Светлейший князь Сергей Андреевич Сумароков с семьей вернулись поздно, поэтому дом не спал.
Когда вошел князь, то сразу приметил человека на диванах справа, огонь рядом с ним выдавал в нем человека непростого. При виде князя он тотчас встал и приветствовал его заметным поклоном.
Князь кивнул в его сторону головой, лакей доложил ему:
– До Михайла Петровича, с письмом ждут – с.
– С письмом до Михайло Петровича? – нарочито громко спросил Сергей Андреевич. – Так кто же его к вечеру ждет?! Дай – то бог ему к утру явиться!
Он как бы сделал шаг в сторону этого человека, но тот немедленно приблизился и представился:
– Поручик Романцев, – и прибавил, – С письмом Михаилу Петровичу.
– Думаю, – вздохнул Сергей Андреевич, – Вы его затруднитесь ждать. Оставьте, ему передадут.
– Простите, князь, письмо личного характера, – несколько смущенно ответил поручик.
– Да уж я понял, – заметил князь. – Для посыльного по службе вы чином не вышли. Пройдемте!
Он, резко развернувшись, прошел в ближайший кабинет, так что лакеи, принимающие одежды и освещающие дорогу, едва поспевали за ним.
Князь дождался, когда слуги создали в кабинете уют и удалились, и потребовал:
– Письмо!
– Я подчиняюсь приказу, князь, – сказал поручик и протянул письмо.
– Да, да! – согласился князь Сергей, взял письмо, даже не взглянув, бросил на стол и спросил:
– Картель?
– Так и есть, ваша светлость, – ответил поручик Романцев.
Князь поднял руки и резко потряс ими так, что заколыхались огни на канделябрах.
– Да как вы смели, как смели вы, милостивый сударь, явиться с этим в мой дом! – восклицал он. – Да знаете ли вы, сударь, что наш род, приближенный к престолу, осуждает сие деяние как богу неугодное и отечеству нашему носящие урон и законами осуждаемые!
Поручик, бледный в лице, не смея, что возразить, слушал это и высказывал внимание свое тем, что медленно поворачивался в то место, куда ходил разгневанный князь.
Наконец и он осмелился говорить:
– Князь, я лишь посланец, и дело это не моих рук!
– Да, да, – согласился князь и вдруг совсем подобрел, – Так скажите мне, голубчик, что так вышло? И надо ли это дело как уладить?
Смягченный этими словами, поручик проникся участием к Сергею Андреевичу и заговорил:
– Некоторое время назад в обществе появилась у нас девица, графиня Анна Юрьевна Манина. Из обедневшего рода, но необычайной красоты. Известное дело, красота – есть редкость, и кавалеров ее стало не счесть.
Князь Михаил Петрович также был среди них, и как вы понимаете, никто бы и не осмелился быть у него в противниках. Но красавица эта, то есть Анна Юрьевна, возможно предупрежденная о несерьезности Михаила Петровича, отвергла малейшие знаки его внимания. Думаю, от досады, на последнем балу у графа Самгина, если вы изволите помнить сие событие, князь позволил себе выразиться, что от графини, простите, дурно пахнет. И сделал он это так громко, что девице пришлось покинуть бал, а ее брат, которому донесли, тотчас потребовал у вашего племянника сатисфакции.
Граф Анатолий Манин, мой друг и боевой товарищ, и как вы понимаете, я не мог отказать ему в услуге, возможно, не в лучшем деле.
– Но, как дворянин, служитель отечества, могли бы указать другу вашему на неугодное господу и царю нашему его разрешение.
Поручик Романцев немного помолчал, но затем ответил прямо:
– Светлейший, простите! Вопреки всем моим убеждениям, в таком случае, я поступил бы точно также!
– Скажите – ка, – тогда сказал князь. – В одном полку служите? У кого?
– В полку графа Крестинского, – ответил поручик.
Вот и хорошо, поручик, – повернулся к нему лицом князь. – Считайте, вы сделали свое дело. Отставьте это. Я сам разберусь с этим, идите!
Романцев немного задумался, но выпрямился, откланялся и вышел.
