Спустившись по крутому трапу вниз на одну палубу, они оказались в большом, просторном холле.
После яркого солнечного света на палубе в холле показалось даже сумрачно, несмотря на свет от многочисленных люминесцентных ламп, установленных на подволоке, и обычных бра, прикреплённых к переборкам.
Лёнька послушно проследовал за молчаливым Андреем по коридору левого борта, ведущему в нос судна.
Шикарная отделка переборок, красивые коричневые двери, отделанные пластиком под дерево, изящные переборочные светильники, тёмно-зелёный толстый палас, которым была застелена палуба, поразили Лёньку. Следуя за Андреем, он даже не слышал звука собственных шагов.
Остановившись возле одной из дверей левого борта, Андрюха бесцеремонно толкнул её и крикнул внутрь:
– Серёга! Тут к нам на практику ещё одного прислали, – и, посторонившись, пропустил Лёньку перед собой в каюту, крикнув при этом: – А я к тётке пошёл, а то и так задержался с этим Мишкой!
Войдя в каюту, Лёнька осмотрелся.
Слева в каюте находились две двухъярусные койки, прикрытые шторками. Впереди, на слегка наклонной переборке, располагался круглый иллюминатор, под которым стоял прикреплённый к переборке стол. Справа, у самого входа – два рундука типа шкафов, для одежды.
За столом сидело два человека. Из-за яркого света, идущего из иллюминатора, Лёнька первоначально не смог разглядеть их, но, но стоило только приблизиться – и это ему удалось.
Парень справа, свободно откинувшийся на спинку стула, без стеснения разглядывал Лёньку и, выдержав паузу, поинтересовался:
– Так откуда ты такой взялся тут?
Лёнька, за последнее время уже привыкший к подобным расспросам, заученно ответил:
– Перевёлся из МВИМУ и сейчас направлен сюда на практику.
– Из «рыбы», что ли? – с каким-то пренебрежением переспросил парень.
Такой тон вопроса Лёньке тоже был знаком, поэтому он кивнул:
– Ага, из неё самой, – и постарался получше разглядеть любопытного парня.
Ничем особым тот не выделялся. Широкоплечий, в гражданской рубашке, русоголовый, с длинной чёлкой, опущенной на лоб, пытливыми глазами и бакенбардами чуть ли не до конца челюсти, он продолжал пристально разглядывать Лёньку. Второй же парень сидел под иллюминатором, яркий свет из которого бил Лёньке в глаза, поэтому подробно рассмотреть его он не смог и только по контурам понял, что это был его ровесник, худощавого телосложения и с утончёнными чертами лица. Но тот молчал и с интересом наблюдал за вошедшим Лёнькой.
– Да ты не тушуйся, – успокоил Лёньку широкоплечий, – это я так, для уточнения. – И, приподнявшись, протянул руку для знакомства: – Сергей, старшина третьей группы.
– Леонид. – Лёнька в ответ пожал шершавую руку Сергея.
– Ну что, Лёня, – как-то сразу перейдя на дружеский лад, продолжил Сергей, – пошли к Борисычу, он тебя оформит и расскажет, что делать.
Сергей поднялся и вышел в коридор.
Лёнька последовал за ним.
Обернувшись, Сергей поинтересовался, кивнув на Лёнькин портфель:
– Это что, весь багаж твой, что ли?
– Не-а. Тут только документы, а сумку я ещё из камеры хранения не забрал, – пояснил Лёнька.
– А когда ты приехал? – поинтересовался Сергей и, не дождавшись ответа, пошёл по коридору в сторону холла.
– Да с пяток дней как из дома уехал, – уже в спину Сергею начал рассказывать Лёнька.
– А откуда, если не секрет? – Сергей, не снижая темпа ходьбы, обернулся к Лёньке.
– Какой секрет? – хмыкнул Лёнька, едва поспевая за Сергеем. – Из Свободного я, – тут же пояснив: – Родители там живут.
– А-а, – протянул Сергей. – А я из Комсомольска.
Они поднялись по паре крутых трапов вверх, выйдя в коридор очередной палубы, на которой комфорт помещений чувствовался значительнее, чем на палубе курсантов.
Сергей, подойдя к одной из дверей с табличкой «Помощник капитана по личному составу», постучал в неё.
Из-за двери послышалось:
– Не заперто, входите, – и Сергей, открыв дверь, вошёл в каюту.
Каюта от курсантской, откуда только что вышел Лёнька, заметно отличалась. Тут отделка переборок и подволока выглядели совсем другими, и на полу вместо линолеума красовался толстый коричневый палас.
Одиночная кровать, задёрнутая плотной шторкой, небольшой диванчик и письменный стол с настольной лампой.
Если в курсантской каюте иллюминатор был круглый с броняшкой, то здесь через большое прямоугольное окно в помещение поступало столько света, что каюта казалась большой и уютной.
