За годы, прошедшие с момента публикации этой книги, Черноморский регион превратился для всего мира в предмет постоянного беспокойства. Если в первые полтора десятилетия после распада Советского Союза в 1991 году новообразованные государственные границы оставались неизменными, а правительства большинства приморских стран были заняты внутренней борьбой за установление собственной власти и обуздание экономического хаоса, то в начале XXI века новые фронтиры Черного моря почти без предупреждения стали менять очертания с началом очередной эпохи политических катаклизмов.
Внимание всего мира было приковано к четырем драматическим государственным переворотам и двум маленьким войнам, произошедшим вокруг Черного моря. Грузинская “революция роз” в 2004 году и украинская “оранжевая революция” годом позже были почти бескровными. Так же как и огромная, но безуспешная волна антиправительственных протестов, которая захлестнула Стамбул и другие турецкие города в 2013 году. В 2008 году российская армия начала карательную операцию в Грузии, а кровопролитие в ходе второй украинской революции в 2014‑м повлекло за собой подрывные действия со стороны России, аннексию Крыма и восстание в городах юго-восточной части Украины при российской поддержке.
Первый конфликт с Россией начался в августе 2008 года, когда президент Саакашвили импульсивно напал на Южную Осетию и был немедленно отброшен массированным контрударом со стороны России. Танки двинулись вглубь грузинской территории. Тысячи грузин покинули свои дома; разбомбили город Гори (родину Сталина). Перед отходом русские методично уничтожили все военные базы и технику, которые они обнаружили в Западной Грузии.
В течение нескольких недель к Грузии были прикованы взгляды всего мира. Почти сразу же после прекращения огня Россия признала суверенную независимость Южной Осетии и Абхазии. Хотя оба этих крошечных региона вышли из состава Грузии почти двадцатью годами ранее, и США, и НАТО, и Европейский cоюз осудили признание их статуса как нарушение “территориальной целостности” Грузии.
Вторая украинская революция началась в ноябре 2013 года, когда президент Янукович, уступив российскому давлению, отказался подписать соглашение об ассоциации между Украиной и Евросоюзом. После многомесячных демонстраций, центром которых стал киевский “майдан”, дело дошло до стрельбы, и в феврале 2014 года президент бежал из страны. К власти пришло временное правительство, но российский президент Путин осудил новое положение вещей как незаконный государственный переворот. Многие русскоязычные украинцы на востоке Украины разделили его точку зрения и объявили новый киевский режим “фашистским”. В феврале 2014 года, после побега Януковича, вооруженные ополченцы, действовавшие по указке Путина и утверждавшие, что они выступают от имени русского большинства жителей Крыма, захватили контроль над полуостровом, на котором по‑прежнему располагалась черноморская военно-морская база России – Севастополь.
Несколько недель спустя Крым был аннексирован (“восстановлен” в составе Российской Федерации) под ликующие патриотические возгласы из Москвы. Пророссийские восстания вспыхнули также в крупных городах Восточной Украины, это повлекло за собой продолжительную и кровопролитную борьбу с силами нового киевского правительства.
Зато Запад признал украинское правительство, и в июне 2014 года Евросоюз предоставил Украине, Грузии и Молдове соглашения об ассоциации. Это обострило соперничество между Россией и Западом в Черноморском регионе – соперничество, которое нарастало в течение долгого времени и первоначально, до грузинских и украинских потрясений, было вызвано российско-американской конкуренцией за контроль над каспийскими нефтью и газом.
Движущей силой, которая стоит за всеми этими конфликтами и вспышками напряженности, стал проект президента Владимира Путина возродить Россию как старую добрую “великую державу”, контролирующую внешние отношения своих соседей и требующую страха и уважения со стороны внешнего мира. Однако Запад решил интерпретировать этот проект как программу фактического восстановления зоны влияния бывшего Советского Союза и отвечает на это постоянным распространением своего влияния на востоке, на Черном море, силами НАТО и Европейского союза. И вторжение России в Грузию, и ее вопиющая (но упорно отрицаемая) военная поддержка украинских повстанцев стали реакцией на очевидное расширение этого влияния.
