Диванная – славная, уютная комната в два окна, глядящих прямо в палисадник. Пол ее весь покрыт старым персидским ковром с мелкими цветочками и пестрыми звездочками, которые было так хорошо считать и рассматривать. Вдоль стен стояли диваны и подле каждого – кресло и столик. С потолка спускалась лампа с абажуром, разрисованным какими-то удивительными узорами и фигурами: на одной стороне кривлялся паяц в огромном колпаке, а кругом летали не то мухи, не то жучки, не то просто какие-то закорючки, на другой был букет цветов и две бабочки. Все это было точно живое, когда лампу зажигали и внутри светил желтый огонек.
Дети очень любили эту комнату. Все после обеда обыкновенно приходили в нее посидеть, так как папа не позволял бегать сразу после еды, говорил, что это вредно для здоровья.
Мама устала от обеда – ей принесли из спальни подушку, и она прилегла отдохнуть на диване. Жени примостился возле мамы, Коля подле Жени, Мила с работой у столика; Любочка взяла себе низенький табурет, а Лида, известная егоза, поместилась прямо на полу, на ковре, и уверяла, что ей так будет отлично, удобнее всех.
Папа ушел к себе в кабинет, и все с нетерпением ждали его и его рассказ: всем хотелось послушать про синее море. Лида стучала от большого нетерпения кулаком по коленке и вспоминала свой давешний спор с няней. Милочка прилежно обшивала кружевами новый воротничок и подымала от работы свои голубые глаза только для того, чтобы время от времени с укоризной взглянуть на сестру, но та ничего не замечала.
Пришел из кабинета папа, придвинул к дивану кресло, закурил сигару и сел. Все головы повернулись к нему. Папа обнял одной рукой Колю за плечи и спросил:
– Про что ты просил меня рассказать, Коля?
– Про море, папа.
– А что это такое – море?
– Море – вода, – ответил Коля, – очень большая вода.
– Большая вода! – повторил, улыбаясь, папа. – Пожалуй… И все-таки – какая она? Как наш пруд на даче или больше?
– Конечно больше, папа, – ответил Коля.
– Больше, и гораздо больше. Пруд в сравнении с морем так же мал, как стакан воды перед прудом, даже еще меньше. Москва – большой город, наша деревня – тоже большая. Таких деревень и городов много, много по всей земле. Кроме городов, есть поля и леса, большие равнины и огромные горы. И все-таки на свете воды больше, чем суши, то есть сухой, твердой земли. Каждое отдельное море также очень велико. Если стать на одном берегу нашего пруда, то другой берег виден хорошо, на нем можно все разглядеть: и деревья, и кусты, и человека, коли он там станет. В море же не то, в море другого берега совсем не видно, и когда люди выезжают в открытое море, то они только и видят под собой воду, а над собой – небо.
– Батюшки! Совсем не видать земли! Да ведь это, должно быть, страшно, папа! – заметила Люба. – Я бы ни за что не поехала.
– А я бы поехала, непременно поехала бы! – закричала по своему обыкновению Лида, но, увидав, что мама поморщилась, продолжала потише, размахивая руками и блестя глазами: – Я бы знаете что сделала? Я бы взяла лодочку маленькую-маленькую, челночок, села бы в нее, взяла весло и уехала бы далеко-далеко, туда, в самое море.
Папа засмеялся:
– Ну, на маленькой лодочке да еще с одним веслом ты бы далеко не уехала.
– Отчего?
– Оттого что на лодочке в море опасно пускаться: как раз водой зальет, будет бросать, как щепку. По морю плавают на кораблях, на пароходах. Можно и на лодках, только недалеко, у берега.
– А какие бывают корабли, папа?
– Ну, подожди немного. Прежде узнаем хорошенько, какое бывает море, а потом – и какие корабли по морю плавают… Так вот, мы сказали, что море очень большое, больше всякого пруда, всякого озера. Но не одним этим оно отличается, есть еще и другие особенности. Во-первых, вода в море…
– Соленая, – перебил Коля.
– Верно, даже горько-соленая. Если мы возьмем стакан воды и прибавим в нее соли, то вкус ее будет не совсем такой, как вкус настоящей морской воды. В ней есть еще горечь, она горько-соленая. Пить ее нельзя, да и проглотить трудно – такая она неприятная.
– А как же те люди, которые плавают по морю, когда они много дней не могут доплыть до берега?.. Что же они пьют, папа? – спросила Люба.
– Ну, а как ты думаешь?
– Они, верно, берут с собой воду. Во всё набирают: во все графины, пузырьки, в чашки, в стаканы…
– Погоди, погоди! – улыбаясь, прервал ее папа. – Нужно было бы слишком много графинов и пузырьков, чтобы набрать воды достаточно для всех людей на корабле. Они поступают проще и не берут так много мелкой посуды. Для этого есть на кораблях особенные огромные бочки, хранилища для воды, в них запасают воду и сохраняют во время плавания. При этом берут с собой побольше других напитков: вина, пива – и при удобном случае пристают к берегу, чтобы набрать свежей воды. А кто знает, как называется, в отличие от соленой морской, обыкновенная вода, которую мы пьем?
