Дачный сезон закрыт, и можно не ездить черт знает куда. Но мы с мужем едем. Потому что привыкли к небольшому домику, к бане, к тому месту, которое создали сами. И собираемся протопить дом от сырости и попариться в бане.
Как только мы появляемся в деревне, нас тут же встречает моя соседка Яна, которая живет там постоянно. В этот раз она старается быть милой. Но в глаза не смотрит.
Каждый раз она в каком-то новом амплуа – то обидится на что-то, то расскажет откровенные сплетни и фантазии, то…
Значит ей что-то нужно или она что-то снова попросит, думаю про себя я, видя красный смешной помпон ее вязаной шапочки – она (соседка) невероятно маленькая. А я уже зашла во двор.
Но смешной помпон настойчив. Яна стучит в калитку. И делает вид, что очень рада нас видеть, в особенности меня.
Как я и предположила, ей нужно спилить наше дерево, которое мешает. Я выхожу на улицу, чтобы еще раз оценить качество запроса – нет, никому рябина не может помешать. Все засохшие ветки я отсекла секатором для аккуратности.
– Это женское дерево. Его нельзя трогать. – Пытаюсь объяснить Яне я свой будущий отказ.
Но вижу в ее руке пилу.
– Я не могу тут развернуться и прижаться с прицепом. – Настаивает она. И, игнорируя меня, с ловкостью маленькой обезьянки залезает на дерево. – Смотри, сухие ветки!
Она трясет бедную рябину, и листья с нее сыплются дождем на меня. Дерево очень старое, высокое и имеет огромную корневую систему. Оно, наряду с другими рябинами, калинами и березами высажено по периметру нашего забора. Не нами, разумеется.
Пока я размышляю о том, что вырубать деревья – это плохая затея, Яна взбирается очень высоко. В ней около сорока килограммов весу, с ее слов, но выглядит она жертвой Освенцима.
Когда я пытаюсь ее подстраховать, то спокойно удерживаю соседку одной рукой – она не весит ничего и врет про то, что поправилась. Я вижу, что ни грамма. Худоба ее напоминает уже какое-то заболевание – лицо черное, из-под толстовки торчат ребра, когда она прыгает с ветки на ветку.
– Смотри не упади! – Кричу я, задирая голову вверх и переживая о том, что какой-нибудь сухой сук треснет под ней.
– Я же легкая! – Отвечает она. – А ты не вздумай, сразу сломаешь дерево.
– Кто тебе сказал, что я собираюсь это сделать? – Смеюсь я.
И рассматриваю кучу сухих и вполне здоровых веток, которые успела наломать Яна. Они летят ворохом на меня сверху.
Она быстро возвращается на землю, так ловко, как будто всю жизнь прыгала по веткам, как белка.
– Дерево нужно срубить. – Опять упирается она. – Оно старое. И заносит пилу, которую бросила тут же, чтобы начать работу.
В этот момент со двора выходит мой муж и удивляется тому, что возле забора образовалась уже куча мусора и спрашивает:
– Зачем вы привязались к рябине? Уже нельзя трогать деревья. К тому же, это рябина. Она никому не мешает.
– Мне мешает. – Не унимается Яна.
Она включает пилу, и дерево с треском падает нам под ноги.
– Ой. Как же я рада! – Кричит она.
– Прости нас рябина. – Обращаюсь я к дереву, которое выглядит живым и покалеченным.
Яна просит мужа помочь ей дотащить до своего двора дерево. Он помогает ей неохотно, все еще сетуя на то, что не нужно было затевать вырубку.
– Я сама распилю на дрова, а остальное увезу в прицепе. – Обрывает мужа соседка, не слушая его доводы. И быстро прощается с нами.
Я отрешенно стою возле дерева, которое не смогла спасти, вернее рядом с тем, что от него осталось. И чувствую тревогу. Это кажется мне плохим знаком.
Когда мы возвращаемся домой, Эви подтверждает мои опасения. Срубить дерево – к смерти. Особенно рябину.
– Ее дух может отомстить. – Серьезно произносит моя шаманка. – К тому же, это женское дерево. Женщина не должна рубить женские деревья, а мужчина – мужские, растущие возле двора или во дворе.
От этого мне становится печально. И от того, что я могла бы запретить Яне спиливать рябину. На душе у меня остается гадкий осадок.
Но муж меня успокаивает:
– Это была не твоя инициатива. А соседки. Не переживай.