Сегодня ни один европейский или американский лидер не может считать Черное море периферийным. С политической точки зрения оно стало опасной зоной, в которой вырабатываются будущие отношения между Россией с Западом – Европейским союзом, НАТО и США. В экономическом смысле Черное море и Южный Кавказ стали той точкой, в которой Россия и Запад борются за контроль над трубопроводами и маршрутами танкеров, поставляющих нефть и газ из Каспийского региона.
Еще до начала войны на Украине по поводу Черного моря собирали тревожные конференции, разрабатывали “планы действий” и “политику сосуществования”. Большинство этих мер принималось по инициативе Евросоюза или по крайней мере при поддержке с его стороны. Вступление Польши в ЕС в 2004 году означало, что независимая Украина – исторически самая близкая соседка Польши – внезапно стала темой и практически незримым участником любых обсуждений в Брюсселе. А в январе 2007 года два черноморских государства, Румыния и Болгарии, стали, как и Польша, полноправными членами ЕС.
После их присоединения Евросоюз насчитывает уже в общей сложности двадцать семь государств. За этим последовал перерыв, в течение которого ЕС, как насытившийся питон, пытался переварить внезапное и огромное расширение, произошедшее после 2004 года. Но в некоторых других отношениях это был горестный период. Мировой финансовый крах 2007–2008 годов расстроил равновесие шаткой, ненадежной архитектуры еврозоны и поставил некоторых недальновидных ее членов на грань разорения. В то же время в течение нескольких лет после присоединения Румынии и Болгарии оказалось, что в этих странах по‑прежнему процветают коррупция, нарушения прав человека и мафиозное влияние (клептократия), которые должны были быть устранены до момента их вступления в ЕС в 2007 году.
В свете всего вышеперечисленного становится понятно, почему любое предложение о дальнейшем расширении заставляет европейцев содрогнуться. Именно с этим связаны бесконечные отсрочки в вопросе предоставления полного членства в Евросоюзе еще двум черноморским государствам – Турции и Украине. Еще одним фактором, сдерживающим политику ЕС в отношении Украины и (в особенности) Грузии, стала нерешительность Евросоюза в отношениях с Россией. ЕС стремится наладить эти отношения снова, хочет любви и уважения от Москвы. Но в то же время он, подражая США, осуждает прискорбное состояние гражданских свобод в современной России, вслух порицает интервенцию России в Крыму и Восточной Украине и сетует по поводу “российской оккупации суверенной территории Грузии” (то есть признания независимости Абхазии и Южной Осетии). Этот конфликт целей парализует “добрососедские” инициативы ЕС в Черноморском регионе.
Когда я начинал писать “Черное море”, Восточная Европа и Западная Евразия переживали апокалиптические времена. Советский Союз развалился, в результате произошел промышленный и финансовый крах почти в каждом углу огромной территории, на которой некогда царила плановая экономика. Каждый черноморский город от Болгарии до Грузии окружило ржавое кольцо заброшенных заводов. В то же время стали вскрываться кладбища истории – угнетенные народы стали повсеместно воскресать из мертвых, чтобы утвердить свою идентичность и свое право на суверенитет. Это они неизменно делали, апеллируя к прошлому, а часто и придумывая его.
Сегодня там наблюдается хаотический, но впечатляющий экономический подъем. В городах снова расцвел малый бизнес; там, где когда‑то стояли старые заводы, в огороженных и охраняемых коттеджных поселках живет новый богатый класс, который разросся и стал намного шире, чем прежняя кучка криминальных олигархов.
Сейчас невозможно вернуться к той утерянной тяжелой промышленности, так же как и к тем щедро финансировавшимся институтам океанографических исследований, которые когда‑то усеивали советские берега Черного моря. Тем не менее само море, как и экономика вокруг него, постепенно восстанавливается. В середине 1990‑х годов казалось, что загрязнение окружающей среды, истощение рыбных запасов и атака новых инвазивных видов вот-вот разрушат экосистему и приведут к появлению первого в мире безжизненного моря. Однако сегодня, благодаря действиям международного сообщества и непредсказуемым естественным причинам, рыбные запасы снова увеличиваются, а качество воды улучшается.
