Утром 12 октября 1492 года флотилия бросила якоря возле берега, замеченного в прошедшую ночь. Было понятно, что это небольшой остров, покрытый такой роскошной, пышной, раскидистой растительностью, что большинство мореплавателей не представляли себе столь необычайного природного богатства. Среди перистых, широколиственных и прочих деревьев, переплетенных цветущими лианами, мелькали птицы с перьями самых ярких и разнообразных расцветок, споривших множеством красок с такими же пленительно разноцветными бабочками.
На фоне столь поразительного для европейцев островного леса отсвечивали, словно бронзовые статуэтки, совершенно обнаженные, красновато-смуглые тела вышедших навстречу туземцев. Они оказались более голыми, чем гвинейские негры из португальских колоний в Африке. У тех хотя бы имелись набедренные повязки.
Индейцы, вышедшие сначала к самой воде, тоже были поражены, впервые видя огромные, с их точки зрения, сооружения, какими представлялись им небольшие парусные корабли.
Адмирал Колон и его спутники сели в лодки. Они медленно, с некой невольной торжественностью, плыли к берегу. Все стоявшие на берегу туземцы, ошеломленные внешностью белых, одетых и вооруженных людей, тотчас скрылись в лесу, занимавшему большую часть острова.
Как только лодки подплыли, первым ступил на берег адмирал Кристобаль Колон. Лишь затем вышли остальные. Поднявшись на небольшое всхолмление, чуть дальше от кромки пенистого прибрежья, со шпагой в левой и с королевским знаменем в правой руке адмирал оглянулся на людей из трех экипажей. Судовой священник поднял над головой распятие. Все опустились на колени и запели благодарственную молитву. После чего адмирал объявил о присоединении вновь открытой земли к владениям Кастильской короны.
Тут уж все спутники адмирала Колона безоговорочно признали его «генерал-губернатором Нового Света» и «Великим адмиралом океана» – таковы были официальные титулы водителя флотилии, присоединившего к Испании безвестный остров. Он означен был как «Сан-Сальвадор» в соответствии с именем святого, выпавшего на этот день.
В глазах офицеров и матросов Кристобаль Колон (Кристофоро Коломбо) уже не был чужеземцем и авантюристом, заманившим их в опасный, безрезультатный поход. Теперь он стал великим человеком, представителем королевской власти. Они смотрели на него с благоговением, умоляли его забыть их вину и простить позволивших себе неповиновение и грубость. Адмирал только улыбался, милостиво кивая недавним бунтовщикам. Матросы целовали ему руки и полы его одежды. Офицеры восторженно клялись ревностно служить и безусловно повиноваться ему.
Разбежавшиеся при высадке моряков на берег индейцы с любопытством смотрели из леса на обряд присоединения их острова к Испании, слушали пение молитвы, возгласы и восхваления на непонятном им языке.
Мало-помалу большинство индейцев (особенно подростки) стали приближаться к приплывшим на кораблях странным людям. Видя, что им не причиняют никакого вреда, они осмелели, удивляясь, как дети. Стали дотрагиваться до них, щупая одежду, бороды, головные уборы и оружие.
Подошли и более взрослые мужчины и женщины, но в основном молодежь. Во всяком случае, первые дни не обнаруживалось никого из индейцев (мужчин или женщин) с сединой в волосах и прочими признаками старения.
Все эти создания обладали стройными, гармонично развитыми телами и кожей красновато-бронзового оттенка. У всех были приятные черты лица с большими при некоторой раскосости красивыми глазами угольно-черного цвета, такими же черными, густыми и гладкими волосами. По всей видимости, они совершенно не знали чувства стыда. Индейцы были голые, но с украшениями в виде медальонов – больших перламутровых раковин. Некоторые носили браслеты, сплетенные из пестрых шкурок пресмыкающихся или тоже вырезанные из раковин.
Особенное внимание они уделяли прическам, которые, подхваченные ремешками и тонкими подобиями веревочек, представляли разного вида пучки, из которых торчали яркие перья птиц, какие-то цветы, кусочки темноватого металла различной формы, а у некоторых – настоящие, крупные, сияющие на солнце жемчужины – белые, голубоватые, розовые.
У испанцев округлились глаза. Эти жемчужины на родине стоили бы бесспорно немалые деньги. Кроме того, многие офицеры и матросы с трудом подавляли вожделение, когда к ним подходили близко миловидные, стройные, грациозные (и совершенно обнаженные) девушки. Некоторые испанцы начинали гладить их, класть руки на талию и бедра прелестных туземок. Еще немного и…
Однако адмирал заметил это начало вакханалии и неминуемых ссор, ведущих к дракам и убийствам. Тотчас мессер Кристобаль Колон призвал своих подчиненных взять себя в руки, прекратить разжигание в себе гибельного соблазна, ведущего к срыву продолжения важных государственных дел. Тех, кто не может побороть в себе (понятный в общем-то) огонь любострастия, он предложил вернуться на корабли, пока близкие знакомства с женщинами постепенно станут возможны без насилия и ссор.
