Дело шло к обеду, когда в кабинет начальника отдела по сотрудничеству и культуре посольства России во Франции, Андронова Ивана Тимофеевича, вошло несколько человек. Совершенно не обращая внимания на своих коллег, хозяин кабинета занимался затачиванием карандашей, вставляя их по очереди в старинное приспособление в виде металлической коробочки с крутящейся ручкой. После очередной заточки, он несколько раз дунул на острый грифель и, не поднимая глаз на приглашённых, спросил, взяв в руки следующий карандаш:
– Ну те-с…., дамы и господа…, кто… желает… прокатиться… в…. Ниццу?
Говорил он медленно, делая после каждого слова длительную паузу, как делает человек, который исполняет физическую работу. Присутствующие переглянулись. Надо сказать, что это предложение, вопреки планам различных культурных мероприятий, было неожиданным. Да и самих мероприятий было не так уж и много. Францию раздирали политические противоречия и миграционные страсти.
Приняв на себя роль временного лидера, сотрудник отдела Свинцицкий Олег Станиславович спросил, потирая руки:
– Ну, так-то неплохая командировочка. А надолго?
– А цель вас не интересует? – выдержав паузу, спросил начальник, оттягивая момент будущего разочарования.
– Цель Ницца, всё другое суета. Можем на скоряк замутить какой-нибудь фестивалец, – не сдавался Олег, в предвкушении внезапно образовавшейся приятной возможности посетить прекрасный город, – Когда выезжаем?
– Сидеть! – стукнул ладонью по столу Андронов, мгновенно охлаждая пыл гостей. Сложенная пирамидка из карандашей с шумом покатилась по столу, – Иш ты, как вы сразу оживились…. «Скоряк», «замутить»…. Говоришь как гопник из подворотни, а у нас тут отдел по культурным связям. И вообще…, я пошутил про Ниццу, однако поездка всё же предстоит.
Приглашённые сотрудники переглянулись.
– Ну вот…. Как всегда…. Кругом обман, – театрально выдохнул Свинцицкий.
– Тихо вы.
Он открыл ящик стола и на свет появился почтовый конверт.
– Вот.
– Ну и что? Подумаешь, какой-то конверт, – наконец, подал голос Данилкин, – А вдруг отравленный?
– Да, что это? – тут же поинтересовалась пресс- секретарь отдела Лилия Сафарова, – Нужно ли делать официальное заявление?
– Вот учитесь…. Учитесь у Лилии Петровны, вопросы только по существу, а не ваши праздные интересы. Размечтались…, Ниццу им подавай.
Он победно обвёл своих коллег пристальным взглядом и, тряхнув конвертом, продолжил:
– Пока никаких заявлений. И так, это письмо…. Я получил его два часа назад, с нарочным…. Читаю….
Строго конфиденциально.
Господину советнику по культуре при посольстве России во Франции.
Господин советник, Прошу Вас серьёзно отнестись к моему посланию, ибо считаю своим долгом сделать то, что должен сделать, обязан сделать в память о своём предке.
– А? Каково вам? «должен…, обязан». Каков слог, эмоции, крик души, так сказать.
– Иван Тимофеевич, продолжайте, пожалуйста, – перебила начальника пресс-секретарь.
Андронов сжал губы и вновь обратился к письму:
– Так…. А, вот….
…о своём предке.
Он вновь прервался и, помахав листком, добавил:
– Предок его нашу Москву поджигал…. Хм….
– А теперь он что, решил за предка покаяться? – спросил Данилкин.
– Далее….
По известным причинам я не могу изложить суть самого дела, поэтому предлагаю Вам посетить мой дом, где я посвящу Вас в детали. Для этого Вы и допускаю, что с Вами будут ещё несколько человек на Ваше усмотрение, должны нанять автомобиль и, не привлекая к себе внимания, отправиться в Нормандию, а именно в город Руан. Посетив столицу Нормандии, вам следует повернуть на город Дьепп и прибыть к дому 9 на Rue Notre Dame. Далее, к вам подойдёт человек и сопроводит вас ко мне. Столь странные на первый взгляд действия обоснованны конфиденциальностью моего дела. Хочу вас заверить, что речь не идёт об измене родине или другом подобном преступлении. Я обращаюсь к Вам именно как к советнику по культуре, из чего должно быть ясно, что речь пойдёт об историческом и культурном наследии. Однако статус документа, который я хочу предоставить Вам, вы определите сами на месте, для чего помимо вас мне бы хотелось видеть специалистов по истории, а именно по истории времён русско-французской войны 1812 года.
