бросился выполнять приказание. Пробравшись через толпу, он начал придирчиво разглядывать лошадь, которую держал за повод пожилой турок в засаленной одежде. Кобыла нервно косила фиолетовым глазом и приседала на задние ноги. Под тонкой лоснящейся шкурой перекатывались упругие мускулы. Задрав изящную сухую голову с красиво вырезанными ноздрями, лошадь заливисто заржала.

– Красавица! – сказал кто-то из зевак.

– Наверняка арабских кровей, – авторитетно заявил другой.

– Арабы – белые, – возразил третий, – а эта рыжая! Где твои глаза?

– Где твои? Глянь на ноздри. И голова маленькая.

Продавец меланхолично улыбался. Он явно ждал богатого покупателя и не обращал внимания на болтовню бездельников, целый день шатающихся по рынку.

Слуга обошел вокруг лошади. Левая задняя нога у нее словно затянута в тугой белый чулок, а на лбу ясно видна светлая звездочка: все именно так, как нравится Фасих-бею. И какая масть! Кобылу словно облили расплавленным червонным золотом.

– Продаешь? – спросил он у хозяина.

– Покупай, – тот смерил слугу оценивающим взглядом. – Не прогадаешь. Она быстрее ветра в поле. Самому султану не стыдно сесть на такую лошадь. Лучше все равно не найдешь!

– Да, я вижу, хорошая, – согласился слуга и, ощупав ноги кобылы, тщательно проверил колени: нет ли скрытого изъяна? Когда колени повреждены, лошадь способна ходить шагом и даже может немного пробежаться, пока на нее не сядут. И тогда толку от лошади с плохими коленями никакого. Не говоря уж о том, что она никогда не сможет перепрыгнуть через канаву или изгородь.

Заглянув в рот кобылы, слуга осмотрел зубы и спросил:

– Сколько ты хочешь за кигляр сариляры[8]?

– Ики-юз! Двести пиастров, – не моргнув глазом ответил хозяин.

– Машаллах! – изумился слуга. – За эти деньги можно купить три такие кобылы.

– Покупай, – равнодушно зевнул продавец. – Рынок велик.

Слуга кинулся к носилкам Фасих-бея, склонился в низком поклоне и доложил обо всем, что видел и слышал. Старик пожелал сам взглянуть на кобылу.

Когда в сопровождении прислужников он подошел к рыжей кобыле, ее осматривал какой-то чужестранец в богато расшитом серебром черном камзоле. Весело улыбаясь, он говорил с продавцом на хорошем турецком языке и ласково похлопывал лошадь по крутой шее.

Фасих-бей недовольно нахмурился. Он успел окинуть кобылу взглядом знатока и тонкого ценителя и убедился, что она действительно очень хороша. Обидно, если ее сторгует чужестранец, наверняка незнакомый с законами восточного базара. Остается надеяться, что его отпугнет слишком высокая цена. Продавец всегда запрашивает много больше, чем стоит товар, – здесь принято торговаться долго и самозабвенно, призывая в свидетели Аллаха и пророка Магомета, уходя и вновь возвращаясь, пока не удастся ударить по рукам.

– Сколько ты хочешь за кобылу? – высокомерно спросил Фасих-бей.

– Двести пиастров, уважаемый, – прижал руку к сердцу продавец.

– За этого одра? – Морщинистое лицо старика исказила презрительная гримаса. – Ты, наверно, сумасшедший?

Вокруг начали собираться любопытные, ожидая занятного зрелища и заранее радуясь бесплатному развлечению.

– Я назвал цену, уважаемый, – не смутился продавец. – Кобыла резвая, молодая; она украсит любую конюшню и принесет счастье владельцу.

– Счастье? За двести пиастров? – Фасих-бей рассмеялся. – Извини, я ошибся. Ты не сумасшедший, а плут, считающий всех дураками! Хочешь, дам сорок пиастров?

– Нет, – упрямо мотнул головой хозяин. – Двести!

– Шестьдесят, – вступил в торг чужеземец.

– На кобыле такой масти ездил сам пророк, – гнул свое продавец. – Кто даст двести пиастров, тот ее и возьмет.

– Ладно, – вздохнул старик. – Я согласен заплатить семьдесят.

– Восемьдесят, – улыбнулся чужеземец.

Зеваки одобрительно зашумели, призывая покупателей не скупиться.

