Супруги Нащекины непонимающе уставились на меня.
– Колготки? – переспросил Никита. – Какие еще колготки, говори толком!
– Колготки на шее у инспекторши Махнач. Ленка сказала, что ее задушили красными детскими колготками. А у самой Ленки – мальчик. Откуда тогда взялись красные колготки?
До Никиты с Алкой по-прежнему не доходило.
– Ни одна мать не наденет на сына красные колготки, – терпеливо объясняла я. – И вообще не купит такие колготки. У Ленки их в природе быть не могло. По-моему, это доказывает, что она невиновна.
– Глупости, – презрительно скривилась Алка. – Как выяснилось, Алябьева – безработная алкоголичка, у нее не было денег на одежду для ребенка. Скорей всего, шмотки ей отдавали знакомые, среди них затесались и красные колготки. Только и всего.
Но я стояла на своем:
– Я собственными глазами видела, как Ленка собирала вещи для Костика. Они все были чистые, в хорошем состоянии, общая цветовая гамма – серо-синяя. Если бы там были красные колготки, они бы выделялись на общем фоне ярким пятном, я бы их обязательно заметила. Не было там таких колготок!
Никита наконец-то проникся моими словами.
– Подожди, Люся, не горячись, дело серьезное, – сказал он. – Подумай хорошенько и ответь: ты можешь со стопроцентной уверенностью утверждать, что разглядела каждую вещь, которую Лена брала с собой?
– Нет, – нехотя призналась я, – со стопроцентной – не могу.
– Сколько времени ты смотрела на вещи?
– Секунд пять, может – десять.
Никите не надо было ничего говорить, я и сама понимала, что мои свидетельские показания сомнительны. Но я сердцем чувствовала: не могла Ленка убить! Сегодня утром она была настроена решить проблему с соцзащитой, а не еще больше усугубить свое плачевное положение.
– Эх, жаль, что я видела только ноги инспекторши! – сокрушенно вздохнула я. – Ну почему я побоялась посмотреть на ее лицо! Теперь не мучилась бы неопределенностью!
– О чем ты? – не понял Никита.
– Верхняя часть туловища покойницы была скрыта столом. Это Ленка мне сказала, что Махнач задушили красными колготками. Но я лично не видела, какого они были цвета.
– И были ли вообще, – встряла Алка. – Может, Алябьева, того… тюкнула тетку молотком по башке, а тебе заливала про удушение колготками. Знаешь, с нее станется, не зря она в психушке…
Муж с ненавистью глянул на нее, и под его взглядом Алка осеклась.
– И еще остается загадка, – продолжала я, – кто вторая жертва? Унганцев сказал, что Ленку обвиняют в убийстве двух человек. И мне интересно, кого еще она убила и, главное – когда успела?
Никита достал мобильник и принялся щелкать кнопками.
– Кому ты звонишь? – дернулась супруга.
– Никому. Ищу знакомых в прокуратуре. Или тех знакомых, у кого может быть выход на прокуратуру. У нашего главбуха, кажется, есть связи в компетентных органах…
Ой, у меня же тоже есть! Есть связь с компетентными органами, и довольно длительная. Уже несколько лет я дружу с капитаном полиции Русланом Игоревичем Супроткиным. Дружба плавно переросла в любовь, мы несколько раз чуть было не поженились, но досадные случайности все время тормозят процесс. Правда, Руслан служит в столичном ГУВД, но, думаю, для него не составит труда добыть сведения у подмосковной прокуратуры. Все-таки коллеги, в одной системе работают. Я вышла на кухню и набрала номер капитана.
Супроткин сразу же взял трубку.
– Привет, я не в Москве, – сказала я.
– А где ты? – оторопел капитан.
– В своем родном городе, я же тебе говорила, что уеду сюда по делу на два дня. Ты что, забыл?
– О, так ты сейчас находишься в этом знаменитом городе! – воскликнул Руслан.
– Впервые слышу, что он чем-то знаменит, – буркнула я.
– Ну как же, ведь в нем родилась бесподобная Люся Лютикова!
– Да, точно, это единственное светлое пятно в его истории.
