Вряд ли кто-либо из ученых (будь то экономисты, политики, культурологи) в состоянии сегодня ответить на вопрос: сколько золота и других драгоценностей выгребла из Африки Европа, гордящаяся ныне своей цивилизованностью и цивилизацией. И вряд ли это вообще можно подсчитать. Но Музе Клио (муза истории в древнегреческой мифологии.) небезразлично прояснить хотя бы для себя, как исторически складывались и сложились взаимоотношения между двумя материками – Африкой и Евразией, где наибольшую активность проявляла, конечно, Европа, возродившая работорговлю в неподдающихся учету масштабах, обескровливая материк человеческим потенциалом.
Века понадобились туземцам Африки для осознания драматичности, чудовищности этой коллизии. Только с появлением собственных политиков, ученых и деятелей культуры, взметнувшись к борьбе за освобождение от колониальной зависимости после второй мировой войны (1939 – 1945), черный континент начал осознавать всю пагубность и меру трагизма, в который были опрокинуты его народы белыми цивилизаторами с большой дороги.
В апреле 1959 года в Риме на трибуну второго конгресса африканских писателей и деятелей культуры поднялся нигерийский ученый, профессор Ибаданского университета Сабури Биобаку. Звучал негодующий голос руководителя исследовательской группы по йоруба. На гнев он имел все основания и был вправе бросить упрек, ибо «До последнего времени историю Африки рассматривают как историю европейской деятельности в Африке. История якобы началась с момента пришествия европейских путешественников, миссионеров и купцов. Постепенно утвердился миф о том, что Африка не имела собственной истории. Нужно, чтобы африканские историки развеяли этот миф».
Животрепещущие слова звучали актуально не только во благо восстановления исторической истины. То был прямой вызов замыслам западноевропейских политиков, их идее возрождения так называемой «Евроафрики». Сама по себе эта идея в принципе была не новой. Она возникла в канун первой мировой войны, синхронизировалась с планами формирования Соединенных Штатов Европы. В 30-е годы прошлого века она начинает обретать плоть и реальные грани. В политической лексике все чаще фигурирует понятие «Евроафрика». Термин наполняется определенным содержанием: Европа предоставляет Африке экономический и технический потенциал, а континент – природные богатства и человеческие ресурсы. Эти «благие» намерения, казалось, навсегда похоронила вторая мировая война. Однако с ее завершением макет «Евроафрики» вновь начинает пьянить воображение политиков. Они готовы придать ему новое дыхание. Идея снова ниспадает в умы политиков и застревает в желудке. Аппетиты взывают к действиям. В моей же памяти выстраиваются строки Николая Гумилева, неугомонного путешественника по Африке, где он вживую мог ощутить предпосылки неистовых, далеких от поэтичности, предпочтений негритянской земли, исходящих от алчной Европы:
Оглушенная ревом и топотом,
Облаченная в пламень и дымы,
О тебе, моя Африка, шепотом
В небесах говорят серафимы.
И твоё открывая Евангелье,
Повесть жизни ужасной и чудной,
О неопытном думают ангеле,
Что приставлен к тебе безрассудной.
Про деянья свои фантазии,
Про звериную душу послушай,
Ты на дереве древнем Евразии
Исполинской висящая грушей.
И вряд ли «неопытный ангел из Евангелья» был бы в силах противостоять натиску на «исполинскую грушу» со стороны идейных вдохновителей изысканно-утонченного способа ее извлечения с вселенского (не просто «евразийского»!) древа. Антону Цишке, западногерманскому политику. В 1951 году появляется недвусмысленный тезис: «Африка – самое надежное дополнение Европы, индустриализация ее – весьма прибыльное дело, и оно в наших силах». И время, и пространство, по его мнению, весьма и весьма удачно. Главное – не терять цели. Пока идет «холодная война» между СССР и США – а ей, думает он, и конца не видать – надо явить собою «третью силу». Насытить мускулами, наделить плотью, внедрить «мотор». Африка должна стать источником насыщения «третьей силы». Черный континент обязан стать к тому же гарантом для удачного маневрирования.
