Когда каравеллы «Санта-Мария» и «Нинья» по приказанию адмирала повернули в сторону Кубы, «Пинта» постепенно отдалилась от них и растаяла в наступившей тьме тропической ночи.
Некоторые матросы на «Пинте» встревожились, не могли понять: что происходит? Почему они остались одни на краю океана? Однако большинство было предупреждено помощником капитана Пинсона, расторопным и преданным своему хозяину Санчо Родригесом.
– Мы не станем тащиться за генуэзцем и подбирать крохи от его добычи, – сказал Родригес. – Мы сами найдем места, где можно будет приобрести золото. С нами толковый индеец Нетамури и еще двое. Индейцы эти чуть-чуть научились мекать по-нашему. Конечно, уши ломит, когда они стараются объясниться с сеннёром Пинсоном, а все-таки хоть что-то понятно.
Сам Алонсо Пинсон только усмехался, когда, вытаращив глаза и шевеля растопыренными пальцами, Нетамури указывал, что сначала следует плыть на юг, а потом снова на запад… и тогда возникает земля, называемая Бабек. Вот уж где полно этого темного вещества, которое, если почистить его, блестит на солнце, хотя от него нет больше никакого толка.
В таком примерно смысле выступал запомнивший несколько испанских слов Нетамури.
– Ладно, Санчо, готовь со своими молодцами всякие бубенцы и стеклянные бусы для обмена с дикарями. – Пинсон был в хорошем настроении, несмотря на побег из флотилии адмирала Колона. А что, собственно, ему стыдиться?! «Пинта» законная собственность семьи Пинсонов. Правда, помочь генуэзцу попросила сама королева Изабелла и настоятель палосского монастыря, досточтимый Перес… Однако личная выгода и возможная будущая удача заставили Пинсона решиться на устройство собственного предприятия в этом плавании. К тому же он оставил в распоряжении адмирала двух своих братьев, опытных мореходов, которые будут честно служить королеве и ее избраннику настойчивому генуэзцу. Надо сказать, негодования адмирала Пинсон не боялся, да и королева в общем довольно снисходительна к бравым водителям каравелл. Особенно, если они приволокут ей сундук, полный золотых слитков.
Правда, с королем Фердинандом следует быть осторожным. Как говорят, монарх Арагона человек мстительный и жадный, а своевольства от подданных вообще терпеть не станет. Вот пусть он и разбирается с авантюристом из разбойничьей Генуи, если тот не оправдает его надежд в расчете на обогащение. И все же, хоть король и королева обвенчаны и совместно правят Испанией, но все-таки каждый прежде всего монарх и хозяин у себя: Изабелла – в Кастилии, Фердинанд – в засушливом Арагоне. Но свой флаг король повсюду выставляет впереди и приказывает изображать на нем стоящего на задних лапах кургузого, ощеренного льва. Потому, мол, и наследственное владение он стремится обозначить не только как Арагон, но и также Леон (лев).
Поутру после побега от адмирала Пинсон, выйдя на палубу, увидел, что волны несут его «Пинту» резво и плавно в благоприятном направлении. И ветер был хорош, умеренно крепок и постоянен. Каравелла плыла, чуть вскидывая корпус на гребнях волн, и паруса её слегка гудели от приятного напора воздушных потоков.
К концу дня вахтенный матрос крикнул «земля». Показался остров, не отличавшийся от открытых адмиралом Колоном. Роскошная растительность, яркие птицы в темной листве леса, жалкие хижины почти голых островитян, стройные девушки с распущенными волосами, причем некоторые детали их украшений явно сделаны из золотых пластинок, змеек, кружков, которые обнаженные красавицы без всякого принуждения обменяли на стекляшки, колокольчики, куски ткани и мишуру, которой в Испании украшают храмы, таверны, лавки и собственные дома по случаю какого-либо церковного праздника.