2.
Граф Крестинский, старый вояка и служака, верный долгу и чести, за долгие годы познавший все, уж не боялся никаких вызовов от начальства своего, и потому прибыв на прием к князю Сумарокову, спокойно доложился и так же спокойно стал ожидать поручений.
Однако князь начал не с него.
– Поручик Манин с вами? – поинтересовался прежде князь.
– Да, как вы и велели, – ответил граф.
– Что он за человек? Как служит, есть ли достоинства? – спросил князь.
Граф Крестинский весьма гордился, когда из его полка, кого – нибудь забирали на повышение и, услышав эти слова от князя, сразу понял, что сказанное неспроста. И хотя, на повышение уходили в основном те, у кого были связи, не проявившие, в общем, себя ничем офицеры, он был рад, что один из его любимцев удостоился такой чести.
«Наверняка, – подумал он. – Пошлют командовать, каким – нибудь гарнизоном, где и приличного – то общества нет! Куда князей то не пошлешь! И все – таки для Анатоля это было бы приличным для налаживания дел его!»
– Так точно! – рапортовал он. – Поручик Манин лучший в полку. За службу имеет два ордена и почетное оружие. Умел, храбр, в бою презирает смерть, за отечество готов на все!
– Вот как, – закивал головой князь. – А каково его состояние?
– Он холост, князь, – продолжил граф. – После смерти родителей остались долги, так что едва отстоял родовое имение. Выдал замуж старшую сестру, не очень выгодная партия, но все же. Есть еще одна сестра, настоящая красавица. Думаю, не засидится в невестах. Сам же, пока, весь в службе и тем хорош!
– Эка вы его нахваливаете! – заметил князь. – Ну что же. Позовите – ка вы его, а сами подождите, может, будет нужда.
Когда поручик вошел, прошел к столу князя и представился, тот как будто бы был занят бумагами. Наконец, словно лишь теперь заметил вошедшего, он взглянул на него. Затем, отложил бумаги, но взял другие и стал с не меньшим интересом читать их.
И только потом, отложив и эти бумаги, князь еще раз осмотрел поручика и заговорил с ним:
– Что же, вот я прочитал отзывы о вас, и они говорят мне, что вы, поручик, службист отменный и дворянин, радеющий за процветание отечества.
– Мы, Манины, всегда были в служении отечеству, за то и отмечены вниманием помазанников – с достоинством ответил поручик.
– Вижу, вижу, – проговорил князь, взглянув на грудь поручика. – Так, что же вы, достойнейший дворянин, не совладаете своими чувствами, и жизнь свою хотите извести впустую?!
И с этими словами он бросил перед ним на стол письмо.
Поручик слегка побледнел и, не поворачивая взгляда проговорил:
– Но, князь, как оно оказалось у вас?!
– И слава богу! И слава богу, что оно оказалось у меня! Как вы знаете, Михайло мой племянник и само провидение для вашего спасения сделало это! Знаю, знаю, князь не во всем служит примером, но ведь он прекрасный стрелок и уже трижды дела эти кончались смертоубийством. И только из любви к нему государь избавил князя от сурового наказания. Так что ж, вам это не урок? Да знаете ли вы, что он скоро женится, и сам государь выбрал ему невесту? И что же, стоит ли омрачать это святое таинство еще одним убийством? Зачем вам это? Ведь государь, из любви снова простит ему, но вас – то уж не будет!
– Князь, я знаю некоторых, которые унизительно стерпели выходки вашего племянника, зная как его происхождение, так и его дьявольское умение. Но ни то и другое не остановят меня в делах чести.
Князь Сергей Андреевич, собрал в морщины подбородок, понимающе кивнул и снова нервно прошелся перед ним.
– Да, да, конечно, дело чести, я вас понимаю, сам я помнится, был горяч и неразумен в молодости. Но теперь иные времена и мы с вами будем разумней, не так ли?
Князь прошел к столу и легким движением достал с него бумагу и протянул ее поручику со словами:
– Вот, читайте это!
Поручик принял бумагу, взглянул в нее, затем вопросительно посмотрел на князя.