На этом позвольте закончить моё послание. Буду ждать Вас и Вашу делегацию через четыре дня в моём доме. Живу я уединённо, поэтому с моей стороны нежелательные свидетели нашей встречи исключены.
С уважением Амальрик Анри Симон.
– Ну? И что скажете?
– Таки шпионские страсти, не иначе, – изрёк Олег Станиславович.
– Так сказать, подмётное письмо…. А может провокация? – в голос ему спросил Данилкин, – Может надо поставить в известность кого следует?
– Про «кого следует» я подумаю и без ваших советов, согласно инструкции…. Лилия Петровна, – обратился Андронов к женщине.
Она пожала плечами и немного подумав, ответила:
– Иван Тимофеевич, я пресс- секретарь, а не шпион. Скажете ехать, поеду…. Не скрою, мне стало интересно.
– Значит так, поставим посла в известность, и пусть он решает, ехать нам или нет.
– Ну, допустим….– изрёк Данилкин, – А машина? Дипломатические номера посадят на «хвост» нежелательную компанию. Нужна «левая» машина, но что бы взять в прокат автомобиль, нам придётся показать свои паспорта.
Поёрзав на стуле, Свинцицкий произнёс:
– Я знаю, где можно взять машину без неудобных формальностей. Конечно, придётся немного доплатить.
– Знаешь? – переспросил начальник, – Ну, вот и займись, только не надо посвящать меня в подробности.
– А сколько ехать? – спросила Сафарова.
– Стойте, – перебил Лилию Андронов, – Про машину…. Это должен быть обычный непривлекательный автомобиль, и давайте без этой российской помпы. А то наймёте кабриолет и цыган прихватите….
– Ну, обычный, так обычный, – согласился Олег Станиславович, хлопая себя по коленям.
– Так сколько мы будем в пути? – вновь переспросила пресс- секретарь.
– Сколько ехать, сколько ехать, – заговорил Иван Тимофеевич, быстро крутя колёсико «мышки», – Сколько, сколько…. Значит так, от Парижа до Руана 120 километров и далее Дьеп, ещё 62. И так, на всё про всё даю сутки. Вопросы есть?
– Есть, – поднял руку Олег Станиславович, – А вы с нами? Если нет, то кто будет главный?
– Ты главным уж точно не будешь…. Так что я с вами, конечно, а то начнёте там «фестивалик», «замутим», «скоряк».
– Ну понятно, уж не знаю, чем я так не угодил.
– Да угодил, Олег Станиславович…, – уже более миролюбиво произнёс Иван Тимофеевич, – Угодил, но пойми, письмо адресовано лично мне и приглашение лично мне. Так что давайте будем соблюдать каждую букву, а то я не всегда понимаю этих европейцев, говорят одно, а на самом деле всё по-другому.
– Ладно, пошли собираться, – предложил Свинцицкий, как его вновь остановил голос начальника.
– Та-а-ак…, – «пропел» Андронов, – А ты, Алексей Анатольевич, чего вечно молчишь?
Теперь он обратился к четвёртому гостю, худощавому молчаливому мужчине в очках и с неподкуренной трубкой во рту, который не расставался с ней даже в бане.
– Месье Сиротин, вы у нас кажется краевед и историк.
– Совершенно верно, – согласился Алексей Анатольевич, – правда, я более по суворовским временам.
– Отставить пререкания, – без всякой злобы скомандовал Иван Тимофеевич, – И Суворов с французами воевал. Так что тоже поедешь.
– Так, Иван Тимофеевич, на одной машине тесно будет, – попробовал объяснить Данилкин.
– Ничего, машину поведу я, рядом будет Лилия Петровна, ну а вы сзади устроитесь. Как говорится в тесноте…, а дальше вы знаете. Когда доберёмся до места, то задавать вопросу только по существу, а вообще вам лучше помолчать, я буду говорить. У меня всё! Вы свободны, а я к послу.
– Добрый день, месье Амальрик! – поприветствовал хозяина дома Андронов, – Вы нас пригласили и вот мы тут.