Справедливости ради, можно было убедиться и в том, что меднокожие жительницы острова так же сговорчивы при близком общении с бледнолицыми бородатыми мужчинами, как и во время обмена товарами, вызывавшими у них восхищение. Словом, испанцы с удалившейся «Пинты» были чрезвычайно довольны сложившимися обстоятельствами. Как всё хорошо! Много вкусных плодов, много рыбы из прибрежных вод острова, весьма доступные красивые девушки и на удивление неревнивые островитяне другого пола… То есть просто рай, кроме одного, но самого главного. Золота у туземцев оказалось совсем немного. Они обменяли на бубенчики все имевшиеся у них украшения из этого столь желанного для матросов Пинсона и для него самого металла.
– Бабек? Это Бабек? Узнай, как следует… – шпыняли испанцы «своего» индейца Нетамури и двух его приятелей. Нетамури объяснялся с местными, долго с ними спорил и заявил совершенно определенно:
– Нет, это не Бабек. Бабек там… – он махнул в сторону юго-запада. – Надо туда… Там Бабек и много-много вот этого… – Он с трудом вспоминал, как будет «золото» на языке бледнолицых.
Алонсо Пинсон без задержки приказал направить «Нинью» в указанном направлении. Они отплыли под радушные выкрики туземцев, довольных приобретением редких вещиц, обмененных у испанцев, под ласковый щебет своих случайных подружек и устремились по пенистой поверхности приветливых волн.
– Уж нужно было бы протрясти как следует этих дуроломов, – бурчали самые жадные. – Не припрятано ли у них все-таки золотишко? Прижечь их раскаленным лезвием ножа…
– Еще раз услышу про такое средство дознания, – предостерег особых сквалыг капитан Пинсон, – оставлю на безлюдном острове. Чтоб не было таких разговоров о бедных дикарях. Только лаской и мирным обменом можно уговорить их показать, где в этих местах находятся золотоносные залежи. Жестокостью и грубостью только распугаете этих детей, не имеющих даже одежды. Я уверен: в отношении золота туземцы были честны. Всё золото, имевшееся у них, дурачки обменяли на нашу ничего не стоящую чепуху.
Пинсон в отношении индейцев был такого же мнения, как и адмирал Кристобаль Колон, который требовал доброты и честности в общении с островитянами. Кстати, Пинсон с лукавым видом напомнил об этом матросам, которые весело заржали, особенно при нажиме в речи Пинсона на слове «честность».
Еще несколько островов обследовали беглецы с каравеллы «Пинта», кое-где успешно поменялись с наивными островитянами, немного золота как-никак все же положили в самом укромном месте.
Погода временами портилась; иной раз океан начинал бурно вскипать и заявлять о себе свирепым завыванием ветра. Испанцы становились угрюмыми, старательно тянули канаты, следили за наклоном парусов, безоговорочно выполняли приказания капитана Пинсона, ибо знали: нерадивые и неопытные мореходы при штормящих водах могут вполне закончить здесь свою жизнь, оказавшись вместе с судном на дне неведомого океана.
Как только ветер стихал и менялся, беглецы из флотилии адмирала Колона плыли на юго-запад, пока не миновали еще несколько островов, где все было по-прежнему. Наконец в одном месте, вблизи простершегося вдаль гористого рельефа, судьба удивила испанцев поразительным зрелищем. В каком-то заливе, куда через скалы низвергалась полноводная речка и где сквозь чистые глубины всё было видно, как на ладони, матросы узрели, как с самого дна всплывают, поднимаясь к поверхности тихой бухты, невероятные существа. Явно сказочные подводные обитатели женского пола. Насколько испанцы могли понять, у них были круглые лица, большие глаза, широкие бедра, переходившие в русалочьи хвосты, короткие руки и пышные белые налитые женские груди.
– Глядите-ка, сеннёр капитан, – обратился к Пинсону Родригес, – да это настоящие подводные бабы. Ух, до чего ж грудасты, прямо оторопь берет…
Матросы вытаращили глаза и поразевали рты: такого они и представить себе не могли.
