3

Понадобилась целая куча уговоров – в основном для мамы, – чтобы я перенеслась с пола гостиной на тот самый рекламный щит. Биб знала маму слишком хорошо. Выклянчить у нее согласие удалось четырьмя доводами:

– Я с нее глаз не спущу.

– Никто ее не узнает.

– Посыл – не «секси», а «волшебная сказка».

– Она сможет отложить деньги на путешествия.

Первые три предназначались для мамы с папой, четвертый – вообще-то для меня. Для моих родителей деньги, к сожалению, не стимул. В отличие от меня. Мне их вечно не хватает. А гонорар ожидался гигантский – это же глобальная кампания. (Со своими нынешними подопечными мне пришлось бы нянчиться до глубокой старости, чтобы заработать столько же, потому что платят бебиситтерам[3] самое большее двенадцать долларов в час.)

Деньги на путешествия я начала откладывать давным-давно. Еще несколько лет назад я условилась с родителями, что на летних каникулах между школой и университетом поеду не в Байрон-Бей на неделю, а присматривать за квартирой Биб в Нью-Йорке (в Верхнем Вест-Сайде, всего в двух кварталах от супермаркета «Зейбарс», так что с голоду не помру), пока тетя гостит здесь, в Мельбурне. Но пока что я, работая приходящей няней, подрабатывая во время школьных каникул и откладывая все, что могу, сумела скопить около трехсот долларов, а их не хватит даже на дорогу в один конец.


Даже когда мама наконец согласилась, было ясно, что от затеи с рекламным щитом она не в восторге.

Когда я заявилась домой с крашеными волосами – кстати, выглядели они шикарно, – мама чуть не закатила истерику.

Биб перевела все в шутку, разговаривая с ней в стиле газетных заголовков:

– Новые исследования показали: краска для волос не приводит к химической нейтрализации политической грамотности. Феминистка выжила, несмотря на профессиональную коррекцию бровей. Макияж: он смывается!

– Все это в былые времена считалось тяжким преступлением, – в порядке разъяснения сообщила мне Биб. Как будто я не слышала все феминистские лозунги, какие только есть, как будто сама не выдавала их при необходимости и когда было не влом.

– И постскриптум, мама: в нашем классе я единственная никогда не красила волосы, – сказала я.

– Уже нет, – ответила она, вскинув брови.


В студии фотографа устроили большое предварительное совещание, на котором Биб «консультировалась» с арт-директором, тот «консультировался» с визажистом, а тот, в режиме ожидания, – с колористом. Послушать их, так мои волосы – проблема глобального значения. Но что бы они ни делали, сразу стало ясно, что такой прически я еще никогда в жизни не видела.

Речь шла о каком-то «послойном» окрашивании, «текстурном» окрашивании и «секционном» окрашивании. И самое удивительное: хоть выбрали штук десять разных цветов и красили пряди по отдельности, заворачивая в фольгу, волосы по-прежнему выглядели, как мои, только будто бы их отдельно подсветили целым набором гламурных прожекторов.

Но пока профессионалы занимались волосами, скучища была ужасная. На «пробные» прическу и макияж ушел целый день. Вообще-то я бы и в десять раз дольше вытерпела, лишь бы увидеть, как Шарлотта позеленеет от зависти, когда я вернусь домой.

– Ты сама на себя не похожа, – выдавила она из себя и утопала к себе дуться.

* * *

Делая вид, будто ничего особенного не произошло, я ушла наверх и заперлась в ванной. Прямо насмотреться на себя в зеркало не могла. Выглядела я потрясающе. Глаз не отвести. Впервые за свою коротенькую никчемную жизнь Шарлотта оказалась права: я действительно была не похожа сама на себя. Как будто мне на лицо налепили произведение искусства.