Сидевший в глубоком кресле худенький старичок, очень походивший на писателя Сервантеса, приветливо кивнул головой, расставив широко сухие руки.
– Здравствуйте, господа. Вы понимаете по-французски?
– Да, месье. И понимаем и говорим. Мои спутники, это специалисты нашего посольства.
Иван Тимофеевич по очереди представил своих товарищей, начав с Лилии Петровны.
– Замечательно, – добродушно отреагировал месье Амальрик, – ну что же, проходите и располагайтесь по своему желанию. Сейчас подадут чай и печенье, но если кто желает выпить вина или чего покрепче, то не скромничайте. Нужно всего лишь обратиться к….
Он с трудом повернул голову и, жестом подозвав к себе молодого мужчину, добавил:
– Робер, будь внимателен к нашим гостям. Это русские, они немного смущены и вообще лишены привычного европейского высокомерия. Постарайся угадать их желания. Мои гости должны остаться довольными.
Робер поклонился и ответил:
– Да, месье. Я уже понял.
Накрыв стол, молодой человек вновь поклонился и вышел из кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь.
Помолчав немного, месье Амальрик оглядел гостей и начал говорить:
– Знаете, а я так и не выучил русский язык. Наши коллеги из Советского Союза баловали нас тем, что почти все довольно хорошо говорили по-французски…. М-да уж, какие были времена…. И так, господа, сразу к делу.
Хозяин скинул с колен плед, и в его руках появилась толстая тетрадь. Он с осторожностью протянул её женщине, которая располагалась ближе всех остальных.
– Прошу вас принять этот дар в память о советско-французской дружбе.
Гости переглянулись.
– Так нет Советского Союза, – вздохнул Олег Станиславович и тут же осёкся, боязливо посмотрев на своего начальника.
– Я знаю, я не совсем ещё выжил из ума, хоть и очень стар. В своё время, я работал в комитете советско-французской дружбы и скажу вам, это было незабываемо. Вокруг была гонка вооружений, противостояние, а у нас была дружба. Искренняя дружба без условий. Я даже как-то готовил встречу лётчиков эскадрильи «Нормандия – Неман» с русскими ветеранами и видел, как они встретились. Вот где была искренность, такое подделать невозможно. Невозможно оставаться равнодушным, видя слёзы солдат.
– Простите, а всё же, что это? – воспользовавшись паузой, спросила Лилия Петровна.
– Это дневник французского офицера, участника русской компании 1812 года месье лейтенанта де Шагора Огюстена Жозефа.
Эффект от сообщения не удался. Гости сидели с каменными лицами, не проявляя никаких эмоций. Наконец, чуть подавшись вперёд, паузу нарушил Андронов:
– Ну, допустим….
– Предчувствуя сомнения, – прервал его месье Амальрик, – я ручаюсь, что это подлинник. Рукопись я получил от своего отца, а отцу подарили какие-то поляки. Я знаю, что они совершенно не питают к вам братских чувств и просили отца позаботиться о том, чтобы этот дневник никогда не попал в руки русских. Но это они, а не я. К тому же, этот лейтенант весьма и весьма отдалённо но, тем не менее, мой родственник.
– Простите, месье Амальрик, но почему такая скрытность и самое главное, от чего вы не хотите передать эту реликвию в государственный музей Франции?
– Франции? А где вы видите Францию? Та Франция, которая была, потеряла свою суть, лишилась идентичности, а теперь вот сгорел Нотр-Дамм.
– Поверьте, нам всем очень жаль, – попробовал произнести Данилкин, – мир не остался равнодушным.
– А вы знаете, когда передавали репортаж о пожаре, мне было почему-то всё равно, – словно не слыша, продолжил хозяин, – Представляете? Как французу мне, к моему стыду, мне было безразлично. Сгорел и поделом ему да и всей нации….
Это было неожиданное заявление.
– Мне кажется, что вот тут вы лукавите, – усомнился Иван Тимофеевич, – И позвольте вам не поверить.