За столом сидел мужчина, который, увидев вошедшего Сергея, доброжелательно приветствовал его:
– А, Котов, здравствуйте! Что случилось на этот раз?
– Доброе утро, Владимир Борисович! – ответил на приветствие Сергей и продолжил: – Ничего не случилось. Только вот к нам на практику направили ещё одного курсанта. – Сергей кивнул на Лёньку, стоящего у него за спиной.
– Да-да, – закивал Владимир Борисович. – Я ещё вчера получил РДО о его прибытии. – И заглянул за спину Сергея: – Чего прячетесь, курсант Макаров? Проходите, показывайте, что у вас там за документы с собой имеются.
Лёнька осторожно обошёл Сергея, загородившего весь проход, приблизился к начальнику практики и, поставив портфель на стол, достал всё, что ему передали в отделе практики.
Владимир Борисович принялся рассматривать переданные документы, а Лёнька тем временем постарался разглядеть своего нового начальника.
Обычный, неприметный человек. Если бы он встретил его на улице, то никак не смог бы предположить, что этому человеку доверили воспитание и обучение пары десятков безбашенных пацанов.
Полноватый не по годам, с холёными руками и с остатками тщательно прилизанных волос на голове, в небольших круглых очочках, как у кота Базилио, он никак не походил на морского волка, который смог бы привить Лёньке любовь к морю и морской профессии. Скорее всего, новый начальник напоминал заурядного бухгалтера или библиотекаря. От невольного разочарования, которое ощутил Лёнька, разглядев начальника, радость от прибытия на судно как-то сама собой поуменьшилась.
Но он тут же вспомнил своего преподавателя сопромата, маленького, плюгавенького и дотошного человечка, на которого и внимания обращать не стоило бы (и первоначально их группа так и делала). Но когда перед ними раскрылись все знания и жизненный опыт, скрытые под облысевшим прыщавым лбом преподавателя, то для них он стал чуть ли не великаном, а по красоте, с которой этот Зигмантович излагал нудный сопромат, сравнился чуть ли не с Аполлоном Бельведерским, и все ребята с разинутыми ртами слушали и воспринимали то, чему он пытался их обучить. И Зигмантович этого добился. Почти все ребята из его группы сопромат усвоили прилично и с первого раза сдали. Даже Жора Раилко – и тот сдал, но это он сделал не за счёт полученных знаний, а только за счёт ловкости рук и непередаваемой наглости.
* * *
О Жоре Раилко можно слагать анекдоты и рассказывать бесконечные истории. Это был длинный худющий парень чуть ли не под два метра ростом. Приехал он в Мурманск из Майкопа. На вступительных экзаменах в сочинении на трёх листах он допустил тридцать одну ошибку. Но какими-то ему одному известными путями добился, чтобы ему позволили переписать сочинение, и получил за него четвёрку. Хотя и по остальным предметам Жора получил одни трояки, но его зачислили кандидатом. Через полтора года, когда слабое звено, не выдержавшее курсантских будней, оказалось отчисленным, Жору зачислили в курсанты. Вот тогда-то он на радостях наклюкался, и тайна написания сочинения наконец раскрылась. В состоянии «лёгкого» алкогольного опьянения, в котором Жора еле ворочал языком, он рассказал Лёньке о тяжести своего проступка. Выяснилось, что Жора пообещал преподавательнице, контролирующей написание сочинения, женится на её дочери. И дело бы действительно дошло до свадьбы, но невеста почему-то вскоре поняла, что Жору она разлюбила, и без ума втрескалась в Валерку Рогова, красавца, хоккеиста и лучшего друга Жоры Раилко, которого Жора сам ей подсунул. А Валерке было безразлично – что Маша, что Люся. Он этих девиц собирал для коллекции. Для него самым важным являлся хоккей, а на остальное он плевать хотел. И поступал он в мореходку только для того, чтобы маманя от него отстала. Поэтому Валерка с трудом продержался в училище полгода, и его отчислили за неуспеваемость. Его тут же забрали в армию, где он занимался хоккеем, а брошенные девчонки только лили по нему слёзы.
Зато Жора Раилко остался учиться в училище и оставался на плаву только из-за своей изворотливости и прохиндейства.
Зигмантович его быстро раскусил и прилюдно пообещал: «А Раилко ни в жизть не сдаст у меня сопромат».
Зигмантович был, конечно, наиумнейшим мужиком, но Жора его обошёл на бреющем.
Зигмантович ненавидел тех, кто пользовался шпаргалками или недозволенными методами приобретения знаний. Вертясь на своём высоком стуле, с которого обозревал притихшую аудиторию, он неоднократно об этом заявлял и хвастался тем, что у него ещё никто на его экзаменах ничего не списал.
И вот, когда наступил «день икс», то есть день, когда у Лёнькиной группы был экзамен по сопромату, Зигмантович громогласно подтвердил своё желание по Раилко. Бедный Жора от полученной новости поник и стоял в дальнем углу коридора с непередаваемо грустной физиономией. Всем действительно было его жалко.