Его назидание было признано экипажами справедливым. Несколько испанцев удалились на корабли. Другие, вздыхая, продолжали общение с туземцами, отводя глаза от соблазнительных островитянок.
Надо прямо признать, впоследствии было выяснено, что местные красавицы отнюдь не следуют благочестию и монастырским нравам. Так что, при ловкости и осторожности, можно все-таки добиться взаимного согласия, не вызывая к тому же негодования мужского населения острова. Чем некоторые наиболее хитрые испанские молодцы и воспользовались. Оказалось, что ревность так же незнакома островитянам, как и чувство стыда.
И все-таки адмирал еще и еще раз призвал своих подчиненных к вежливости и осторожности. Тем более, ни в коем случае не обижая этих наивных и беззащитных детей новой земли.
Скоро между туземцами и испанцами завязались самые дружеские отношения. Ребятишки угощали приплывших на кораблях какими-то незнакомыми плодами, напоминавшими по форме огромные сосновые шишки[10], но внутри оказавшиеся сочными, вкусными и ароматными, напоминая отдаленно самые спелые и сладкие дыни. Приносили и другие серповидные плоды желтого цвета, у которых под кожурой была вкусная и сытная мякоть. В изящно плетенных корзинах предлагались еще какие-то ягоды, похожие на виноград, а также рыба и мясо (по-видимому, черепашье) подкопченое и зажаренное на костре.
Взамен съестных припасов туземцы (которых как-то незаметно стали называть индейцами), получали от щедрых белых людей разные блестящие безделушки – стеклянные бусы, медные колокольчики и бубенчики, какую-то ярмарочную мишуру и лоскуты ярких дешевых тканей.
Ренцо и молодой матрос Санчес особенно успешно общались с туземцем примерно своих лет, которого звали, как стало понятно после некоторых усилий, Аотако. Индеец оказался очень толковый и довольно быстро стал запоминать имена новых приятелей: Энсо и Сантес. Запоминал он и некоторые понятия по-испански, а его белые собратья тоже пытались усвоить названия некоторых предметов и вещей – таких, как рука, голова, дерево, девушка, рыба, колокольчик и прочие – на языке индейцев.
Конечно, помогали друг другу при помощи жестов, мимики, даже при помощи рисунков на песке.
Наиболее хитрые испанцы легко выманивали у наивных дикарей драгоценные жемчужины, а те с удовольствием отдавали их в обмен на какие-нибудь побрякушки. Однажды Санчес, стоя рядом с Ренцо и Аотако, почистил песком из мелкого ручейка свой нательный серебряный крестик. То же сделал и Ренцо со своим крестиком.
Тогда Аотако вынул из головных украшений полукруглую пластинку темного металла и почистил ее песком. Каково было изумление молодых мореходов, когда темная пластинка Аотако засияла на солнце, как полновесный дублон.
У Санчеса сверкнули глаза, Ренцо разинул рот.
– Золото! – сразу осипшим голосом произнес Санчес.
Он предложил Аотако поменять золотую пластинку на стеклянную плошку для масляного светильника. Тот с восторгом согласился.
Этот случай стал известен всем и слух о золоте мгновенно облетел весь берег. Испанцы начали приглядываться к вещицам и кусочкам темноватого металла, которые имели некоторые туземцы. Они предлагали обмен на любую чепуху из Европы и становились обладателями значительных частиц драгоценного металла.
Происшедшее с Аотако и другими индейцами дало испанцам преувеличенное понятие о богатствах открытого острова и распалило их жадность.
Когда они настолько освоились с туземцами, что более-менее свободно могли объясняться с ними, то узнали: золото здесь получают с большого острова, лежащего на юге, неподалеку, где оно находится в изобилии и не особенно ценится местными жителями.
Об этом тотчас доложили адмиралу Колону. Мессер Колон, конечно, подумал, что это таинственная островная страна Ципанго, богатства которой так заманчиво описал в книге о своих путешествиях венецианец Марко Поло.
Туземцы объявили, что с юга же приходят на больших лодках страшные враги, уводящие отсюда пленных и, говорят, поедающие их. Это тоже напомнило адмиралу рассказы Марко Поло о нравах и обычаях обитателей востока Азии. Там, на восход солнца от империи Катай, лежат острова, на которых процветают жестокость и людоедство. Это еще больше укрепило уверенность мессера Колона, что он достиг богатых стран Азии, описанных знаменитым путешественником.
Адмирал решил идти к югу, чтобы отыскать ту богатую золотом и прочими драгоценностями страну, о которой говорили туземцы. Он взял в качестве переводчиков и проводников семерых островитян, в их числе Аотако. Индейцы охотно отправились с чужеземцами, представлявшимися им сынами неба, настоящими богами.
Удалившись от острова Сан-Сальвадор, Кристобаль Колон заметил на горизонте множество мелких островков. Это еще более укрепило его в мысли, что перед ним восточный край Азии, ибо его самым достоверным указчиком того, что так и должно быть, являлся все тот же Марко Поло. К некоторым островам, наиболее крупным, адмирал приказывал пристать.
