Глава IV

В детской, на хорошеньких новых часах с блестящими медными гирьками, с пастушкой и барашками на картинке, пробило семь. Последний звонкий удар разбудил Лиду.

Лида вскочила на своей постели, раскрыла заспанные глаза и посмотрела кругом.

Все дети еще спали, няни в комнате не было.

Лида подумала, что еще рано, и снова прилегла на подушку – она хотела припомнить свой сон.

Ей снилось, будто она – маленькая птичка с большим носом, и нос этот все растет, становится длиннее и длиннее, достает до самого синего моря и она пьет из него горько-соленую воду. Лида подумала: что, если бы у нее в самом деле был такой длинный нос?

Ей показалось это очень смешно, и она громко расхохота лась.

– Чего ты, егоза? – спросила няня, входя и внося кувшин воды для умывания. – Чему обрадовалась?

Но Лида уже не радовалась: она увидела няню и разом вспомнила, что сегодня няня уезжает и мама тоже уезжает. После веселого смеха ей вдруг сделалось совсем грустно, и она медленно стала натягивать чулки и обуваться.

Проснулся Коля и закричал петухом, да так громко, что Жени испугался со сна и заплакал. Няня пригрозила шалуну, подошла к Жениной кроватке и стала его успокаивать.

Разбудили наконец и Любочку, известную соню. Пошло всеобщее причесывание, умывание, одевание. Только на этот раз не няня помогала детям умываться и одеваться. Няня стояла в стороне и только показывала и рассказывала маминой горничной, толстой Матрене, как что делать, где что взять, куда положить.

Лиде казалось, что Матрена слишком помадит волосы, что она нехорошо заплетает косы – не так, как няня, и больно дергает. Она сердилась и капризничала, так что няня не вытерпела и закричала на нее:

– Постыдись, озорница! Большая девочка, а хуже маленьких! Если ты при мне этак манеришься, так что же без меня-то будет?

Няня отвела Лиду за руку в сторону, сама завязала фартук и пришпилила к косам бант.

– Ах, няня, без тебя все пойдет вдвое хуже, – печальным голосом ответила Лида.

– Вот тебе на!.. Утешила меня, старую, нечего сказать! – заметила, покачав головой, няня.



– Да уж я знаю, без тебя все мои несчастья начнутся. Что же мне делать, если я такая… дурная. Уж я не могу!.. Право, не могу!

– Вздор! – начала было няня, но в эту минуту пришла снизу Милочка и объявила, что мама просит привести детей пить молоко в столовую. Все были уже готовы и вместе с няней отправились по лестнице вниз.

Внизу началась обычная предотъездная суматоха. Дмитрия послали за извозчиками на железную дорогу. Чемодан и саквояжи стали перетаскивать в сени. Молодая, вертлявая горничная Аксюша суетилась, бегала взад и вперед, выносила в переднюю узелки и картонки. Няня, с дорожной мужской сумкой через плечо, в накрахмаленном белом чепце и новых скрипучих башмаках, расхаживала по комнатам, делала наставления Аксюше и Матрене и осматривала, все ли припасено, не забыто ли что-нибудь.

* * *

В столовой все сидели за завтраком.

Мама казалась еще бледнее в дорожном темно-синем платье. Милочка была совсем серьезная, сидя в последний раз на своем обычном месте за самоваром.

– Будьте же добрыми, умными детьми без меня, – говорила тихим, милым голосом мама, обнимая Жени. – Пусть, когда я приеду, мне скажут про вас, что вы были послушными, славными. Папу не беспокойте, не огорчайте. Завтра или послезавтра приедет тетя Катерина Петровна. Пока меня не будет, она будет вам вместо меня.

– Вместо тебя, мама? Как это? – удивилась Лида.

– Значит, ее нужно любить и слушаться так же, как меня.

– Ну уж это ни за что, – с негодованием закричала вдруг Лида. – Я ее ни капельки не люблю, не то что как тебя. Я ее совсем не могу любить, она ужасно против…

Мама с таким беспокойством и так печально взглянула на Лиду, что Лида не договорила и опустила голову.