– Да – это назначение. Как видите подписано государевой рукой. Осталось только имя вписать в него, что мне и поручено. Так сделаем же так, вы достойны этого назначения и сейчас я впишу в него ваше имя. Стоит ли говорить, что это решит и многие ваши проблемы, и издержки. Надеюсь, что вы сегодня же уедите на новое место вашей службы, с чем я вас и поздравляю.
И князь протянул поручику свою руку, но тот слега поклонился и, сделав полшага назад, вернул ему бумагу.
– Благодарю вас, князь, – сказал он, слегка поклонившись. – Но видно уж не по мне такая честь, коль вы так оценили ее.
Князь молча обошел его, остановился, словно раздумывая, но затем быстро прошел к столу, где схватил колокольчик и нервно потряс им пока не появился дежурный офицер и он приказал ему пригласить графа Крестинского.
Граф появился вскоре и браво отшагал к стоящим к столу. Но едва приглянулся к фигурам у него, так сразу почуял неладное, отчего и запнулся, сбился в шаге и подошел совсем уж не мажорно.
– Граф, – обратился к нему князь Сергей Андреевич. – Вот извольте полюбоваться, отчего же у вас полку, я спрашиваю, такая дисциплина? Для чего мы в усердии содержим нашу армию, дабы видеть в ней мощь царства нашего, коль находятся такие, что жизни свои готовы положить не отчизну нашу, а за низменные, пустые свои чувства?! А вы бы граф более занимались ими в искусстве военном, нежели стреляться друг с другом! Вот, полюбуйтесь с какими письмами они ходят по моему дому. Ну, ничего, я вам еще покажу, как службу служить! А теперь, немедленно арестуйте этого вашего стрелка и держите его, до особого моего решения. И с глаз моих его долой!
Граф тотчас в согласии махнул головой и положил руку на плечо поручика. Поручик повернулся и пошел к выходу. Граф, последовал было за ним, но вдруг остановился и обратился к князю:
– Князь, я думаю, домашний арест под честное слово будет вполне достаточным?
Князь от неожиданности сначала не знал, что ответить, но затем собрался и как бы безразлично ответил:
– Под вашу ответственность, граф!
3.
Князь Михаил Петрович был из тех молодых счастливчиков, кому судьба дала все и сразу. Огромное наследство, которое хватило бы на десять его жизней и близость по родству ко двору его величества, все это делало его будущее безоблачным и надежным. И только высокое положение батюшки, князя Петра, который немилосердно пресекал любые вольности молодого повесы, удерживало Михаила от тех земных радостей, которые он понимал, как только ему одному данные. И поэтому едва тело старого князя было предано земле, как тотчас окружил себя подобными молодыми людьми: прожигателями жизни, безродными или спустившими наследство в загулах, а также проигравшихся в карты льстецами и бездельниками.
Однажды, еще при жизни старого князя, случайно прогуливаясь у Прачешного моста, он встретил там государя, который знавал Михаила еще в детстве. Государь, слывший большим либералом, пройдя часть пути с таким знакомым, не преминул задать ему пару вопросов, как бы спрашивая мнение молодого человека, и так остался доволен, что упомянул о том на одном из Советов. И с тех пор, по возможности, князь Михаил бывал на том мосту и был узнаваем государем среди сотни зевак, знавших маршрут его прогулок, который всегда находил, о чем перемолвить с молодым князем.
Князь Михаил прослыл любимцем государя, и время подтвердило это, потому то, много плохого, чем прослыл молодой князь, просто скрывали от него. И не мог государь, к примеру, знать, что однажды, когда он рассказал Михаилу о жалобах безземельной продажи людей, так князь тотчас принял это как добрый совет и через своих друзей скупал молодых крепостных девушек и вдов для утех в их ночных загулах.
В Москве, куда его отец отсылал для службы государевой, он забыл об этом дни и ночи просиживая в Англицком клубе, где приучился играть в карты, метая до одури срывая немыслимые ставки и имея кучу должников. Михаил, отозванный в столицу, продолжал это дело, разоряя юных глупцов, оставляя им долги под проценты, отчего имел их в услужении хуже рабов.