– Она называется пресной водой. Так, папа? – ответила Мила.
– Так, дитя мое. Как называется обыкновенная вода? – спросил папа, обращаясь ко всем детям.
– Пресной, – повторили все, кроме Лиды.
– Хорошо. Значит, мы теперь узнали, что море очень большое, что в нем не пресная, а горько-соленая вода. Пойдем дальше, не узнаем ли еще чего-нибудь? Пробовал ли кто-нибудь из вас опускать в пруд палку у берега?
– Я пробовал.
– Ну и что же?
– Моя палка до дна доходила. У берега мало воды, земля видна.
– Ну, а на середине пруда не пробовал?
– На середине нельзя достать, там большим веслом не достанешь – там глубоко.
– Ну вот, так же и в море: у берега мелко, немного воды, а чем дальше от берега, тем становится глубже. Море очень глубоко. Глубина его считается не аршинами, а саженями[2]. Где в тысячу, а то и три тысячи и более саженей.
– Папа! Да как же могли смерить такую глубину? – спросила Люба.
– Простым шестом, палкой, смерить, конечно, нельзя. Для этого есть особенный снаряд. Сейчас расскажу вам, как он устроен.
Папа докурил сигару и погасил ее в пепельнице. Милочка подняла глаза от работы и с минуту смотрела на него, как бы не решаясь заговорить.
– Позволь мне рассказать, папа, – промолвила она наконец. – Я недавно читала про это в своей новой книжке и, кажется, запомнила.
– Очень рад. Изволь, коли знаешь.
Папа замолчал, а Мила оставила работу, как примерная девочка выпрямилась, оправила платье и, сложив на коленях руки, начала рассказывать очень спокойным и ровным голосом:
– Для того чтобы смерить, как глубоко море, употребляется особенный снаряд, который называется лотом.
Лида не поняла, как называется снаряд, но спрашивать ни за что не хотела.
Зато Коля не церемонился и переспросил Милу:
– Мила, как, ты сказала, называется снаряд-то?
– Лот, – повторила Мила. – Устраивается этот лот очень просто: берут длинную, очень длинную веревку и к ней привязывают гирю. Гиря эта устроена особенным образом: в нижнем конце ее сделано небольшое углубление, которое смазывается салом. Потом, когда корабль плывет по морю, эту гирю опускают в море. Гиря, разумеется, сейчас же уходит вниз и тянет веревку в воду до тех пор, пока сама не дойдет до дна. А как опустится на самое дно, то остановится. Люди наверху сейчас же заметят это: они увидят, что веревка больше не тянется вниз, значит, гиря дошла до дна. Тогда они делают заметку на веревке, на том месте, до которого она была в воде, и потом вытаскивают лот наверх. Вытащат веревку, всю, до самой гири, смерят, сколько намокло в воде, и по веревке узнают, как глубоко море, а по тому, что попадет и прилипнет к салу в углублении гири, узнают, какое у моря дно.
Милочка рассказывала так спокойно, так плавно, будто по книжке читала, нисколько не смущалась и ни разу не запнулась. Во все время рассказа Лида не сводила с нее глаз, но видно было, что не одно внимание заставляло ее смотреть так. Она жадно ловила каждое слово, и с каждым словом ей становилось все грустней. Ей снова вспомнился ее спор с няней…
Да, она совсем не знала ничего такого умного и интересного. Она совсем не умела рассказывать так, как Мила. Правда, она хорошо сказки сказывала, – так хорошо, как никто, даже лучше няни, а уж на что та была мастерица. Но что же сказки!.. Их всякий знает.
Лида опустила голову и подумала, что, кажется, все бы отдала, только бы быть на месте Милы, только бы ей, а не Миле сказал бы папа: «Ай да молодец! Нет, какова у меня дочка!»
Папа ласково смотрел на Милу. Милочка ничего не ответила, только чуть улыбнулась, а Лида обхватила руками колени и уткнулась в них лицом.
– Вот мы сколько узнали теперь про море, – снова начал папа. – А какого цвета оно? Кто знает, какое на вид море?
– Море синее, – поглядев исподлобья, скоро проговорила Лида.
– И если налить воды в стакан, так она тоже синяя будет, папа? – спросила Люба.
– Нет, совсем нет. Она будет прозрачная и бесцветная, как обыкновенная вода, которую мы пьем.
– Так как же это: в море синяя, а в стакане белая?.. Разве это может быть?
– А разве та самая вода, которую ты пьешь, такая же прозрачная в реке и в пруду, как в стакане? В стакане ты все видишь на дне, а в пруду?