– Кто же это? – размышлял вслух Пинсон. – С ума спятить можно…
– Насколько я могу припомнить, – улыбаясь, произнес молодой судовой врач Санчес, получивший образование в знаменитом университете города Саламанки и знавший неплохо латынь, да и вообще, кажется, человек начитанный, – когда мне приходилось разбирать книги про древних греков, где-то там написано про языческого бога Нептуна и разных других… Например, Тритоны – парни с рыбьими хвостами, а так же дочери подводного старца, которых вроде бы называли Нереиды. Нет-нет, стойте… были еще, по-моему, и Океаниды. Жили они, ясное дело, на дне моря… А тут-то океан… Я, конечно, понимаю: всё это сказки для простаков. А вот вам и…
– Значит, перед нами Океаниды, – перебил врача Пинсон.
– Чего же нам делать с ними? – спросил у начальства Родригес. – Сеть, что ли, под них опустить? Выловить этих… как там… Океанид и затащить их к нам на «Пинту»…
– Ха-ха! – развеселились матросы. – Вот уж позабавимся! Давайте несите сеть… Где-то должна же быть сеть для рыбной ловли…
Внезапно завопил индеец Нетамури, увидев грудастых подводных баб с хвостами:
– Скорей готовьте палки, плюющие огнем! (Так индейцы называли наводившие на них ужас аркебузы.)
Дальше индеец ничего не мог сказать, потому что у него не хватало испанских слов. Однако через некоторое время, глядя на жесты Нетамури и двух его собратьев, Пинсон уяснил, что странные женоподобные существа являются для краснокожих объектом охоты.
– Вроде бы Нетамури хочет сказать: у этих с грудями и хвостами… очень вкусное мясо.
У одного из индейцев появился в руках лук. Он старательно наложил стрелу, натянул и спустил тетиву. Но стрела до подводных баб не достала. «Океаниды», видимо, встревожились из-за вида парусного судна и его шумных, суетящихся обитателей. Они неожиданно изменили свое движение через бухту. Всплыв неподалеку от «Пинты», показав на несколько мгновений круглые лица, подводные жительницы погрузились глубоко под воду и, повиливая хвостом, двинулись куда-то в тень от прибрежных скал… после чего стали видны их круглые тела, ускользающие в подводную расщелину.
– Ну, теперь их не достанешь, – разочарованно толковали матросы. – Жаль, уплыла такая забава.
А индейцы явно сетовали на то обстоятельство, что из-за промедления стала недоступной очень хорошая еда. Нетамури вздыхал, тряс головой, поглаживал себя по животу, а потом горестно разводил руками.
Один из матросов, побывавший когда-то на торговой каравелле далеко к северу от Испании – дальше Англии и даже датских земель, – высказал предположение: увиденные здесь странные подводные существа могут оказаться разновидностью тюленей. Ластоногие животные иногда напоминают издалека плавающих в море людей[11].
Время шло, «Пинта» пристала в удобном месте к невысокому прибрежному косогору. Пинсон вызвал Родригеса, двух старших матросов и кого-то еще из бывалых морских бродяг. Разговор пошел, конечно, о золоте.
– Давай, Санчо, – обратился к Родригесу капитан, – подбери себе десяток людей из команды для похода в глубину этих мест. Сдается мне, судя по всему, что земля здесь распространяется на много миль вправо, влево и вдаль, прямо на запад. Либо перед нами очень большой остров, либо неизвестный материк, который вообще-то надо бы исследовать и освоить. Но нам сейчас не до того. Нам следует пройти возможно дальше от берега и постараться определить: есть ли здесь золото? Если есть, постараться его добыть, обменять или приобрести другим способом, и тут уж без всякой жалости к населению, без кривляний, сомнений и всего такого прочего… Понял?
– Как не понять, сеннёр, – пожал плечами Родригес. – Захватим с собой три аркебузы да три арбалета на всякий случай. Ну, там еще тесаки, топоры… походной еды недели на две…
– Даже воды взять надо, – встрял старший матрос Рамиро. – Мало ли… а вдруг впереди нас ждет засуха… Наплачешься тогда без воды.
– Берите, что вам надо, и отправляйтесь, – нахмурился вдруг Пинсон. – Если вы найдете приличное количество золота, тогда мне плевать будет на адмирала Колона. Мне не страшны тогда будут ни гнев короля Фердинанда, ни упреки королевы. Мне все простят, если я раздобуду золото.