Являясь редким молодым человеком, который имел в столице свой дом – дворец, он был совершенно равнодушен к нему и даже, когда было принято решение женить его и нужно было привести этот дворец в некий порядок по тогдашней моде, Михаил уговорил своего дядю поручить это дело кому – нибудь из его людей.
Пожалуй, единственным недостатком, который молодой князь скрывал, было недостаточное умение танцевать, и оттого он приходил на балы так поздно, что исполняли разве что котильон, в котором не нужно было особого мастерства. Да и приезжал он для того, чтобы поглазеть на новеньких провинциальных красавиц, помышляющих об удачном браке и потому не особо щепетильных в отношениях.
Предстоящая женитьба казалась ему обузой, и это решение окружающей родни бесило его, и только благословение на этот брак самого государя не давало возможности отказаться от этой затеи. События эти разрушали его собственное царствие, из которого недовольные изгонялись, а особо осмелившиеся упрекнуть князя в чем – либо подставляли свою жизнь под дуло его пистолета, который не знал пощады.
И в этот день, отобедав в Большой Морской у Леграна, князь Михаил с приятелем графом Бельским отдыхали в кабинетах князя Готшильда, где любила проводить время золотая молодежь столицы в предвкушении реванша, который обещали им очередные должники.
Неожиданно в кабинет решительно вошли пять военных, отчего Бельский немедленно поднялся им навстречу и замахал руками:
– Господа! Господа! Здесь занято! Будьте любезны, найдите себе другое место. Мы ждем своих партнеров!
Однако старший по званию, не меняя выражения своего лица, проговорил:
– Мы пришли сюда не для игры, а для личного дела к князю Михаилу.
Здесь князь, услышав эти слова, с интересом повернулся, взглянул на вошедших людей, и сказал:
– Я не знаю вас, господа. Верно, вы ошиблись.
– Никак нет, – продолжил говорить старший. – Мы друзья поручика Манина, который, будучи унижен вами, потребовал ответить за это. Однако он арестован по указанию вашего дяди, а это значит, что вы под этим предлогом избегаете сатисфакции. Мы, считаем это недопустимым и вызываем вас!
– Ах вот оно что! – проговорил князь Михаил. – Ах, каков же мой дядя нехорош! Господа, я не знал об аресте.
Князь привстал, усмехнулся, прошелся вдоль вошедших людей, взглянув в их глаза, неожиданно рассмеялся:
– Ха – ха! Я впервые вижу людей, которые пришли просить убить их друга! Послушай, Васенька! Они просят убить их друга! Так я сделаю это! Завтра же! А вы идите – ка, господа, готовьтесь к поминкам!
Старший, невольно оглянулся на своих друзей, но, собравшись вдруг, четко сказал:
– Князь Михаил, мы довольны, что нашли понимание, но оставляем наш вызов в силе.
– Как в силе?! Господа! – вскричал тут гневно князь, паясничая и изображая недоумение. – Разве вы не хотите побывать на моей свадьбе?! Вы хотите перезвон колоколов в честь моей свадьбы превратить в поминальный набат в вашу честь?! Идите вон! Я посмотрю на ваш вызов, когда получите вонючий труп вашего приятеля. Да если бы не химера вашей морали, я бы всех вас пострелял, всех!
И князь поднял свой бокал, выпил, опустился в кресло и указал на дверь, показывая, что разговор окончен.
Когда военные вышли, прошли на выход к набережной, один из них вдруг сказал:
– А ведь он прав. Он убьёт Манина, и мы, как бы будем виноваты в этом!
И все, как по команде, остановились и переглянулись.
– Ничего, – проговорил один из них. – У нас еще есть пять выстрелов, и чья – нибудь рука станет рукой возмездия злодею.
5.
Двое из них играли в шахматы, а другие трое как бы наблюдали за ними, хотя и без особого взгляда было заметно, партия не складывалась. Все нервничали, но старались не выдавать и высказывать эту нервозность.