Моргая, я таращилась на собственное отражение в зеркале. И видела сначала себя, а уже через мгновение – красивую маску. Лет на пять старше меня. Будь я в страшном кино, получился бы идеальный момент для первого нервного срыва. Может, маска заговорила бы со мной. Как мое уже спятившее и повзрослевшее «я». Из будущего. Меня передернуло. Я сама себя накрутила. Собрав волосы в конский хвост, я открыла кран и пустила воду.


Съемки состоялись перед самым концом третьего семестра, а рекламу на щит повесили в последний день каникул, когда мы уже собирались уезжать из города на четвертый семестр в «Маунт Фэрвезер» – так называется лагерь для выездных программ частной средней школы Кроуторн.

«Сроки жесткие, как рыбья жопа», как выразилась Биб.

Ругается она, будто живет с диагнозом. Говорит, это оттого, что слишком много времени проводит в коллективе.

* * *

Как только рекламу повесили на щит, она разошлась по всему Фейсбуку. Холли запостила ее первой, еще даже клей высохнуть не успел. Один клик клавиши – и превращение старшеклассницы совершилось. Была пустым местом, а стала загадкой.

Как только новость облетела Фейсбук, Холли надавила на кое-какие кнопки, и я тут же получила приглашение на пати к Лоре Дженкинс. Об этой вечеринке Холли протрещала мне все уши еще пару недель назад. Она хорошо понимает: я предпочитаю знать, когда из меня делают социального изгоя. Я нажала «Принять» (а что такого? Все равно заняться больше нечем) и закрыла ноутбук, как раз когда ко мне заглянула мама, проверить, уложила ли я вещи, а я вроде как уже справилась.

– Сибби, что это? – Она уставилась на мой многофункциональный, кроваво-красный швейцарский армейский нож особо крупных размеров. – Ты берешь с собой оружие? – Мама нахмурилась, несомненно, напоминая себе: не забыть бы выяснить, нет ли в моем классе малолетних правонарушителей.

– Это по желанию. Но да, я теперь почти гангстер.

Она засмеялась.

– У меня такое чувство, будто я посылаю тебя назад в прошлое, в каменный век.

– А может, так оно и есть, – и я театрально расцеловала свой мобильник. – Прощай, мое сердце, моя жизнь!

– Девять недель без эсэмэсок! Да у тебя большие пальцы атрофируются.

– Зато будут рубить дрова.

– Кажется, принято говорить «колоть дрова».

– Ага, точно.

– Обещаешь писать письма как можно чаще?

– Это принудительно. Но я бы все равно писала. Все твердят, что лишь Письмо Домой не дает свихнуться в одиночном походе с ночевкой.

Мама с сомнением окинула взглядом мои сумки и кавардак вокруг них.

– Может, тебе помочь?

– Мне полагается целый семестр быть самостоятельной, или тебе вернут деньги, так что, думаю, справлюсь.

– Трусы не забыла?

– Мам!

Она рассмеялась, направляясь к двери.

– Шутка!


Я и вправду несколько раз забывала что-нибудь важное, собираясь в поездки. Ну и что, подумаешь! Все недостающее всегда можно найти прямо на месте. Но на всякий случай на этот раз я начала со списка.

Ко мне прибежал Леони – он всегда волнуется, когда видит, что мы укладываем вещи: обычно это означает, что скоро за ним приедет симпатичный парень из собачьей гостиницы. Я успокоила пса, почесала ему спину и почувствовала себя виноватой за то, что приласкала его наспех, в последнюю минуту. Слишком уж я привыкла принимать его как должное, то есть чаще всего просто не замечать.

Он покладисто завилял хвостом-обрубком. Собаки – прелесть, они вообще не знают, что значит обижаться. Двенадцать лет назад имя «Леони» мне казалось самым красивым, какое я только могла придумать. Как гибрид «Леи», имя моей подруги, и «пони». Мама спросила, знаю ли я, что это женское имя, а наш щенок – мальчик. Не желая уронить свое достоинство, я, четырехлетняя, сделала вид, что в курсе этого. И нисколько не сомневалась, что Леони все равно. А папа из мужской солидарности всегда звал его Лео.