Продавец сел на истоптанную землю и, глядя снизу вверх на старого евнуха, опять затянул свое:

– Двести пиастров, уважаемый, двести. Какие жеребята будут у этой кобылы! А как она ходит под седлом!

Фасих-бей понял, что продавец не хочет сбавлять цену, рассчитывая обобрать красивого чужестранца. Но покупать лошадь за двести пиастров просто безумие! Чужестранец не даст поторговаться: стоит только сделать вид, что ты уходишь, как он завладеет кобылой. Ах, как жаль, если она попадет в чужие руки!

– Сто! – выдохнул Фасих-бей. – По рукам?

– Я бедный человек, – загундосил продавец. – Зачем ты хочешь обмануть меня? Эта кобыла стоит двести пиастров.

– Сто двадцать, – предложил чужестранец.

– Сто тридцать, – не уступил евнух. – Это цена двух таких кобыл!

– Нет, – отрицательно мотнул головой хозяин. – Двести!

– Я ухожу, – разозлился Фасих-бей. Пусть ему не досталась чудесная лошадь, но продавцу это даром не пройдет: люди евнуха выследят упрямца и сегодня же ночью бросят в подвал его загородного дома. А завтра он придумает, как примерно проучить наглеца. Двести пиастров! Подумать только! Чернь совсем распустилась. За каждый запрошенный пиастр продавец получит удар кнутом, и его будут бить до тех пор, пока всю шкуру не спустят!

Фасих-бей кольнул недобрым взглядом разряженного чужестранца, повернулся и медленно, сохраняя достоинство, направился к носилкам.

– Возьми. – Молодой человек в черном камзоле бросил продавцу кошелек с золотом и взял кобылу под уздцы.

Получив деньги, упрямец тут же нырнул в толпу и исчез, как будто его и не было.

Подойдя к носилкам, Фасих-бей оглянулся. В нескольких шагах от него стоял чужестранец, держа за повод кобылу, уже покрытую ярко-красной попоной.

– Не правда ли, чудесная лошадь? – улыбнулся молодой человек.

– Поздравляю с покупкой, – процедил евнух, мечтая перерезать горло счастливому обладателю рыжей красавицы.

– Я прошу извинить меня, что помешал вам торговаться, – учтиво поклонился чужестранец. – Но я только сейчас узнал, что невольно огорчил высокородного Фасих-бея. В знак моего глубокого уважения примите эту кобылу в подарок.

Такого Фасих-бей никак не ожидал. На мгновение он даже потерял дар речи от удивления, но быстро оправился и ответил мудростью из Корана:

– Берущий щедрее дающего, ибо он возвращает! Я благодарю тебя за чудесный подарок и постараюсь не остаться в долгу. Назови свое имя, благородный чужестранец.

– Джакомо дель Белометти.

– Я запомню, – важно кивнул Фасих-бей и уселся в носилки.

Он получил щедрый подарок, и надо быть глупцом, чтобы отказаться от него. К тому же как обидеть человека, который хочет услужить тебе? Но зачем этот Белометти ищет благорасположения бывшего кизлярагасси? Никто просто так не станет бросаться деньгами. Что ему сказало имя Фасих-бея и действительно ли он узнал это имя только после покупки рыжей кобылы? Если бы он не подарил ее, все было бы предельно просто и понятно, а так…

– Дестур! Хасса! – покрикивали носильщики. – Дорогу! Сторонись!

Покачиваясь в такт движению носилок, евнух бледно улыбнулся: что ж, если гяур ищет благорасположения Фасих-бея, нужно ли обманывать его ожидания? Любая загадка должна иметь отгадку. Откинув занавеску, он движением руки поманил слугу и приказал:

– Узнай, кто этот человек, подаривший мне кобылу, и где он живет. Утром расскажешь все, что выведал. Иди!

И тут он вдруг понял, что чужестранец заставил-таки его не только задуматься, но и сделать ответный ход. Ладно, не будем сейчас ломать голову и строить предположения. Сначала дождемся утра и послушаем, что расскажут об этом гяуре. По крайней мере, нельзя оставаться в долгу, надо чем-то отдарить его, соблюдая правила приличия.

А рыжую кобылу он сегодня же прикажет оседлать и попробует проехаться на ней по двору. Дивная лошадь, просто сказочная!

Загрузка...