– Поди сюда ко мне, Лида, – позвала ее мама.

Лида медленно подошла.

– Ты знаешь, кто такая Катерина Петровна?

Лида кивнула.

– Катерина Петровна – моя родная сестра, а вам она – тетя родная. Она добрая и хорошая, ее следует любить. Если ты не любишь, что же делать! Верно, после полюбишь. Но слушаться… – Мама на минуту остановилась и продолжала тихим, серьезным голосом: – Слушаться ты ее должна, Лида. Понимаешь, должна.

Лида исподлобья быстро взглянула на маму, еще ниже опустила голову и промолчала.

– Мама, я буду любить тетю Катерину Петровну, коли ты хочешь, – ласково заговорила Любочка, зашла с другой стороны и прижалась к маме розовым личиком.

Мама хотела что-то ответить, но в эту минуту в дверях показалась кумачовая[3] рубаха Дмитрия. Дмитрий объявил, что извозчики дожидаются у крыльца.

Все встали. Вбежала Аксюша и стала подавать маме бурнус[4], калоши, перчатки, башлык[5]. Няня помогала Милочке. Дмитрий вышел в сени, вместе с извозчиком вынес и положил в пролетку[6] чемодан и мешки.

Дети смирно стояли и во все глаза смотрели на то, что делалось вокруг них.

– Готово-с, барыня. Совсем-с, – сказала Аксюша и застегнула последнюю пуговку на мамином бурнусе.

– Готово, дитятко, – промолвила няня, опуская Миле вуальку на лицо.

– Что, все готово? – спросил папа у Дмитрия.

– Готово-с, – ответил и Дмитрий.

– Ну, а готово – значит, пора. – Папа хотел было идти, но няня вдруг остановила его.

– Присесть бы надо перед путем, – промолвила она очень серьезно.

Папа улыбнулся, однако сел. За ним сели и все: и дети, и Матрена с Аксюшей, и Дмитрий, и кухарка Аннушка, тоже вдруг появившаяся в комнате.

– Половина десятого, не опоздать бы! – сказал папа, поднимаясь со стула. – Прощайтесь скорее. Ребятишки, целуйте маму, да не тормошите слишком. Ну а что же это никто не плачет! Ну, Люба, Коля, ну скорей. Ай-ай! Ай-й-ай!..

Папа закрыл лицо рукой и сделал вид, будто плачет.

Люба смотрела на него с улыбкой и полными слез глазами, как бы не зная, что делать: смеяться или плакать. Но вдруг взглянула на Лиду и разразилась горькими рыданиями. Жени держался все время за ее юбку, увидал слезы и тоже заревел.

Няня с укоризной махнула на папу рукой, сделала знак Матрене, чтоб она утешила Жени, и повела скорее маму под руку из комнаты.

Сели на извозчиков. В маминой пролетке подняли верх, и маминого лица уже не видно – видны только ноги да низ юбки. Папа стоял подле, заботливо усаживая маму. Милочка осторожно и ловко влезала в другой экипаж. Аксюша бегала кругом, подправляла, подсовывала то одно, то другое.

С крыльца сошла няня с озабоченным, строгим лицом. Она уже занесла на подножку большую ногу в резиновой калоше, чтобы сесть, но вдруг оглянулась на дом, спустилась, подошла к маме и сказала ей что-то. У пролетки опустили верх. Мама поднялась и, опираясь одной рукой на плечо няни, другой перекрестила детей, собравшихся с Матреной у открытого окна. Было видно, что она насилу стоит, слезы текли у нее по бледному лицу и капали на белый башлык. Няня тоже подозрительно моргала, сжимала губы, а ветерок относил ей на глаза концы черной шелковой косыночки, повязанной поверх белого чепца.

Сели. Поехали. На повороте виднелась еще маленькая ручка Милочки в перчатке – она махала носовым платком. Но вот завернули за угол, ничего не видать…

– Ах мама, милая мама! Ах няня, нянечка, сердце мое!

Лида не плакала, она спрыгнула с окна и, не слушаясь Матрены, побежала одна наверх, в детскую.

Загрузка...