О том, сколь реальным в практической плоскости мог стать этот проект, можно судить и по некоторым иным обстоятельствам. В 1946 году во Францию прибывает лидер антиколониальных сил Золотого берега (Ганы). В Париже его встречают африканские депутаты Национального собрания Франции Леопольд Сенгор, Феликс Уфуэ-Буаньи, Суру Миган Апити и другие. Многие из них вскоре станут у руля правления независимых африканских государств. В программу обсуждения с европейцами африканская сторона, в числе прочих, включила неожиданный для идеологии «Евроафрики» вопрос. Касался он создания Союза Западноафриканских социалистических республик как самостоятельной силы и одного из партнеров при реализации проекта. Идею Союза страстно поддержал известный политический деятель, выдающийся африканский поэт Леопольд Сенгор. Он пишет на французском языке, но мысль его и чаяния дышат по-африкански. Рождается его самобытная метафора восприятия «художественного облика» проекта и определения в нем места и роли задуманного африканцами собственного Союза:
«Мы за европейское и евроафриканское сообщество. Мы хотим в этом браке по расчету быть пажами, которые несут вуаль новобрачной. Мы отказываемся быть приданым, за счет которого улаживаются «семейные сцены». Мы за сообщество на равной основе с сохранением независимости стран, и не в качестве «младших партнеров».
Сами европейцы вовсе не были заинтересованы в том, чтобы иметь дело с Союзом Западноафриканских государств. Да еще и с социалистической ориентацией. Проект был провален. Мертворожденное дитя не имело ни перспектив на реализацию, ни шансов на выживание. «Виной» тому – пробуждение Африки. В обстановке распада колониальных империй после второй мировой войны она устремилась к независимости. Разжав кулаки, она увидела свои белые ладони. И Лумумба, заметив как-то удивление советского поэта Расула Гамзатова белым цветом африканской ладони, сверкнув белками своих огромных черных глаз, шепнул: слишком долго наша история заставляла нас держать наши кулаки сжатыми. Вот они и загорели дочерна под нашим страстным солнцем дочерна. Теперь мы их разжали. Вы видите, как светла наша кожа! Столь же светлы и наши идеи, наши мысли, которые живут в наших не столько головах, сколько в сердце каждого африканца. В душе всей Африки! Сегодня ей привлекательны идеи социализма. Каков цвет надежды, которая нас жжет и губит, как наше не зависящее ни от кого солнце, и которая нас самозабвенно греет, вряд ли кто возьмется предугадать.
Однако в своей новейшей истории, если вглядеться в нее сегодня сквозь призму глобальных перемен на планете (конец «холодной войны», распад Советского Союза, крушение мировой системы социализма, стремление капитализма вдохнуть в себя силы повсеместным насаждением мирового финансово-спекулятивной модели, эксплуатируя при этом взращенный социализмом экономический потенциал), Африка надолго обречена испытывать на себе самые тяжкие последствия как от все еще непреодоленного наследия времен первоначального накопления капитала Европой, так и навязанного бремени от транснационализации капитала в наши дни. Изо дня в день эти последствия становятся все более удручающими. Самодовлеющие факторы, консервирующие уродливые формы социально-экономических отношений набирает обороты. Разве не противоречит естеству природы человеческой взирать на то, как «цивилизованный» мир продолжает держать на задворках завоеваний цивилизации богатейшую часть света, стремясь сохранить все как было и как есть на ХХI век? Обратимся к текущим дням.
