Уже стемнело, когда в барак местного полицейского правления ввалился Стацюк, которого еще с утра послали в район с отчетом, о положении в этом округе.
Сидевшие у стола, за игрой в карты и полегоньку потягивавшие самогон полицаи оглянулись и чертыхнулись.
Корень, а он сидел с краю, ругнул вошедшего:
– Ты чего, пень! Не мог поутру с докладами зайти, аль ордена да медали раздать явился?! Не видишь, люди делом заняты!
– Ага, вот сейчас раздам, – беззлобно отозвался Стацюк. – Слышь, Корень, тут такая картина. Мужик тот, ну которого мы вчера у леса взяли, с бородой этот, Фадеев что ли фамилия?
– Да – ка разница, говори, чего тянешь, – психанул Корень.
– Так я и говорю, оказывается этот мужик и вовсе не мужик.
Полицаи разом прыснули от смеха, и больше всех ржал сам Корень.
– Не мужик говоришь, а – ха – ха – ха! А кто же он?! Партизанка Соня с бородой?!
Стацюк улыбнулся и махнул рукой.
– Да ну вас, что вы, в самом деле? Когда о нем немцам доложили, так от них и вышло такое указание, что это поп, и поэтому никаких методов к нему не применять, не трогать, значит. И с ним завтра, какой – то чин немецкий приедет говорить, вот.
– А они откуда, ну немцы эти, про попа нашего знают? – спросил Корень.
– Так они за всех знают. Вспомни, как в город вошли, так мигом всех коммуняк забрали, и все по адресам! А жидов и вовсе за полдня у балки постреляли. Немцы, они все знают, даже по каким статьям мы с тобой нары отирали.
– И то верно, – почесал за затылком Корень. – Ну да ладно, топай, разберемся.
Стацюк ушел. Корень бросил карты и задумался.
– Корень! Слышь, Корень! А может, мы важную птицу поймали? Может нас наградят, коль завтра к нему завтра, важный чин приедет? – потянул его за рукав молодой, которого звали Харч.
– Ага, жди! Догонят и еще наградят! – мрачно огрызнулся Корень. – Дурень ты, Харч! Попы эти, от коммуняк пострадавшие, а мы его по роже!
– Да ну – у! Что ж делать – то, Корень! Может пристрелить его, да с концом, мол, попытка к бегству!?
– Да ты и впрямь дурак! Где ты видел, чтоб попы бегали!? Ладно, пошли, возьми вон ведро с водой.
И, прихватив, висевшее на входе у умывальника полотенце вышел, Харч с ведром пошел за ним.
В коридоре, Корень остановился у одной из дверей и приказал:
– Отворяй!
– Ты чего, Корень? Он же не здесь! Здесь баба эта, ну что мы в заброшенном доме взяли.
– Отворяй, говорю! – рявкнул Корень, и когда Харч, снял засов, добавил. – Выводи!
Тот исчез в проеме, и Корень услышал испуганный женский голос и возню. Наконец Харч снова появился в дверях, волоча за волосы девушку.
– Царапается, сука большевистская! – пожаловался он Корню, и, ухватив ее покрепче, сказал. – Да молчи ты, нужна ты доска стиральная со своей честью путаной!
– Пошли! – приказал Корень, и они прошли через две двери, к нужной камере.
Корень, открыл дверь, взглянул внутрь и показал Харчу, чтобы он отпустил девушку.
– Видишь мужика? – спросил он девушку, показывая на человека, лежавшего на полу камеры, и девушка кивнула головой. – Ты говоришь, что медсестра. Так вот, чтобы к утру, он стоял на ногах, а иначе пожалеешь, что на свет появилась.
Он кинул полотенце на плечо девушке и подтолкнул в камеру, Харч занес за ней ведро, вышел и запер дверь.
2.
Девушка обошла его, пытаясь понять, что с ним. Сначала ей казалось, что он и вовсе не дышит, но потом увидела его вздрагивающие пальцы на руках и поняла, жив. Осторожно перевернула его на спину и увидела окровавленное, бородатое лицо мужчины. Он, глухо застонал, но стал дышать ровно и спокойно. Она внимательно осмотрела его и убедилась, что он не ранен, но сильно избит. Замочив один конец полотенца, стала аккуратно убирать кровь с его лица. Вскоре, влага привела его в чувство, он пытался открыть глаза и привстать.
– Тихо, тихо! – сказала она. – Полежите немного, сейчас вам станет еще легче, потом я осмотрю вас.
– Кто ты? – спросил он.
– Я, Катя, медсестра, – сказала она. – И вы должны меня слушаться, хорошо?
– Да, – сказал он и уронил голову.
Вскоре он пришел в себя, открыл глаза и спросил:
– Почему ты здесь?
– Я Валя, военная медсестра. Мне сказали помочь вам.
– Как же ты оказалась здесь Валя?
– А меня по ранению оставили, на излечение, когда мы в окружение были, а полицаи во время облавы забрали.
– А как узнали, что ты медсестра?
– Военный билет нашли у меня, – вздохнула девушка.
– Это плохо, – сказал мужчина. – Но ничего, отпустят.
– Вы думаете, отпустят? – с надеждой в голосе спросила она.
– Отпустят, отпустят дочь моя, – уверенно сказал он, похлопывая ее по руке. – Ты ведь просто так военная, а на самом деле сестра милосердия. Дело божье, раненным помогать. Отпустят.
– А вы кто дяденька будете, партизан? – спросила Валя.
– Ну что ты, какой я партизан, – махнул рукой мужчина. – Священник я. Это они, полицаи меня, кажется, за партизана приняли.
– Священник, – сказала девушка. – Ну, тогда вас точно отпустят.
– Это почему ты так думаешь, Валюша?
Валя, немного помолчала, пожала плечами и чуть раздумав, сказала:
– А нам в школе говорили, что попы, то есть, извините, священники, ну это, прислужники империализма. Значит, вас отпустят.
Мужчина, едва заметно улыбнулся и покачал головой.
Заскрипела дверь камеры, отворилась, и вошел Харч с котелками в руках.
– Эй ты, девка, – сказал он. – Как он? Вижу, уже воркуете тут. На – ка, подкорми его.
Он поставил котелки на пол и ушел.
Девушка забрала котелки и подошла к священнику.
– А давайте, покушаем! – она опустилась перед ним на колени и подвинула еду. – А как вас зовут?
– В миру, я Фадеев Михаил Иванович, а по сану отец Никодим.