– Восхитительная Люся Лютикова! Обожаемая Люся Лютикова! Талантливейшая Люся Лютикова! – заливался соловьем Руслан.
Количество восторженных эпитетов в мой адрес настораживало.
– Что случилось? – подозрительно спросила я.
– Абсолютно ничего.
– А-а-а, – догадалась я, – ты провинился и заглаживаешь вину, так? Ну, колись, в чем дело!
– Ладно, угадала. Мы с тобой договорились на выходных съездить на строительный рынок, так вот – я не смогу, много дел навалилось.
Как я уже упоминала, у меня роскошная квартира в центре Москвы, которая досталась мне с роскошным же ремонтом в наследство от незнакомого человека. Однако время идет, ничто не вечно под луной, и ремонт потихоньку ветшает. Недавно я обнаружила в гостевом туалете плесень. Ремонтники вынесли неутешительный вердикт: старую ванну, пораженную грибком, надо выкинуть, на ее место поставить новую и заново обложить плиткой. Чтобы оценить размер грядущего материального ущерба, я и хотела съездить на строительный рынок.
– Так нечестно, – заныла я, – мы уже три раза откладывали! Ты обещал!
Вообще-то я не очень расстроилась, без гостевого туалета можно прекрасно жить. Но я хотела, чтобы Руслан до конца прочувствовал свою вину, тогда он обязательно поможет мне в деле Ленки Алябьевой.
– Извини, малыш, так получилось. Проси взамен что хочешь.
– Прощу тебя, – капризно сказала я, – если кое-что узнаешь.
– Если это не тайна следствия, то узнаю.
– Именно тайна следствия. Мою бывшую одноклассницу обвиняют в двух убийствах. Началось с того, что вчера у нее забрали ребенка…
Рассказывая эту историю третий раз за день, я чувствовала себя персонажем какого-то нескончаемого мексиканского сериала.
– Короче, – подытожила я рассказ, – ты должен выяснить два вопроса. Первый: колготками какого цвета была задушена Махнач? И второй: кто другая жертва?
Руслан помолчал секунд десять, так что я даже подумала, что связь прервалась, потом сказал:
– Ну, со второй жертвой понятно, но зачем тебе знать цвет колготок? Это что-то меняет?
– Да, меняет! Если колготки были красные, то Ленка невиновна! Не могло у нее в доме быть красных колготок, потому что у нее мальчик! Вот скажи, ты в детстве носил красные колготки?
Руслан рассмеялся.
– Честно – не помню. Я вырос в советское время при всеобщем дефиците, так что, возможно, и носил, просто потому что в продаже не было синих колготок. Но на моей сексуальной ориентации это никак не отразилось. Кстати, а ты сейчас во что одета?
– В джинсы.
– А сверху что?
– Водолазка.
– Какого цвета?
– Голубая.
– Так-так, давай рассуждать логически. Девочки носят юбки, а ты – брюки. Девочка должна быть в розовом, а ты – в голубом. Поздравляю, Люся, ты – мальчик!
– Не надо передергивать, – надулась я. – У взрослых все по-другому, к ним неприменимо это правило. Правда жизни состоит в том…
– Правда жизни состоит в том, – перебил меня Руслан, – что цвет одежды, если это единственный аргумент, не может служить доказательством невиновности в убийстве. Вчера я опрашивал свидетеля, здоровенный такой, колоритный мужик килограммов сто двадцать весом, с бородой. И что ты думаешь? Он встретил меня на пороге своей квартиры в розовом халате. С драконами. Мне теперь не верить ни одному его слову?
Мне надоело спорить, поэтому я сказала только:
– Ты все-таки узнай.
– Ничего не обещаю, – ответил капитан, – но постараюсь.
Пока я разговаривала на кухне по телефону, с улицы вернулись замерзшие няня с Наденькой. Выглядели они как две синюшные советские курицы.
Алка бросилась растирать щеки дочери шерстяной варежкой.
– Если моя малышка после этого заболеет, – злобно сказала она, – Алябьевой мало не покажется!
Трудно придумать что-либо хуже, чем разлука с собственным ребенком и обвинение в двойном убийстве, но глядя на перекошенное Алкино лицо, я не сомневалась, что ей удастся.