– Я не имею права себя жалеть и погружаться в депрессию, мне нужно писать курсовую работу. Я НЕ-МО-ГУ, я НЕ-ХО-ЧУ! Чувствую себя мусором, покойником, покрытым синими трупными пятнами, гниющим и воняющим.
Для меня стало огромным сюрпризом, что Аманда с пониманием приняла мое желание отступить от начальной темы и поговорить о чем-то другом. Во время следующих двух сессий мы беседовали о роли алкоголя в моей жизни и саморазрушении.
От чего я бегу? Почему пытаюсь изменить свое сознание? Что я пытаюсь забыть? Что я пытаюсь не чувствовать? Почему я выбирала алкоголь, секс, ночевки у незнакомых людей, работу, где всегда находился кто-то, кто нальет? От чего я тогда бежала? От чего я бегу до сих пор?
Не знаю! Я знаю лишь то, что в данный конкретный момент, когда Аманда задает мне эти идиотские вопросы, во мне бушует существо, живущее в моей груди. Оно безжалостно раздирает меня на мелкие кусочки как шмат мяса и пытается вырваться на свободу.
Отрицание психотравматического опыта и отказ говорить о нем со специалистом – опасный и деструктивный путь. Мы призываем людей, столкнувшихся с психотравматическим событием, искать поддержку и помощь как можно быстрее – даже если о случившемся трудно говорить. Откровенный разговор требует огромного доверия, но эмоциональное облегчение и поддержка, которую можно получить, чрезвычайно нужны и полезны для того, чтобы прийти в себя. Кроме того, можно смело воспользоваться помощью по кризисному телефону.
– Через две недели мне нужно сдать курсовую работу. Я не могу увязнуть в депрессии или жалости к себе, я не готова продолжить традицию своей семьи и остаться всего лишь выпускницей средней школы. Мне нужно достичь чего-то большего. Я не имею права капитулировать. Когда будет сдана сессия и получен диплом – вот тогда и наступит время для срыва крыши.
Я с большим мастерством сотворила на лице улыбающуюся пластиковую маску, раскрасила ее во все цвета радуги, высушила, примерила и, удовлетворенная результатом, отправилась на очередную лекцию к 8:00, чтобы в течение нескольких следующих часов изображать счастливого, довольного жизнью человека.
Это будет невыносимо, так как на данный момент я совсем не такая. Я хочу залечь на дно и спать до тех пор, пока все не закончится, пока я опять не буду чувствовать себя хорошо. Я в ужасе от того, как я себя чувствую, я без понятия, как это остановить, и не уверена, возможно ли это вообще… И самое худшее в этом всем то, что я не знаю, как об этом говорить. У меня нет слов, чтобы описать все, что со мной сейчас творится. Вот и остается строить из себя клоуна с замерзшей улыбкой на лице, чтобы никто и не вздумал спросить, что со мной не так.
– Меня бросили в новостройке. Ко мне подходит страшная девочка с длинными черными, закрывающими все лицо волосами. Она смотрит на меня в упор холодным пугающим взглядом, от которого по всему телу бегут мурашки. Она наступает, чтобы войти в меня. Я чувствую острый страх, ужас смерти и просыпаюсь.
– Я больше не могу это выдержать, мне так больно, хочется кричать, бить посуду, рвать волосы на голове, чтобы хотя бы на миг стало не так больно. Все внутренности переворачиваются на 360 градусов, будто на карусели, – снова, снова и снова. Я заблудилась в тумане, погрузилась в вакуум, в беззвучную темноту, где есть только пугающий стук сердца и ненависть, которая пожирает меня без остатка.
Я стараюсь удержаться и не споткнуться, чтобы не перерезать себе горло тонким тросом, на котором я пытаюсь балансировать, чтобы не поскользнуться и не утонуть в дерьме, которое плещется там, внизу… Там, где все остальные – гниющие трупы, которые сдались, позволили себе утонуть, упасть, вскрыться или умереть. Заморыши, слабаки, лузеры, жертвы, обесчещенные насильниками, избитые, изнасилованные, униженные, убитые…
Кира находится в фазе сильного отрицания. У нее нет доступа к осознанному пониманию того, почему она испытывает эмоциональные страдания. Этот недостающий кусочек мозаики заставляет девушку мучиться все сильнее и сильнее, потому что ей кажется, что невыносимые чувства возникли без причины. Признавать травму тяжело и больно, однако отрицание реальности не может унять эмоциональные страдания. Кира попала в западню, где эмоции хлещут через край, но снизить интенсивность чувств привычными методами невозможно.
– Как я хочу есть! Это просто наваждение: адский голод, живот урчит, я не могу ни о чем больше думать. Молоко? Колбаса? Хлеб? Суп? Крабовые палочки или холодные котлеты? Мне все равно! Пожалуйста, набей мой желудок чем угодно, лишь бы только смятение утихло, а пустота заполнились. Чтобы голос в моей голове перестал кричать и выть в агонии, не давая мне заснуть. Набей меня продуктами, полуфабрикатами и сахаром, лишь бы только это закончилось. «Ешь! Ты хочешь есть! Горячее! Мягкое! Что-нибудь, что тебя успокоит!»
Способность идентифицировать, распознавать и чувствовать эмоции жизненно важна. Если человек на это не способен, то в кризисных ситуациях он может регрессировать, то есть психически вернуться на самые ранние стадии развития и начать путать эмоциональную потребность в безопасности, наполненности или поддержке с физическими ощущениями, например, с голодом, который он будет стремиться утолить едой, алкоголем или одурманивающими веществами. В таких случаях истинная потребность подменяется суррогатом, который проще получить, однако в большинстве случаев он не дает психоэмоционального облегчения надолго.