Прошло, более пяти часов, как стало известно, что Манин освобожден из – под ареста и Романцев немедленно вызван им для решения вопроса о сатисфакции. При малейшим движение и шорохе за дверями, друзья с надеждой смотрели на них, но никто не входил.
Романцев появился бесшумно, совершенно неожиданно и, не дожидаясь вопросов, устало опустился в свободное кресло.
– Что, Павел, ты нашел его? Что так долго? – набросились на него друзья.
– Да, – ответил Романцев. – Это ничтожный человек, конечно, знал, что мы будем его искать, и нарочно скрывался, а затем заставил два часа ждать приема! Но все решено, все решено, господа.
– Так что, мы теперь как бы обязаны вам, поручик? – сказал старший из офицеров и, указывая на небольшую корзину в углу, прибавил. – Друзья, ну – ка это на стол, я принес нечто совершенно для вас интересное!
Корзину поставили на стол, и крики восхищения наполнили комнату при виде изобилия и щедрости боевого товарища. Очень скоро все содержимое было разложено на столе и вино разлито в бокалы.
– Павел, дружище, – крикнул один из друзей Романцеву. – Хватит отсиживаться, мы все понимаем, ты устал, но ты должен подойти, ибо первый наш тост будет за тебя!
Поручик встал, однако к столу не подошел.
– Друзья мои, ваши хлопоты напрасны. К сожалению, я не разрешил вашего вопроса.
– Как? Почему?! – воскликнули все, сидящие за столом.
– Вот почитайте условия, – сказал поручик и бросил бумаги на стол.
Кто – то поднял их и стал читать, остальные окружили его плотным кольцом и тоже читали и тот, кто начал читать первым, вдруг вскричал:
– Боже мой! Боже мой!
Он отошел от стола, остальные, очевидно, дочитав бумаги, также отодвинулись от стола. Отчаяние и сожаление было написано на их лицах.
Они долго молчали.
– Семь метров! – сказал затем один из них. – Они будут стреляться с семи метров! Семь метров – это ведь верная смерть! Быть может, он это сделал из – за нас? Нам не нужно было говорить о своем вызове?! А теперь он не оставил нам никаких шансов!
– Нет, господа, – покачал головой поручик Романцев. – Анатолий не менял условий, они изначально были таковыми.
– Как, ты знал и молчал об этом?! Зачем? Ведь мы могли бы отговорить его! – сказал старший из офицеров.
– Граф, зачем вы говорите это? Кто из нас стал бы делать это? Мы все хорошо знаем Анатоля, он никогда бы не решился на то, от чего бы потом пришлось отказаться. Ведь верно я говорю?
Все понимали, что он прав, и никто не возразил ему.
– Когда? – прервал тишину старший офицер.
– Послезавтра, на Сонном лугу, – ответил поручик.
– Ну, тогда у нас еще есть время проститься с другом, даже если его сейчас нет с нами. За стол, друзья!
Они сели и выпили, но каждый скрывал свой взгляд и исписанную в нем безысходность.
Потом они снова пили и снова молчали, и только Романцев сказал в отчаянии:
– Его нет с нами, и не будет! Судьба…
6.
Князь Михаил никогда не приезжал убивать своих противников рано. Он нарочно появлялся в последнее мгновенья положенного времени и своей самодовольной улыбкой как бы говорил противнику: «А вот он и я, твоя смерть! Я не опаздываю. Я всегда прихожу вовремя!».
Однажды он громко возмутился неровностями на площадке противника, дескать, ему на ней будет больно падать и умирать, и после столичные сплетники разнесли это как анекдот. В другой раз он также громко объявил, что его противник, которого он после тяжело ранил и увечил, напоминает ему муху, которую он пристрелил, тренируясь из пистолета.
Все это он делал, не только унижая противников, но и пытаясь подавить их волю и самообладание.
Но сегодня он прибыл на Сонный луг на более чем час раньше и с нетерпением прохаживался, оглядываясь вокруг. Князь почти искренне обрадовался, когда увидел, как подъехали все вместе остальные участники действия, но впал в отчаяние, узнав, что среди них нет Манина. Он попытался уговорить своего секунданта, попросить ему переговорить с поручиком Романцевым и заметно огорчился, что по подписанному условию он не может сделать это без разрешения противника, которого пока нет. И едва граф Манин появился на лугу, как князь тотчас потребовал, чтобы к нему подошел Романцев. Тот переговорил с Маниным и подошел к князю.