– Нет, папа, в пруду ничего не видно.
– А цвет у неё одинаковый?
– Нет. В стакане вода светлая, а в пруду темная. Да отчего же это так, папа?
– Оттого, – ответил папа, – что в пруду воды много. Посмотри на стекло в оконной раме: оно белое, прозрачное. Ну а если много таких белых стекол положить одно на другое, что будет?.. Видала ты, как стекольщики носят в своих ящиках стекла? Какие они?
– Зеленые, темные.
– Ну вот, видишь! Положенные одно на другое, они – темные, а между тем каждое отдельное стекло прозрачно и чисто. Так точно и вода в синем глубоком море. Впрочем, чем больше соли в морской воде, тем цвет ее синей, а на севере, в холодных морях, вода кажется зеленоватой. Зависит цвет моря также и от того, что в нем водится очень много всяких мелких, маленьких живых существ. Меняется его цвет и от цвета неба. Море – как зеркало: в хорошую погоду, когда небо голубое, и море бывает синее. В дурную же, когда по небу ходят темные тучи, и море темнеет, а в сильную бурю оно кажется почти черным. Кто не видал моря, тот и представить себе не может, какое оно огромное и великолепное. Чего-чего только нет в нем, в его глубокой соленой воде! Есть такие чудеса, каких не увидать на земле: огромные бело-розовые раковины, целые леса водяных растений и леса из коралловых ветвей – красных, розовых, белых. Каких только рыб не плавает в море! Словно островок, показывается и пускает высоко фонтаны огромный кит, а маленькие летучие рыбки с прозрачными крылышками перелетают низко, над самой водой.
Хорошо море в тихую погоду, когда оно ровное, гладкое, будто зеркало, когда далекие корабли с распущенными белыми парусами кажутся белокрылыми птицами на нем. Страшно море в бурю, когда подымаются черные волны, растут выше и выше и падают, разбиваются друг о друга, будто ссорятся. Тогда корабли, собрав свои паруса-крылья, кажутся щепками, мелкими пташками среди валов. Хочется им припасть к берегу – и не могут, и относит их ветром, хлещет волнами…
– Ах, бедные корабли! Бедные люди на них! Страшно им как! – заговорили разом Люба и Коля. – Ведь потонут эти корабли, папа? Непременно потонут?!
Папа улыбнулся, хотел сказать что-то, но не сказал. Он посмотрел на Лиду.
Она сидела на полу, упершись локтями в колени, положив на ладонь бледное худое лицо. Темные, широко раскрытые глаза смотрели куда-то в одну точку. Она думала о море, о котором рассказал папа. Оно представлялось ей почерневшим, бушующим, с высокими, грозными волнами, и ей не было страшно. Папа сказал, что по морю не ездят в лодках, а ей все-таки хотелось взять маленькую узкую лодочку – такую, как она видела у старого рыбака на озере, – сесть в нее и поехать туда, далеко, в самую бурю.
– Что с тобой, Лида? – смеясь, сказала вдруг Милочка. – Ты точно спишь с раскрытыми глазами. Проснись, пожалуйста. – И она тронула ее за плечо.
Лида взглянула на всех так, как будто действительно только что проснулась, и начала усердно моргать.
– А ведь ты не сказал нам самого главного, папа, – проговорил Коля. – Я ведь затем тебя и спрашивал про море, что мне хотелось знать: почему мама едет купаться в нем? Почему она не хочет купаться в пруду, у нас в деревне, как в прошлом году?
– Почему? – повторил папа. – Теперь ты уже знаешь, Коля, что в море вода не такая, как в прудах и реках, стало быть, и купаться в ней совсем не то, что в пресной воде. Есть болезни, при которых морское купание особенно помогает. Соленая вода укрепляет тело, да, кроме того, и воздух близ моря бывает свежий, здоровый, полезный. Вот, Бог даст, поедет на море наша мама и вернется оттуда такая же здоровая и розовая, как прежде была, и ты сам увидишь тогда, насколько полезно действие моря.
Мама лежала на своих подушках бледная, как наволочки, и казалась очень усталой.
– Ну, что будет потом, про то никому не известно, а пока, ребятишки, боюсь, утомили мы с вами маму, заболтались совсем. Ступайте к себе наверх, играйте, – довольно сидеть. В другой раз еще потолкуем о море, а теперь будет.
Папа встал, а за ним поднялись и дети. Все чинно вышли из диванной, осторожно ступая, чтобы не стучать каблуками. Но едва они очутились за дверями, как поднялась возня: Коля ущипнул за руку Любу, та завизжала и бросилась бежать, Коля за ней, Лида за Колей и по дороге сбила с ног Женьку.
Когда все наконец благополучно собрались в детской, то увидали, что няня уже накрывала на стол и расставляла чашки для вечернего молока.