Старик сжал губы и не заметной горечью в голосе заговорил:
– Эх, если бы…, если бы это было так…. Совершенно нет, господа, никакого лукавства. И вот почему. Уж пусть лучше падут все символы моей страны или сгорят как Нотр – Дамм, чем по прошествии нескольких лет, наши храмы оденут на свои купола зелёные полотнища и низвергнутся христианские реликвии. Нет, я не против сосуществования, если нравится и если так удобно, пусть одеваю паранджу или эгаль, но я против засилия и насилия. Последние три года я не выхожу из дома. Я всё ещё живу той Францией, где ценилась естественная красота женщины и мужчины, романтика отношений. Идеал женщины был совсем рядом, это ведь Париж. Это Париж времён Денёв, Англаде, Оже, Спааки и других божественных созданий. А Бордо…? И знаете, иногда мне казалось, что эти женщины некоторым образом наследницы времён пребывания русской армии в Париже и вообще во Франции. Их естественная красота сродни женщинам из России. А теперь что? Французам во Франции места уже нет. Вот к чему привела политика правительства. А может вы видели в Париже французов?
– Ну, видели нескольких, – попробовал пошутить Данилкин.
Видя укоризненные взгляды своих собеседников в сторону «шутника», месье Амальрик улыбнулся и произнёс, пытаясь разрядить обстановку:
– Хорошая шутка…. Горькая правда. Я, господа, считаю Россию единственной в Европе страной, где ещё крепки нравственные устои. По крайней мере, общество яростно сопротивляется проникновению содомских норм. Полное падение нравов…. Только в России принимают истинную историю непростых военных отношений между нашими странами в 19 веке. Этот дневник, своего рода «Война и мир», написанная свидетелем пусть и не столь гениально как это сделал незабвенный месье Толстой. Поэтому я не могу поручиться, что попади эта тетрадь в руки французских деятелей, они не начнут вымарывать страницы или пуще того, просто уничтожат дневник, посчитав его неудобным свидетелем. У вас в Европе друзей нет. А коли так, так и предавать будет некому. Я покажусь непатриотичным, но уже нет моей Франции, а Россия есть. Россия осталась.
– Надеюсь, вы понимаете, что ваши и впоследствии наши действия, некоторым образом противозаконны? – немного помолчав, спросил Алексей Анатольевич.
– Может получиться скандал, – поддержал Свинцицкий.
– Да, понимаю, – согласился хозяин, – поэтому я вынужден предпринять меры предосторожности. И уж коли вы согласитесь принять мой дар, вам так же будет необходимо позаботиться о скрытности нашего предприятия. Я уверен, что вы найдёте способ переправить дневник в Россию и там после работы специалистов, он займёт достойное место.
– Однако помимо исторической оценки, нужно юридическое решение, – осторожно предположила Лилия Петровна.
– Мадам, да при таком государственном аппарате как КГБ, мне кажется, что с этим не будет проблем.
– Да уж, КГБ…. Только это теперь ФСБ, – наверно более себе произнёс Андронов, – И мы не в России.
Хозяин оглядел своих гостей и горько улыбнувшись, заключил:
– КГБ есть везде и не пытайтесь меня переубедить, к тому же, это всего лишь какая-то тетрадь и не более…. Ну, в общем, вы меня поняли.
За всю половину пути до Руана никто не проронил ни слова. Наконец молчание нарушил Сиротин. Спутники с удивлением посмотрели на своего коллегу, который слыл человеком замкнутым и очень условно сказать, совершенно немногословным.
– Ну что скажете? – спросил Алексей Анатольевич, – Есть у нас специалист, который может определить подлинность документа?
– У нас есть прекрасный оценщик, Ольга Анатольевна Плотникова и она не раз оказывала услуги как специалист по историческим документам, – тут же нашлась Лилия Петровна, словно ждала этот вопрос.
– Оказывают услуги в районе Пигаль или в Булонском лесу, – зло осадил Иван Тимофеевич, – а тут нужна качественная работа. Чтобы нас не обвинили в непрофессионализме. А то отправим тетрадь в Россию, а на поверку окажется, что это обыкновенная мазня, подделка.
– Простите, Иван Тимофеевич, тогда ищите сами специалиста, – ответила Сафарова.
– Чёрт бы побрал этого деда со своими дневниками. Жили себе спокойно, а теперь что?
– Давайте спрячем дневник, так, словно и небыло ничего. Или вообще… – предложил Свинцицкий.
Иван Тимофеевич посмотрел на него в зеркало заднего вида и покрутил пальцем у виска.
