Ксения Филаретовна (или как там её по батюшке?) оказалась чрезвычайно милой барышней. Однако я чувствовал себя рядом с ней не в своей тарелке.
Причём напрягало не столько то, что «не в своей», сколько «в тарелке».
Я чувствовал себя как тот Иванушка, которого в баньке намывают и в постель укладывают, чтобы потом в печь посадить. Хотя в постель ещё не укладывали. Но интуиция подсказывала: если предложат – не удержусь.
Второе, что несколько раздражало, это поистрепавшаяся хохма про «ведьму». Даже самая весёлая шутка на десятый раз становится несмешной. Флирт флиртом, а всё же можно и по-человечески сказать, где работаешь. Понятно, не все гордятся работой, например, в «Пятёрочке». Но важна же не должность, а чтобы человек был хороший.
И судимостей не имел.
Я же пока складывал мнение о Ксении Феофилактовне (дал же кто-то имя её батюшке, хрен вызубришь) преимущественно нижним интеллектом. А он, окромя механики в горизонтальных плоскостях, ни в чём не разбирался.
Конечно, сложно предположить, что это она устроила похищение с переворотом мебели. И через балкон она вряд ли за котом полезла бы, если бы знала, что дверь в квартиру пропавшего не заперта. Но рыжая совершенно точно в чём-то темнила. Так что ничего страшного, думаю, не случится, если она пройдёт со мной по квартирам.
Опять же, такой визит вызовет больше доверия со стороны жильцов.
В крайнем случае выступит понятой.
Я надел отглаженную рубашку с лёгким пряным ароматом. Мелочь, а приятно. Ценят, ценят рядовые граждане сотрудников правопорядка!
Здраво взвесив аргументы за и против, дежурную бригаду я решил всё же не вызывать. Зачем провоцировать неподчинение подчинённых? Мне уже показали, каким будет результат. Саботаж это или просто подстава, но будет гораздо лучше, если я сам расследую это дело. Суну потом подчинённым под нос: вот, учитесь, как нужно работать!
…Благо я уже в чистой рубашке.
На этаже располагались четыре квартиры. Я направился к тридцать седьмой, которая находилась рядом с квартирой Клыкова. Ксения, очень миленькая в летнем платьице и на каблучках (в полупрозрачной ночнушке она была тоже весьма ничего), поцокала за мной.
– Тут у нас Григорий Петрович живёт, – уведомила меня она.
Я позвонил.
За дверью, в глубине квартиры, послышались шаги. Но никто не открыл.
Я позвонил ещё раз.
С тем же эффектом.
– Откройте, по… – начал я громко, но ручка Ксении заткнула мне рот.
– С ума сошли! – зашипела она шёпотом. – Ещё про радугу поорите!
– Гомофоб, что ли?
– Лепрекон!
Фамилия была смутно знакома.
– Откуда мне про него должно быть известно? – уточнил я на всякий случай.
– Про зеленых человечков, которых люди видят, когда напьются, слышали?
Я рефлекторно кивнул, не очень понимая, к чему вопрос.
– Ну так он – один из них! – шикнула возмущённая Ксения, и пока я пытался сообразить, к чему был пассаж, несколько раз стукнула по двери и громко крикнула: – Григорий Петрович, к вам клиент!
У меня аж челюсть упала.
– У вас есть ботинки, которые нужно починить? – зашептала она. – Никто вам не починит их лучше, папой клянусь!
Чувствуя себя Алисой в Кроличьей Норе, я пытался осмыслить, во что меня втягивают. Тем временем в квартире действительно кто-то зашевелился. Послышалось щёлканье замка. Потом ещё одного. И ещё. И ещё.
– У него что, дома сокровища хранятся? – буркнул я вполголоса.
– Ни слова про сокровища, товарищ майор! – прошипела Ксения и натянула на лицо радостно-приветливое выражение, обращённое к двери.
В дверную щель на толстой цепочке высунулся морщинистый хрыч проспиртованного вида.
– Чего вам? – недовольно проскрипел он. – Не работаю я сёдни, клёпаный МРОТ! Приболел, тля.
Он попытался закрыть дверь, но я успел вставить ботинок в проём.
Крепкий ботинок. И подошва у него надёжная. Хрыч на первый взгляд хоть и тянул лет эдак на сто пятьдесят, но зажало мне стопу знатно.
– Я хотел кое-что уточнить, уважаемый Григорий Петрович… – И быстро сунул ему в лицо раскрытое удостоверение. – Про Клыкова Льва Николаевича из тридцать восьмой.
Ногу слегка попустило. Хватка старичка ослабла.
– Вот же ж и пить колотить! Не могу я. Болею, – проворчал он.
– У вас сосед пропал, – попытался я воззвать к совести и сочувствию.
– Вот и залепись, тля! Пошёл он на куй, в кузницу, глядь! Захлебал уже своим воем, баклан штопаный! – Старичок снова попытался закрыть дверь, но ногу-то я не убрал!
…И нога мне за это спасибо не сказала!
– Где вы были вчера ночью, господин Лепрекон? – сурово спросил я.
– А вы, гражданин начальник, за лекарством не сбегаете? – вдруг заискивающе засюсюкал тот. – Там вот внизу…
Он залез в карман, выгреб целую горсть монет и протянул трясущейся рукой. Я вспомнил про аптеку, подставил ладонь под мелочь и уже даже кивнул в знак согласия, как старичок продолжил:
– Мне бы всего один мерзавчик, тля… – Он просительно изогнулся. – Здоровье поправить, трёпаный шрот. Овинник, пардон злодремучий, не даёт…
– Что ж вы, Григорий Петрович, монетки-то свои товарищу майору при исполнении суёте? Совсем страх потеряли? – с укоризной в голосе поинтересовалась молчавшая до того Ксения.
– У-у-у, ведьма рыжая! – Старый хрыч погрозил клюкой и со всей силы впечатал палкой мне по ботинку.
Я взвыл, схватился за носок и запрыгал на одной ноге, рассыпая монеты по полу.
Дверь захлопнулась.
За нею послышались удаляющиеся шаги и сердитое бормотание.
– Очень больно? – участливо полюбопытствовала девушка и провела рукой по поджатой коленке.
Боль куда-то мгновенно испарилась, будто не было.
– Нет, – признался я.
– Вот и хорошо, – порадовалась Ксения, проводя пальчиками по моему предплечью.
И мне захорошело так, что даже мелькнула мысль, не хватанул ли я где того самого приворотного зелья? С клубничкой.
Хотя я у Феофановны ничего не пил.
– Деньги собрать с пола нужно, – неуверенно предложил я. – Отдать.
– А-а! Ерунда! Они сейчас сами рассеются, – отмахнулась Ксения, очаровательно улыбаясь.
Я улыбнулся ей в ответ.
А потом скользнул взглядом по полу.
…Монет на полу не было. Только кучки пыли.
Я встряхнул головой, пытаясь избавиться от морока.
Но монет не было.
Задним числом до меня дошли слова Ксении про «рассеются».
А потом память внезапно выдала, откуда мне знакомо это слово: «лепрекон».
Да ну на фиг!
Тут реально лучше не только ничего не пить, но даже не дышать!
На этой оптимистичной мысли я шагнул к последней непосещённой квартире на площадке – сороковой.