– Граф, вы должны понять меня правильно, – сказал князь Михаил, запинаясь, и оттого волнуясь. – Это дело может кончиться плохо для нас обоих! Разве это справедливо? Нужно что – то делать. Я согласен на все, что скажет граф, поговорите с ним. Поймите, мы ведь так еще молоды! Вы понимаете меня, граф?!
Граф Романцев поморщился, и видно было, как слезы возмущения наполнили его глаза.
– Я не могу этого сделать, князь, – едва сказал он.
– Как вы не можете?! – воскликнул князь Михаил. – Вы обязаны сделать это!
– Князь, граф предупредил меня, чтобы я не вел переговоры ни с вами, ни с вашими людьми на эту тему, – ответил ему Романцев.
– Граф, – горячо заговорил князь. – Вы христианин, вы обязаны сделать это!
Лицо Романцева стало белым, и он с трудом проговорил:
– Хорошо, я попробую. Но, думаю, ответ не принесет вам утешения. Что, княже, подыхать не охота? А я об одном жалею, что не могу собой прикрыть или встать на его место, только об этом. Прощайте, князь!
– Да как вы можете мне говорить так? – проговорил князь Михаил, но Романцев уже не слушал его и отошел.
Он подошел к Манину, сидящему на траве, склонился и что – то сказал ему. Манин похлопал его по плечу, взглянул в сторону князя и покачал ему головой, как бы говоря, что он не принимает его слов.
К князю подошли люди, они тоже говорили, дали пистолет и снова говорили, а он не сводил глаз с Манина, как бы пытаясь угадать, о чем тот думает.
Потом участники собрались вместе, переговорили и разошлись на свои места.
– Сходитесь! – раздалась команда, князь и граф Анатолий пошли навстречу к своим барьерам и судьбе.
7.
Государственный Совет подходил к концу. Все уже устали и с надеждой поглядывали на государя, который ходил вокруг стола, за которым восседали государственные деятели, и время от времени спрашивал нечто уж совсем мелкое, что говорило о том, что любопытство его иссякло и нужно уже заканчивать. И только самые опытные понимали, что, судя по поведению государя, его невнимание на ответы, которые он сам же задавал, кроется какая – то неудовлетворенность или желание высказаться о чем – то. Так и случилось.
Государь вдруг остановился, указал рукою одному из адъютантов, тот приблизился к столу, раскрыл папку с бумагами в руках и взглянул на него.
– Вот послушайте, – сказал государь, не оборачиваясь к столу. – Что мне намедни доложили.
Он кивнул головой, и адъютант незамедлительно огласил, написанное в бумаге: «18 августа сего года состоялись похороны офицера Н – кого полка, поручика, графа Манина Анатолия Ивановича. Смерть Манина случилось от его дуэли с князем Михаилом Петровичем Сумароковым, в которой они погибли оба. Однако, если похороны князя Сумарокова прошли почти незаметно, то на похороны графа Манина, напротив, собралось множество народа, среди которых были его сослуживцы, многие из дворян известные своим участием в неблаговидных обществах, пораженные республиканскими взглядами и прочие неблагонадежные люди разных сословий, из служивых, студентов и даже простолюдин. В толпе отмечались разговоры о том, что вызов Маниным князя Сумарокова случился в результате вызывающей жизни некоторых особ высшего общества, и что смерть первого есть трагедия для страны и укор существующей власти. Были и откровенные высказывания о необходимости смены государственного управления, конституции и прочая. Особым надзором за присутствующими установлены возмутители порядка и их принадлежность к следующим тайным обществам и посещение ими известных салонов…»
– Хватит, довольно! – остановил адъютанта государь.
Адъютант закрыл папку с поклоном и вернулся на свое место.