Туземцы везде встречали пришельцев из неведомых стран самым радушным образом, с благоговением и почетом. На расспросы о стране, богатой золотом, они так же, как сан-сальвадорцы, протягивали руки на юг. Там, объясняли они испанцам, находится весьма большой остров, целая страна, и называется она Куба.
Итак, следуя всем этим мнениям островитян, три каравеллы продолжали плыть к югу, пока действительно не увидели большую землю с удобной гаванью, полной местных легоньких лодок, в которых умело управлялись короткими веслами, похожими на лопаты, рыбаки с плетенными из лиан сетями или воины, державшие в руках тонкие копья с наконечниками из кости.
– О, да эти туземцы гораздо пригляднее живут, чем наши прежние знакомые, – посмеиваясь, говорили между собой испанцы. – Они даже прикрывают срам лоскутком или передником. Некоторые носят на головах корзины с фруктами, совсем как наши кастильские деревенские торговки на рынке. Здешние-то красотки имеют юбку до колен, накидывают на голову что-то вроде мантильи (шаль, покрывало в Испании).
– Хижины у них вообще не хуже, чем у наших пастухов, ночующих в горах Сьера-Невады. В хижинах кое-какая мебель, так сказать, – острил язвительный обычно Крот Гонсалес. – Гляди-ка, скамеечки, столики с глиняными горшками. Циновки на полу постелены. А спят-то в плетеных постелях, привязанных к столбам посреди жилья. Знай, качайся себе туда-сюда… И спать, верно, некогда. К чему бы это?
– Я думаю, – серьезно высказался опытный пожилой матрос, бывавший в разных далеких странах, – это чтобы ночью не подползла да не укусила ядовитая змея, вот к чему это.
– Что ж неглупо, – решили между собой матросы.
– Надо бы побывать в глубине этого большого острова, – заявил молодой матрос Санчес. – Порыскать, как следует, насчет золота.
– Я слышал, у них в глубине леса большой город, а в нем живет главный вождь. Вот уж где, наверно, богатства, – зашмыгал острым носом Крот Гонсалес.
Адмирал Колон послал отряд матросов с аркебузами и пиками, чтобы предстать перел индейским вождем во всем могуществе испанской короны. Возглавил отряд его родственник де Арана.
Однако, найдя «столицу», испанцы были разочарованы. Огромный, по понятиям туземцев, город был просто большой деревней, такой же бедной и жалкой, как виденные мореплавателями на других островах. В середине деревни стояла большая (опять же в сравнении с прочими лачугами) хижина с двумя переходами в соседние помещения. А главный вождь острова Кубы тоже выглядел довольно убого – полуголый, старый и бестолковый.
Единственная новость, принесенная отрядом, вернувшимся из «столицы», состояла в странных занятиях некоторых жителей, нередко державших в руках коричневые трубочки из свернутых листьев. Эти трубочки поджигали с одного конца, а с другого втягивали ртом дым, который затем выдыхали. На вопрос «зачем они это делают?» туземцы отвечали: они отгоняют злых духов леса и укрепляют свое здоровье.
Все-таки после долгих расспросов испанцы выяснили у кубинских туземцев наличие значительного количества золота неподалеку, в некой стране Бабек. Впрочем, приятель Ренцо сообразительный Аотако добился у кого-то из местных (он понимал их лучше приплывших «сынов неба»), что посыл жаждущих золота в страну Бабек неправильный. Аотако заявил: «Бабек плохо. Да, там есть золото. Но его мало. Вон как у той девушки с золотым колечком в носу. По-настоящему много золота… уэх! уэх! (Он взмахнул обеими руками, словно сгребал нечто сыпучее.) Много золота на острове Богио. Плыть целый день. И увидите большую-пребольшую (он опять махал руками) страну с горами».
Ренцо и Санчес пошли к адмиралу и доложили о настоящем золотом рае. Адмирал Колон тотчас отдал приказ всем трем каравеллам плыть к югу.
Когда же суда испанцев отвалили от Кубы и направились на поиски Бабека или Богио, еще один из проводников с Сан-Сальвадора, коверкая слова по-испански: «золото», «плыть» и «очень много», помотал головой, ткнул пальцем в Аотако и твердо объявил:
– Нет Богио. Мало золото. Много золото… страна Каритаба.
Тогда Аотако подошел к своему собрату, тоже молодому индейцу. И дал ему крепкую затрещину. После чего меднокожие юноши поссорились. Испанцы едва их растащили.
– У… язычники безмозглые! – хмуро сказал пожилой матрос, некогда побывавший севернее Англии. – Еще раз будете путать, выброшу за борт акулам на ужин.
Адмирал Колон решил продолжать поиски таинственной страны.
Корабли побывали еще на нескольких островах и скоро приблизились к большому острову, признанному туземцами за Бабек. Он уже собрался отдать приказ пришвартоваться к довольно высокому гористому берегу, как ветер с юга усилился. Океан заревел, пена на гребнях волн закипела – плыть на юг стало невозможно. Пришлось возвращаться в удобную бухту Кубы.
Но когда флотилия приблизилась к ней, каравелла «Пинта», которой командовал старший брат палосских мореходов, капитан Алонсо Пинсон, неожиданно повернул назад и скоро скрылся из вида.