25 августа 2002 года в Йоханнесбург на Второй Саммит Земли (первый состоялся за десять лет до этого в 1992 году, в Бразилии, в Рио-де-Жанейро) съезжаются политики, экономисты, социологи по долгу службы, деятели культуры. Словом, цвет мыслителей, призванных оценить реальности происходящего в мире, попытаться хотя бы представить, куда неумолимо движется человечество. И что мы услышали? Один за другим делегаты невольно вынуждены констатировать все возрастающие тупики жизни континента, перед коими бессильно и изобилие его земных недр, и дарованные свыше щедроты природных и человеческих ресурсов. Тем более те жалкие крохи так называемой гуманитарной помощи постиндустриальных стран, в списке которых состоят как раз те, кто исторически строил свое благополучие на беззастенчивом грабеже чернокожих. И что мы видим сегодня?! Население одолеваемо самыми дикими, невероятными болезнями. Достаточно сказать, что на момент созыва Саммита (а прошло уже почти десятилетие!) из 36 млн. больных в мире СПИДом на континент приходилось 23 млн. И это лишь особо «кричащая» деталь повседневности. Очаг нищеты и голода самой, казалось, «изученной капиталом» планеты, хотя Африка способна множить новые открытия в познании ее кладовых к процветанию, дарованному самой природой.
Недавнее обнаружение российскими геологами огромного артезианского бассейна под песками Сахары, по мнению доктора геолого-минералогических наук В. Поливанова, способно в недалеком будущем превратить Африку в крупнейшего экспортера питьевой воды. Цены на это природное богатство будут расти ничуть с не меньшей скоростью и надежностью, чем, скажем, на такой продукт, как нефть. Как неведомое чудо, например, было воспринято мавританцами, когда российские геологи в пустыне Сахара на глубине 30 м обнаружили источник питьевой воды, радуясь, что ее хватит на десятки лет. Но их удивлению не было предела, когда с глубины 250 м вопреки всем ожиданиям вырвался наружу водный поток колоссальной мощности – 32 тонны в час. Много это или мало – судить экспертам и путникам, желающим утолить жажду. Будущему черного континента.
А дистанционное зондирование из космоса земной поверхности дает основание геологам российского Научно-исследовательского центра геоинформационного анализа Земли по-иному взглянуть и на древнюю историю Африки, убеждает, что Сахара 12 тыс. лет назад была процветающей, а вовсе не пустынной областью, планеты. А это значит, что Сахарская цивилизация куда древнее, чем Шумерийская, которая считается самой первой цивилизацией, насчитывающей 4 – 6 тыс. лет. У ученых, возможно, появятся основания по-новому увидеть и общественную историю. Но данная проблема не может быть стоять передо мной даже как гипотеза. И гипотеза должна иметь серьезную доказательную базу, которой у меня, да и вообще у историков, пока нет. А если есть, то очень немного. Историки вправе только надеяться, что когда-нибудь их кровным собратьям-археологам, возможно, удастся (а они это делали не раз) приоткрыть темные завесы над подлинной судьбой черного континента от ее истоков до наших дней. Пока же достоверно можно говорить лишь о том, чему удалось сохраниться в молчаливых анналах истории, по крупицам собирая все в единое целое. Да внимательнее изучать экспонаты современного Музея работорговли, открытого в Анголе на берегу океана. На том самом историческом месте, откуда прикованных невольников отправляли в Америку на рынок работорговли.
Долгая, прискорбная история колонизации Африки на протяжении столетий в наши дни перешагнула в стадию ее неистовой неоколонизации с истреблением человеческого и личностного потенциала. Она – свидетельство того, сколь горестна, трагична, драматична судьба континента как унаследованными от былых времен последствиями, так и позором хищнического истребления сегодня её природных богатств в ущерб самим африканцам.
Не приходится удивляться тому, что было время, когда свою цивилизацию Европа строила на таком тягчайшем преступлении, как массовая торговля живым товаром. И это не только не осуждалось, а всячески поощрялась алчными до драгоценных каменьев и злата монархами всех мастей и высшим светом. Благословлялось церковью, поставлявшей армию сладкоголосых миссионеров, не обременявших себя высокими гуманистическими идеями. Но даже ученые – астрономы, картографы, – готовя «реквизиты» для дерзостных искателей приключений и смельчаков-мореходов не стеснялись заманивать не чем иным, как перспективой быстрой и легкой наживы.