На следующий день десять человек из двадцати четырех членов команды Пинсона во главе с Родригесом покинули каравеллу. Пошли за золотом также врач Санчес и индеец Нетамури. Двое других туземцев остались с Пинсоном.
– Мы будем здесь вас дожидаться, – сказал капитан. – А если заштормит, постараемся маневрировать где-нибудь поблизости.
Отряд под началом Родригеса направился прямо на запад в глубь неизвестной страны. Вокруг была каменистая, открытая местность с отдельными кущами деревьев. Пройдя около двадцати миль, испанцы увидели густой лес, неожиданно начинавшийся после каменистого пространства. На краю леса находилась уже обычная для испанских мореходов индейская деревня.
Туземцы встретили отряд Родригеса с большим удивлением, но без страха. Нетамури начал переводить вопросы Родригеса и ответы вождя этого поселения. Язык островитян отличался от их наречия. Нетамури сердился, пытаясь наладить переговоры между начальником испанского отряда и старым сухопарым индейцем в плетенном из травянистых волокон переднике. На голове старика был некий странный тюрбан. Торчали приколотые к ремешку яркие перья невиданных птиц, вкрапленные каким-то затейливым способом блестящие камешки и большая круглая, золотая бляха на лбу украшали головной убор.
Вождь держался с большим достоинством. Родригес постарался улыбаться и приветливо кивать на все ответы седовласого индейского старейшины.
– Плохие люди, плохо говорят, – жаловался Родригесу Нетамури. – Совсем мало понятно… А он (Нетамури показал на старика) называется Чадапако. Он приглашает бледнолицых на еду. – Что такое? – не сразу сообразил Родригес, озабоченный тем, как бы поменять принесенные испанцами стеклянные бусы и куски красной шерстяной ткани на бляху в головном уборе вождя.
– Он положит перед бледнолицыми еду и питье. – Нетамури всякими уморительными гримасами старался изобразить сколь вкусные вещи можно отведать на пиру, который решил устроить седовласый вождь.
Индейцы расставили рядом с хижиной вождя низкие чурбаки и покрыли их гладкими досками, соорудив таким образом нечто вроде столов. Тут же постелили циновки для гостей и наиболее почетных индейцев. На столы принесли, как обычно, множество уже известных испанцам фруктов. Некоторые фрукты, плоды и злаки, сваренные в глиняных горшках, они пробовали впервые. Впервые ели поджаренное на костре мясо, напоминающее крольчатину и какое-то другое – неизвестного европейцам животного, но чрезвычайно вкусное. Были также жареные птицы, похожие на голубей и дроздов. В горшках и выдолбленных из дерева сосудах пенились фруктовые и медовые напитки. Некоторые показались испанским морякам явно хмельными, наподобие легкого вина.
После пира индейцы запели довольно приятные, протяжные песни. Затем начали постукивать в небольшие бубны с натянутой на деревянные рамы кожей, разрисованной непонятными знаками, дуть в большие раковины, издающие унылое гудение. Засвистели и тростниковые местные свирели. Потом молодежь – парни и девушки в одних коротеньких юбочках – пошла плясать: очень задорно, весело и забавно. Некоторые молодые матросы присоединились к их танцам. Припомнили свои испанские «хоты» и отплясывали весьма горячо, как в Испании на больших праздниках.
Тогда Родригес достал из объемистого мешка стеклянные бусы и торжественно надел на шею старого вождя. Старик обомлел от восторга. Он велел своим детям принести ожерелье из розовых жемчужин и надеть на шею дорогого гостя.
Родригес прижал руки к груди, благодаря за «равноценный» подарок. Потом он достал из мешка медный колокольчик и зазвонил им над ухом вождя. Тот закатив глаза от счастья. Остальные индейцы издали вопль восхищения.
Родригес застенчиво указал на золотую бляху в головном уборе старика. Вождь без малейших раздумий отцепил ее и отдал неожиданному дорогому пришельцу, обменяв бляху на колокольчик.