Государь еще раз прошелся вдоль стола и заговорил:
– Я знал князя Михаила, знал и верил ему. И что же, оказалось он совсем не тот человек, которого я знал! Почему я узнал это только тогда, когда произошло это несчастье. Почему погиб этот достойный наш подданный граф Манин? Ради чего?! Вы, все вы, не говорите мне правды. Я не знаю правды о народе моем. И эти похороны? Все это говорит о том, что вызов поручика – это не просто вызов князю Михаилу! Это вызов вашему поведению в нашем государстве, вашим низменным чувствам и желаниям! Но в чем я виноват перед вами? В чем?! Что желаете вы? Почему испытываете терпение народа моего? Кто будет отвечать за дела ваши? Вы все знаете, я ответчик за народ мой перед богом. Но вы желаете, чтобы он сделал вызов мне?!
Все молчали. Князь Сергей Андреевич спиной чувствовал за собой дыхание государя, отчего ему казалось, что все сказанное касается только его одного.
Но он был не прав, каждый, кто был в зале, думал о том же, и все ждали, с кого же государь начнет, когда перейдет на личности.
Но государь, неожиданно для всех, в чувствах, отвернулся от стола и быстро покинул зал, чего с ним никогда не случалось.
Вельможи, молча, не глядя друг на друга, также стали расходиться.
Чувство беспокойства покинули князя Сергея Андреевича и, спускаясь по главной лестнице, он вернулся в мыслях к покойному племяннику своему: «Ах, Михаил, Михаил! Сколько раз я повторял тебе – нажми на курок на секундочку раньше, чем надо! И никто не поймет потом, что так было! Ведь ты всегда помнил об этом, и все было славно. Что случилось теперь?»
8.
Эта история вскоре забылась. В свете всегда искали новых развлечений и сплетен, а их всегда было предостаточно, да и дуэли, впрочем, никогда не прекращались. В России они были предостаточными, несмотря на то, что в них она потеряла двух великих поэтов и множество молодых жизней, принесших скорбь многим семьям и обществу. Проходящая жизнь как бы сглаживала и это ужасное явление.
Мало кто знает, что только брат государя, занявший после него трон российский, вернулся случайно к этой истории.
Однажды, перечитывая дневники предшественника своего, в которых питал государственную мудрость, он прочитал историю этой дуэли, которую тот описал в подробностях и имен ее участников. Что – то в них показалось ему знакомыми, и наутро он приказал принести списки людей декабрьских событий во время восхождения своего на престол. И он нашел в этих списках имена всех пятерых друзей графа Манина, ныне осужденных по этому делу.
– Вызов состоялся! – воскликнул государь, не сдержав своих чувств, чем удивил адъютанта, принесшего бумаги. – Но они, слава богу, промахнулись в меня!
«И все – таки, как был прав Александр, – думал он далее. – Когда говорил об этом вызове. И эта зловещая цифра – пять! Их было пятеро тогда, и пятеро казненных после декабря! Нет, это мистика! Никому не позволено поднимать руку на помазанника божьего, никому!».
Но зловещий рок уже не переставал преследовать его фамилию, и спустя более полувека состоялся новый вызов и бомбою злоумышленника был убит его сын, Александр Второй. Тогда, в отместку, на эшафот снова поднялись пятеро, чтобы устрашить смертью своей всех тех, кто помышляет новые вызовы. И среди них женщина – Софья Львовна Перовская, не просто взмахнувшая платком, призывая к цареубийству, но и руководившая всем этим.
Однако Россия не та страна, в которой можно было кого – то запугать. Были новые вызовы и новые жертвы. Их снова было пять во главе с Александром Ульяновым, тем самым, чей брат Владимир продолжил его дело до тех пор, пока, наконец, не были расстреляны в Ипатьевском доме безвинные жертвы, последние наследники дома Романовых и не осталось и следа от несчастной царской фамилии. Их тоже было пятеро и им пришлось взойти на эшафот, куда в прошлом отправляли своих врагов их предки. Так закончилась эта дуэль, которую начал еще в далеком прошлом поручик Манин.
И, пожалуй, был прав Александр Павлович, некогда первый гражданин государства Российского, что нет ничего хуже, чем вызов от собственного народа…