В XIII – XIV веках познания Европы о мире были весьма скудными. Почти ничего не было известно о странах Восточной Азии. Америка и Австралия еще не были открыты. Однако дурман людского воображения был переполнен сообщения о «чудесах» Индии. И идея открытия пути в эту страну – не иного, как морского! – захватывало все больше умов мореплавателей. Так, можно сказать «походя», на поисках морского пути именно в Индию и были открыты страны Западной Африки. Речь идет о странах, а не просто «землях», где проживали чернокожие аборигены. О государствах, там успели сформироваться формы правления с местной самобытной спецификой, законами, традициями, нравственными принципами, верованиями, в которых доминировали боги и божества, не покидающие людей в их бедах и радостях. Однако, не столько не зная, сколько не желая знать ничего разумного о жизни туземцев, европейцы населяли неведомые земли невероятными чудищами с одним глазом и диковинными животными. Эти фантазии вскоре подхватит некий сказочник дядюшка Римус. И пошло-поехало. С младых лет европеец превращался в раба мечты о сказочном богатстве «тамошних» монархов и царей. Составляются и первые географические карты. Причем весьма любопытные. Спустя столетия в испанских архивах обнаружилась такая, например, достопримечательность, как карта Африки. Возможно, это был вообще первый опыт картографического изображения черного континента. Весьма любопытный. В центр помещен восседающий на троне монарх в длинной мантии, о чем свидетельствует корона на голове, а также скипетр в одной руке и слиток золота в другой. Для пущей ясности карта украшена «эпиграфом» на испанском языке: «Это царь негров, называемый Мусса Мали, владыка негров Гвинеи. Это царь самый богатый и самый знатный, потому что его страна изобилует золотом». Проставлена и дата – 1375-й год.
Марокканский ученый Ибн Батут, живший при дворе императора Мали, писал в 1352 г., что манса Сулейман – «жадный король, от которого никто не надеялся получить богатого подарка». Спустя годы он в своих мемуарах запишет, что он и сам рассчитывал получить от него в подарок «почетные одеяния и деньги». Однако когда подарок был доставлен в дом, где он жил вместе с главным судьей Мали, то «о ужас!» это были три лепешки, кусок говядины, поджаренный на местном масле и калебасы с кислым молоком».
Его чувство унижения и разочарованье можно понять, так как монархи Западного Судана славились своей щедростью. За несколько лет до этого, например, манса Мали, проезжая через Каир во время паломничества в Мекку, подорвал курс египетского динара тем огромным количеством золота, которое он и его свита «выбросили» на египетский рынок. Известно, что золото из Мали питало торговлю половины цивилизации мира, из него уже стали чеканить и первые монеты в Европе.
Какими эпитетами характеризовались африканские правители (манса, маи, оба, нтеми, что равнозначно таким понятиям: император, кайзер, король, царь), видно из приводимых ниже «дифирамб»:
Я – Светлый Разум вместе с неуемным Воином грудью встретил копье врага;
Я – Проворный прошел мимо них. И со мною был Катваза;
Я – Рвущийся в бой, поклялся на муравейнике вместе с Укротителем новобранцев;
Я – Не терпящий возражений, сломал в гневе свой лук;
Я – Никогда Не Обращающийся в Бегство, пошел в бой у Руфунзы и со мной был Катембу;
Я – Непоколебимый, принялся колоть копьем;
Я – Не просящий помощи твердо стоял на узкой тропе.