Прочие моряки тоже приглядели у некоторых индейцев небольшие золотые украшения. Начался взаимный обмен, необычайно радовавший обе стороны. Однако золотых вещиц оказалось немного. Испанцы пробовали настаивать, потребовали, чтобы золота принесли еще. Один грубый парень даже схватил какого-то индейца за горло. Но тот не обиделся, а только развел руками. Потом указал куда-то в сторону леса.
– Там, далеко отсюда, – перевел с большим трудом Нетамури. – Идите туда. Там очень много такого.
– Золота? – тяжело дыша от алчного возбуждения, спросил испанец.
– Да, золота, – подтвердил указания индейцев Нетамури. – Завтра идите. Хорошие индейцы покажут.
Ночевали спокойно, расположившись посреди деревни. Гостям предоставили пустую хижину. Некоторые ловкачи разделили циновки для сна с молодыми женщинами, которые не отклоняли их настойчивых ухаживаний.
Вождь деревни назначил гостям трех проводников. Они явились на следующее утро и пошли впереди отряда испанцев. Один был пожилой, невысокий, опиравшийся, как на посох, на копье с наконечником из полированного обсидиана. Двое других – юные воины с луками и стрелами в узких колчанах, закинутых за спину. У них копья явно предназначались для метания – легкие, с тонким острым концом.
Индейцы пошли по неширокой тропе. Возглавляемые Родригесом испанцы разделились – кто-то с аркебузой или арбалетом, а другие с мешками и тесаками.
Родригес шел за проводниками в легкой кирасе, с мечом у пояса, положив на правое плечо секиру с копьевидным навершием, похожую на миниатюрную алебарду. Рядом с начальником бодро двигался Нетамури, изредка задававший вопросы индейцам-проводникам и переводивший им слова начальника.
В ветвях высоких деревьев, переплетенных широколистными цветущими лианами, мореплаватели разглядели не только красноперых или желтых с синими хохолками попугаев, которые были им уже знакомы на островах, но также большие стаи обезьян, с воплями преследовавшие их по верхушкам древесных крон. У этих крикливых назойливых животных с длинными цепкими хвостами морды выражали вражду и досаду, – будто идущие по лесной тропе люди чем-то им помешали. Они мчались над головами путешественников, не переставая пронзительно верещать, пока пожилой индеец с коротким копьем не издал с помощью свистка резкий высокий звук. После чего обезьяны в одно мгновение умолкли, а затем умчались по ветвям в неизвестном направлении.
Затем появились другие обезьяны, крупнее прежних. У этих оказались длинные унылые носы и рыжие космы на голове. Но они не выражали никаких признаков недовольства. Они молча следили за передвижением людей далеко внизу, под ветвями, занимаемыми носатыми зрителями, и так же молча убрались, прячась в густой листве, почти непроницаемой для солнечного света.
Пожилой проводник указал однажды Родригесу и побудил перевести Нетамури, указав на небольших зеленовато-сизых змеек, свисавших иногда с древесных сучьев, что, мол, следует быть по поводу этих малозаметных гадов очень осторожными, ибо их укус неминуемо несет смерть.
Родригес, обернувшись, передал сообщение проводника остальным испанцам. Те хмуро покивали, принимая сведения об опасности, таящейся в этом лесу. Выругались себе под нос и озирались теперь по сторонам с тревогой.
– Вот твари поганые, – бормотали бородатые мореходы, – и не заметишь, как свалятся тебе на голову. А то и сам случайно наступишь или схватишь рукой. Милостивый Господь и Пресвятая Дева, спасите нас…
Однако надежда добраться до мест, изобилующих золотыми россыпями или самородками, пленяли их сердца. Они приготовились к всевозможным угрозам и опасностям. Это были мужественные люди, но охваченные одной меркантильной страстью: добыть золото.
К ночи из глубины леса донеслись жуткие звуки: рычание каких-то хищников, дикие изнывающие рыдания, какой-то жуткий рев и переливающийся многократно тоскливый вой.
– Это обезьяны, что ли? – спросил через Нетамури Родригес у пожилого индейца.