– Ты что, а вдруг этот дед ляпнет где-нибудь? Мол, передал тетрадь русским. Он вон как, своим не доверяет, а нам вот доверил.
– Может обратиться в Москву? – спросила Лилия Петровна.
– Да вы что, из-за какой-то тетрадки обращаться в Москву?
Автомобиль вдруг быстро стал набирать скорость.
– Иван Тимофеевич, тормозите, – быстро заговорила Лилия Петровна, одной рукой вцепившись в рукав пиджака, а другой, указывая вперёд, – Смотрите, там впереди!
– Чё-ё-ёрт, – громко «пропел» начальник, – Они везде одинаковы, вечно появляются, когда их не ждёшь.
Автомобиль резко замедлил ход. Вскоре они неспеша проследовали мимо патрульной машины дорожной полиции. Однако два инспектора были заняты каким-то важным делом. Они стояли у багажника, один из них разговаривал по телефону, а другой быстро скользил пальцем по экрану электронного планшета.
– Слава богу, им вроде не до нас, – выдохнул Иван Тимофеевич.
Впереди показались остроконечные крыши пригорода Руана. Андронов остановил машину на обочине. Вскоре мимо них пронеслась небольшая колонна байкеров, а за ними и те самые полицейские. Он вышел из машины, для чего-то протёр влажной салфеткой зеркала и фары и, вернувшись в автомобиль, по очереди оглядел своих спутников. Заведя двигатель, Иван Тимофеевич тронулся с места со словами:
– Без Москвы обойдёмся. Сами справимся…. Господи, помоги нам добраться до Парижа.
– А что, двести лет назад наши дошли и мы доедем, – вставил Олег Станиславович.
– Лилия Петровна, – прохрипел Андронов, – приглашайте Ольгу Анатольевну.
***
– И так, Ольга Анатольевна, я вас слушаю.
Плотникова достала из папки тетрадь и, положив её на стол, накрыла сверху ладонью продолжая сохранять молчание.
– Это подделка? – нетерпеливо поинтересовался Иван Тимофеевич, указывая пальцем.
Оценщик пожала плечами и произнесла:
– Если подделка, то очень качественная, однако тогда кому надо подделывать это и главное, зачем?
– Значит, нет?
– Мне кажется, что нет.
– И из чего это следует?
– Факторов несколько, Иван Тимофеевич. Визуально, сам бумажный носитель и чернила, вполне соответствуют своему возрасту. Если бы я не знала предысторию, что можно было заключить, что тетрадь хранилась в музее при идеальных условиях. Теперь что касается стиля написания…. Ярко выраженный окситанский диалект говорит о том, что писал француз – южанин, скорее всего житель Лангедок – Руссильон. Сказывается близость к Испании.
– Значит, вы утверждаете, что это подлинник?
– Я ничего не утверждаю. Для официального заключения нужна химическая экспертиза, но здесь у нас нет ни специалистов, ни соответствующего оборудования. А вообще, занимательный экспонат. Очень хотелось бы верить в его подлинность. Надо отправить тетрадь в Россию.
– И как мы представим это? – нервно барабаня пальцами по столу, спросил Андронов.
Сохраняя невозмутимый вид, Ольга ответила:
– Я могу написать сопроводительную записку.
– А историческая ценность?
– Точно сказать нельзя. Если бы это была рука Бонапарта, тут другое дело, однако это яркое свидетельство военной катастрофы. Скорее всего, это крик отчаявшегося человека, полное разочарование в предприятии в частности и самой жизни в целом. Могу сказать, что читая дневник, я не осталась равнодушной. Погоня за котом, каннибализм, смерть…. Само отступление французской армии из России это печальный финал всех предыдущих блистательных побед военных компаний Наполеона. Это не художественный вымысел, это жестокая правда.
– Спасибо вам, Ольга Анатольевна. Подготовьте сопроводительную записку. Я отправлю дневник с дипломатической почтой, но прежде хочу прочесть сам.
– Осилите диалект? Или может, нужна помощь? – спросила Ольга Анатольевна, поднимаясь со своего места, – Житель Лилля не всегда может понять жителя Марселя.
Принимая тетрадь в руки, Иван Тимофеевич ответил:
– Благодарствую, я немного знаю испанский. Постараюсь справиться сам.