Перед тем как завернуть мобильник в толстые носки и уложить с остальными вещами – удобства ради, не вспоминая о том, что подписала обязательство не привозить в лагерь мобильники, – я отправила Майклу эсэмэску: «Скайп»?»

Майкл – самый давний и странный из моих друзей. Мобильнику он предпочитает «Скайп» – говорит, что роль голоса в разговоре определяет до пятидесяти процентов коммуникации в целом. А еще он считает, что выйти в «Скайп» – все равно что выбраться в люди, а значит, необходимость по-настоящему выбираться в люди для него отпадает. К тому времени, как я дошла до стола, он уже был на месте.

– Еще не в себе после смены часовых поясов? – спросила я.

– Немного.

– Как там Рим?

– Древний.

– Что смотрел в самолете?

Я советую Майклу, что посмотреть из попсы во время долгих перелетов.

– «Огни ночной пятницы». Ты была права.

– Так вот, реклама уже на щите.

– Видел.

– Большая, да?

– Большая-пребольшая. Огроменная.

Огроменная. Хорошо хоть ее снимут к тому времени, как мы вернемся.

– Зато им удалось поймать облик настоящей Сибиллы.

– Это все из-за рассеянного взгляда, потому что мне хотелось удрать.

– И очевидно, что все это удачно отражает мысль… – Он задумался, подыскивая подходящий посыл рекламы.

– Видимо, «я хорошо пахну».

– В самую точку. А ты еще будешь браться за такую работу?

– Меня взяли только из-за Биб. Можешь себе представить, чего я наслушалась – мама до сих пор в ужасе. И кстати, об ужасах: сегодня я иду на вечеринку к Лоре.

– Начинается жизнь звезды. А тебе не хочется?

– И да, и нет.

– Потому, что будет и хорошо, и нет?

– Типа того.

Он кивнул.

– Что читаешь?

Он виновато улыбнулся и показал «Уолдена» Генри Дэвида Торо. А кого еще ему читать, если не Торо, перед отъездом в глушь? Он же Майкл.

– Ну ты кремень, Майкл.

Он просиял.

– Сибилла, а ты – сила!

– Спрашивать тебя, что мне надеть, бесполезно, так что, наверное, я звоню, просто чтобы сказать, что нервничаю.

– Надеюсь, там будет скорее хорошо-плохо, чем плохо-хорошо. Вот тебе немного Торо, – он нашел нужную страницу в книге и прочитал мне: «Я ушел в лес потому, что хотел жить разумно, иметь дело лишь с важнейшими фактами жизни и попробовать чему-то от нее научиться, чтобы не оказалось перед смертью, что я вовсе не жил»[4].

– Хм-м, значит, если заменить «лес» словом «вечеринка»… ну вот, сомнений и колебаний сразу стало меньше.

Он улыбнулся и отключился, и на экране осталась только я с прощально поднятой рукой и думой о самом насущном вопросе всей жизни: что надеть?


Я закончила укладывать вещи, и мне еще хватило времени примерить пять-шесть вариантов в стиле «очень кэжуал» для вечеринки. Если тебя пригласили в последнюю минуту, не стоит выглядеть так, будто наряжалась изо всех сил.

Вот там, на вечеринке, я и поцеловалась с Беном Капальди, самым популярным парнем в нашем классе, а я-то думала, он меня в упор не видит. Да ладно, о чем я вообще? Я же знаю, что меня на его карте мира никогда не было. Со мной его карта даже рядом не лежала.

А о картах я задумалась потому, что боялась заблудиться, ведь я же знаю, что у меня топографический кретинизм, а скоро я уеду туда, где нет никаких ориентиров, где для городской девчонки все выглядит одинаково – ни зданий, ни указателей, где без карты не обойтись никак… словом, куда-то в дикую глушь.

Загрузка...