– Нет, – отвечал индеец, – это страшный зверь, пожирающий все на своем пути. И духи леса, еще более ужасные… – во всяком случае, так, примерно, понял ответ проводника по спотыкливому переводу Нетамури помощник капитана Пинсона. Он тут же передавал свои познания собратьям в этом неслыханном плавании через Западный океан.
Наступление темноты предупредили, разведя с помощью индейцев костер, расчистив полянку вокруг костра и выставив на ночь сменный караул. Остальные подготовили для сна ложа из своих мешков и улеглись. Один испанец с аркебузой и один индеец с приготовленной стрелой и натянутым луком уселись лицом к лесу.
Кто-то приблизился посреди ночи и глядел из тьмы желтыми немигающими глазами. Испанец не знал, что придумать: стрельнуть, что ли, из аркебузы? Но молодой индеец решил по-своему. Он выбрал в костре головню покрупнее, сильно размахнулся и метнул ее прямо в немигающие глаза. Раздался резкий вскрик, потом стон и хихиканье… Желтые глаза исчезли. Больше не появлялись.
Утром проводник сказал через Нетамури: приходил лесной дух человеческого вида, но с длинными острыми зубами. Если человек из деревни будет один, то его он загрызет и выпьет всю кровь. А если людей много, как теперь, то этот лесной дух не страшен. Но все-таки надо быть настороже. Главное, не подпустить близко, а то укусит. Поэтому молодой Бияхо (так звали индейца-караульщика) поступил правильно.
Быстро поев и хлебнув воды из глиняных фляг, заспешили дальше. Лес временно кончился, начались открытые болотистые равнины с озерами и небольшими реками, соединявшими их. Проводник предупредил: чтобы шли точно по его следам, не отклоняясь в сторону, – можно провалиться в трясину рядом с тропой.
Через некоторое время выскочила лягушка желто-коричневого цвета и величиной с испанскую кошку. Она запрыгала рядом с идущими.
– Ну и пакость… – пробормотал один из матросов. Он хотел было отшвырнуть противное существо ногой.
Тут индеец, шедший поблизости, замотал головой. Даже оттолкнул бородатого гостя подальше; объяснил жестами: трогать нельзя, иначе лягушка может брызнуть в лицо ядом – тут, мол, либо умрешь, либо ослепнешь.
Пройдя еще несколько миль, испанцы подверглись нападению огромных ящериц, которые вылезли из озера и, распахнув зубастые пасти, пытались приблизиться к людям. Один матрос сказал: он слышал от португальцев, у которых есть колонии на африканском побережье, будто бы и там тоже в реках и озерах водятся такие же омерзительные опасные чудовища.
– Нам сейчас не до португальских чудовищ, – проговорил Родригес, готовя для выстрела аркебузу. – У нас тут своих хватает, как видишь… – Он выстрелил в голову одного из огромных ящеров[12].
На раненого ящера, окрасившего воду озера кровью, немедленно бросились другие и стали рвать своего сородича со свирепой жестокостью.
При грохоте выстрела индейцы-проводники присели и закрыли глаза. Только Нитамури, уже знавший, как бахает это ужасное оружие бледнолицых, остался стоять, хотя все-таки заткнул уши указательными пальцами и зажмурился.
– Не бойся, – ободрил его Родригес. – Мы пока не отстреливаем индейцев.
Отряд двинулся дальше, стараясь быстрее миновать поросшие тростниками берега, где можно было случайно столкнуться с таким же хищным чудовищем. Испанцы держали аркебузы наготове – и не зря.
Спустя полчаса огромный ящер напал на отряд и схватил поперек туловища молодого проводника. Тот отчаянно закричал. Пожилой индеец воткнул в бок чудовища свое копье с обсидиановым острием. Однако, пока шедший немного дальше испанец целился в хищника из аркебузы, ящер успел рвануться обратно в реку, не выпуская из пасти свою добычу. Выстрел прогремел. Однако чудовище, продолжая держать в пасти индейца, рухнуло в воду. Брызги полетели по сторонам. И все люди увидели, как по берегу к своему удачливому сородичу мчится еще один хвостатый монстр с распахнутой пастью. Он бежал на своих коротких лапах со скоростью сбесившегося осла и ринулся отнимать добычу у того, что получил вдогонку свинцовую пулю.