А Зигмантович весело зашёл в аудиторию и принялся выжимать из экзаменуемых знания, вертясь на своём кресле со спинкой и источая шутки с прибаутками, касающиеся курсантской непередаваемой тупости.
При взгляде на него иной раз создавалось впечатление, что, даже несмотря на то что у его кресла была высокая спинка, она ему не мешала, и на этом кресле он крутился вокруг своей собственной оси.
Неожиданно в середине экзамена Зигмантовича вызвали в деканат, и вернулся он оттуда чернее тучи.
Шутки прекратились, и он со скрежетом зубовным смотрел на экзаменуемых, рисуя трояки в зачётках. Вот тут-то Жора и проник в аудиторию. Он скромно устроился за одним из дальних столов и сосредоточился на полученном билете с видом, которому бы позавидовал и Диоген.
Лёнька сидел напротив Жоры, но в другом ряду. Билет у него был лёгкий, и он быстро с ним справился. Ожидая своей очереди на вызов к преподавателю, он потянулся и осмотрелся. Как же сильно он удивился, когда обнаружил, что Раилко нагло списывает. По виду Жоры в это невозможно было поверить, но факт оставался фактом. Раилко всё списал – да так виртуозно, что вездесущее око Зигмантовича этого не обнаружило.
Лёньку Зигмантович подловил на одном из дополнительных вопросов и поставил четвёрку. А когда обречённый на завал Раилко без запинки ответил на все вопросы по билету, то обалдевший Зигмантович даже забыл (или сделал вид, что забыл) задать ему дополнительные вопросы и тоже поставил четвёрку. Так что в Лёнькиной группе только три человека получили четвёрку – и Жора Раилко стал героем дня.
Лёнька, конечно, никому не сказал, что Жора содрал со шпоры все свои знания. Да и зачем ему это было делать? В «правдоискатели» он записываться не собирался.
* * *
Может быть, и сейчас Владимир Борисович окажется для Лёньки тем, кем когда-то был для него Зигмантович? Поэтому он отринул минутное сомнение и внимательно выслушал, что начал объяснять ему начальник практики.
Но ничего особенного Борисыч не изрёк, кроме того что Лёнька завтра должен быть в восемь утра на разводке и отныне подчиняется второму механику, который является главой машинной команды, и чтобы с завтрашнего дня Лёнька вёл дневник практики и начал составлять отчёт, который обязан предъявлять лично ему, Владимиру Борисовичу, а сейчас пусть идёт и заселяется в каюту. Переведя взгляд на Сергея, он вежливо попросил:
– А Вы, Котов, помогите новенькому побыстрее освоиться в коллективе.
На что Сергей согласно кивнул:
– Понял, сделаем.
Но поток речи Владимира Борисовича от видимой покорности старшины не уменьшился, и он с новой силой продолжил излагать мысли, которые, по всей видимости, его очень тревожили. Он напомнил о порядке в каютах, о соблюдении формы одежды, о распорядке дня и очереди практикантов в столовой во время приёма пищи. По его мнению, практиканты мешали там членам экипажа.
Неожиданно Владимир Борисович что-то вспомнил, встрепенулся и напомнил, что завтра после обеда будет отход и, посмотрев сквозь круглешки очочков на Лёньку, неожиданно грозно приказал:
– И чтобы завтра к восьми утра на разводке был как штык! Понятно?
Не ожидавший такой перемены в настроении начальника Лёнька, что тот китайский болванчик, послушно закивал головой:
– Так точно! Всё ясно.
Таким всплеском эмоций Владимир Борисович, видимо, исчерпал весь свой запас начальственности и, махнув рукой на застывших Сергея с Лёнькой, вяло закончил инструктаж:
– Всё, идите. Я вас больше не задерживаю, – и бессильно откинулся на спинку кресла, которое так и не покинул в течение всего разговора.
Выйдя из каюты начальника практики и спустившись палубой ниже, Сергей махнул в сторону каюты начальника:
– Ты на него особо внимания не обращай, – понизив голос и усмехаясь, поделился он с Лёнькой. – Трендит вечно какую-то ерунду. Хоть что-нибудь толковое за последний месяц сказал бы! Ты лучше Здора слушайся. Вот это мужик! – с чувством подтвердил свои слова Сергей, выставив большой палец.
– А кто такой Здор? – уточнил Лёнька.
– О! – протянул Сергей. – Это наш второй механик. Николай Васильевич – это что-то!
Тут они подошли к курсантским каютам, Сергей открыл дверь, которая была рядом с той, куда привёл Лёньку Андрюха, и широким жестом показал:
– А здесь у нас есть свободная койка. Так что устраивайся тут. – И, войдя в каюту, хлопнул по койке второго яруса у иллюминатора: – Твоя будет. И не забудь получить бельё, – напомнил он и ушёл.