На берегу до сих пор открываются могилы. Политика идентичности и историческое мифотворчество по‑прежнему бурлят по всему региону. Интенсивное брожение происходит в разделенной Украине, но наиболее опасное – на Северном Кавказе, в границах Российской Федерации. Сюда под знамена незавершенной, все более беспощадной борьбы стекаются местные националисты, ведущие крестовый поход ради этнической мести, отряды боевиков, мобилизованные конкурирующими криминальными авторитетами, и джихадистские террористы-смертники. Иногда жертвами становятся соседние сообщества, иногда – местные политики и чиновники. Но все чаще мишенью становятся русские. Почти каждую неделю появляются новости о террористических актах в российских городах, часто и в самой Москве.
Эти крошечные самоуправляющиеся республики конкурируют между собой не только путем насилия. Конкуренция развивается на культурном, историческом, часто даже археологическом поле. Каждый свирепый маленький горный народ переписывает свой учебник истории как манифест, направленный против соседей: “Мы и только мы принесли вам грамотность и культуру две тысячи лет назад, в наш Золотой век”. Создание таких учебников, каждый из которых пишется на местном языке и по большей части заключает в себе художественный вымысел, представляет собой постоянно растущую профессиональную отрасль для адыгской и осетинской интеллигенции. Российское правительство пошло на огромный риск, приняв зимнюю Олимпиаду 2014 года в Красной Поляне, которая имеет символическое значение как место, где русские войска торжественно отмечали покорение Кавказа 150 лет назад.
На Украине, где на момент написания этих строк по‑прежнему идет война, нет согласия ни относительно прошлого, ни относительно будущего. Во время “оранжевой революции” молодые демонстранты кричали: “Мы просто хотим жить в нормальной европейской стране”. Но, что следует понимать под “нормальностью”, украинцам еще только предстоит решить, путем переговоров или с оружием в руках: замешанный на истории “романтический” национализм Западной Украины с его упором на язык и культуру или урбанистическое мировоззрение русскоязычного индустриального востока.
Неглубокие могилы вскрываются и в Грузии. Это не просто проблема “внешних” конфликтов, имеющих националистическое измерение, то есть независимость Абхазии и Южной Осетии. Существует и внутренняя напряженность, поскольку усиливаются трения между центральным правительством в Тбилиси и некоторыми областями, которые населяют “меньшинства”. В частности, армянское меньшинство, сосредоточенное в регионе Джавахети, чувствует культурное и экономическое давление со стороны Тбилиси. Недавние реформы в сфере образования, согласно которым письменные и устные экзамены должны теперь держаться на грузинском языке, были восприняты как дискриминация армянских студентов. Их возмущает, что они должны знать грузинский язык, чтобы получить высшее образование или занять государственную должность.
Все это – часть гораздо более широкой культурной болезни, которая затрагивает не только Кавказ, но и Черноморский регион в целом, за исключением территории Российской Федерации. Русский язык, преподававшийся во всех школах Советского Союза, стал континентальным языком межэтнического общения, повсеместно объединив этническое большинство и меньшинства чем‑то вроде общей культуры. Теперь, после распада СССР в 1991 году, преподавание русского языка перестало быть принудительным на постсоветском пространстве и часто вообще не входит в школьную программу. Молодые армяне, грузины или абхазы, которые во время распада Советского Союза были в лучшем случае младенцами, не могут общаться со своими соседями так, как это делали их русскоговорящие родители. В их распоряжении только собственные языки и, возможно, несколько фраз на американском английском. В эпоху политики идентичности эта утрата всеобщего языка – духовное увечье и дурное предзнаменование.
В книге я провожу мысль о том, что Черное море – его народы и прибрежные регионы, его рыба, его воды и его безмерно глубокая история – это единый культурный ландшафт. Ни одна часть этого ландшафта не имеет смысла в отрыве от других. Однако самая существенная особенность Черного моря состоит в непрерывном изменении всех его частей. Это место никогда не было застывшим, “вечным”. Его народы находились в движении по крайней мере пять тысяч лет. И точно так же, в состоянии непрерывной адаптации, жили и существа, населяющие воды Черного моря, так как климат и речные потоки колеблются, а чужеродные виды вторгаются в море и разрушают один естественный баланс за другим. За годы, прошедшие с момента написания этой книги, внутри и вокруг Черного моря продолжались человеческая миграция и экологические изменения, которых не предвидели ни политики, ни биологи, ни писатели.
Нил Ашерсон, июнь 2015 года