– Кончено, парня уже не спасти, – сказал Родригес пожилому проводнику. – Скорей идем отсюда подальше. Господь и Пресвятая Дева, спасите нас от порождений сатаны…
Пожилой индеец с окаменевшим лицом поднял свое копье. Он понял сказанное Родригесом, хотя и не знал испанского.
– Ай-ай, – тихо всхлипнул Нетамури, – нет Бияхо… Совсем плохо… У нас (он имел в виду остров откуда его забрали) нет такой зверь… Здесь плохо…
К счастью, на протяжении ближайших часов люди с «Пинты» видели хищных ящеров только издали. Матросы старались держаться ближе друг к другу и напряженно оглядывались по сторонам.
Однако местность стала меняться. Болотистые берега озер, поросшие тростниками, отступили. Появились гряды лесистых холмов, с большими редкими деревьями, на которых сидели огромные птицы. Птиц было много, они были похожи на орлов, но, пожалуй, казались более крупными, чем самые большие хищные птицы в горах Испании[13]. Некоторые взлетали, распахнув огромные крылья, и парили над отрядом словно собираясь напасть. Испанцы приложили к плечу приклады арбалетов и аркебуз.
– Не надо стрелять, – предупредил их через Нетамури старший индеец. – Они не нападут. Они питаются падалью.
Постепенно тропа, по которой двигался отряд искателей золота, стала расширяться. Со временем она стала шириной в несколько человеческих шагов и казалась основательно утоптанной. Тем не менее кругом лежали пустынные, просторные земли, поросшие невысокой травой. Пробегали где-то поодаль дикие козы – безрогие антилопы, немногочисленными стадами стремительно удалявшиеся при виде людей.
Чтобы переночевать спокойно, старший индеец предложил отойти в сторону от дороги примерно на полмили (в понимании испанцев) и спрятаться за деревьями. Так и сделали; ночью – тоже по совету проводника – не зажигали костра на всякий случай. Сменную охрану оставляли, конечно. И вот что случилось ночью.
Когда все утомленные походом заснули, кроме одного испанца с заряженной аркебузой и одного индейца с натянутым луком, послышался отдаленный звук. Он напоминал тонкий далекий вой.
По прошествии времени в той стороне, куда уходила утоптанная дорога, забрезжил красноватый свет. Далекий вой усилился, стал более четко различимым и явно приближался.
Сторожевые разбудили спящих. Протирая глаза, испанцы прислушались. Вой приближался, и свет становился все явственней и ярче. Луна в эту ночь почти не светила, хотя небо было безоблачное.
Скоро стало понятно, что тонкий вой – это пение высокого женского голоса. А странный красноватый свет исходит от большого числа факелов, который люди, какие-то индейцы, освещали дорогу, сопровождая довольно многолюдное шествие.
Показались индейцы, несущие на плечах нечто похожее на трон, – то есть седалище, украшенное блестящими узорами с металлическим блеском. На этом троне сидела обнаженная (сияющая только браслетами и ожерельями) молодая женщина с распущенными волосами. Она продолжала петь что-то торжественное, похожее на дикий гимн. По краям дороги шли рослые воины, полуголые, но с длинными копьями и колчанами за спиной.
Примерно двенадцать-пятнадцать носильщиков тащили клетку из толстых деревянных перекладин, в которой сидел, собравшись в огромный комок, зверь с пятнистой шкурой, время от времени издававший хриплый утробный рык.
Дальше, за клеткой со зверем, опять несли подобие трона, а на троне восседал седовласый, в высоком колпаке с перьями и ограненными самоцветами индеец – скорее всего, какой-то жрец или вождь. Он держал в руке нечто похожее на королевский скипетр.
После всех этих особо заметных фигур шествия дорогу топтали сотни две или три индейцев без копий и каких-либо отличий – мужчины и женщины. Некоторые поднимали над головами горящие факелы, другие были без факелов. Они помахивали ветками растения с перистыми листьями.