Одним из таких афористичных «автохарактеристик» мог, наверное, «похвастаться» и правитель одной из самых развитых народностей – йоруба. Непререкаем был авторитет его в обществе, которое сформировалось тысячу лет назад на карте «черной земли»: в Западной Нигерии. Это – государственное объединение, именуемое Эби, созданное по принципу точной копии семьи. Оно представляло собой сообщество земледельческих общин, расселявшихся в лесах. Согласно идеологическим верованиям это государство соответствовало образцу «семьи» духовных существ – богов, более мелких божеств и предков под верховным руководством и велению бога Олодумаре. Мыслилось, что на земле, «созданной богом», точнее, в городе Ифе, как раз и существовала первоначальная копия такой системы. Обожествление власти и самих правителей играло решающую роль в «общественно-политической» жизни народа йоруба. Выглядела эта структура правления следующим образом. Причем считалось, что это подчинение и соподчинение, по идеологии йоруба, даровано свыше и как бы «пересмотру не подлежит. Решающее слово здесь принадлежит богам, то есть ориша.
Во главе – правитель Ифе – Они. Ступенькой ниже – правители других городов – Обы. Причем их положение в иерархии «власти» зависело от степени древности предка – Одудува, орудия Бога. В хозяйственном отношении йоруба стояли на достаточно высоком уровне развития. Им были известны обработка железа и меди; производство ритуальных и декоративных предметов высокого уровня совершенства; хлопчатобумажное ткачество. Однако лишенные возможности заниматься коневодством из-за мухи цеце, но нуждаясь в отражении враждебных кавалерийских атак соседей и необходимости, в свою очередь, собственных ответных действий подобного рода, тратили огромные деньги на покупку лошадей у суданцев и вооружение войск. Главный мотив: не позволить себе отставать от соседей.
Вместе с тем ни хозяйственные успехи туземцев, ни их идеология и верования мало интересовали пришельцев, устремленных исключительно к наживе. «Общение» же, как таковое, для них важно было исключительно с позиций доступа к источнику обогащения.
Пришельцы несли им свои собственные представления о верованиях, идеологии, образе жизни, нравственных принципах.
Со временем в мрачных фантазиях воздыхателей о золоте образ черной Африки начинает обретать черты Калибана, уродливого дикаря, раба, появляющегося уже среди действующих лиц «Бури» Шекспира. Но Калибан – не пионер художественного образа.
У Шекспира был предшественник – желчный английский поэт Уильям Данбар. Не жалея красок и ехидства, он посвящает свой сонет Черной леди с чувственными, пухлыми губами, не скрывая своего отвращения, а заодно и своей неловкости за колесо фортуны благородного участника турнира. Сюжет сонета посвящен «поединку неистового рыцаря в честь черной леди». Факт исторически достоверный. Турнир состоялся то ли в 1508, то ли в следующем году в Эдинбургском королевстве. Известно, что Черная леди досталась королю Джеймсу IV. С нескрываемой желчностью стихотворец описывает подробности того, как четырнадцать рыцарей несли эту леди от замка, где она жила, до самой ограды аббатства.
Всех милых дам, чьи чары нас пленяют,
Я воспевать готов, не уставая,
Всех – кроме леди с пухлыми губами,
Что чернотой слепя, предстала перед нами.
Язык немеет мой, перо мне изменяет.
Он, с укоризной взывая к неукротимому рыцарю, дает ему совет, весьма далекий от благозвучия и поэтичности, полный брезгливого презрения к «добыче» в облике черной леди:
Пусть верный щит от бед тебя хранит,
Пусть страх тебя бежит, смельчак задорный,
Коль звонкий меч врагов повергнет в прах,
Ты станешь паладином леди черной.
Она тебе подарит блеск очей,
Взволнует душу лаской губ коварных
Восторгами любви смутит покой ночей
И ослепит улыбкой лучезарной
Но твердо помни: тот, кого сразят –
Злосчастный опозорившийся воин –
Целует даму прямо в черный зад,
Он большего, конечно, недостоин.
Презренье к черной коже – будь то леди с пухлыми губами иль просто «кусок черного дерева», как именовали отловленных негров работорговцы, – и страстный гимн золотому тельцу сливаются воедино. И не некие пираты, а королевские компании стали бороздить океан, поставляя на невольничий рынок Нового Света живой товар в лице чернокожих африканцев.