Генуэзцы владели множеством островов Средиземного моря. В Византийской империи им принадлежала целая колония Галата. Они проникли в Черное море, где полностью захватили побережье с крепостью Каффой[7].
Вообще города Верхней Италии были наиболее богатой частью тогдашней Европы. Богатство давало им независимость от феодальных владетелей – от всех этих полунищих королей, герцогов, графов и баронов, от католических прелатов, епископов, архиепископов, иной раз даже от самого римского папы.
Каждый из городов Верхней Италии являлся самостоятельной республикой со своими выборными сенатами – сборищем богатейших купцов, владевших флотилиями кораблей. Они считали себя патрициями, будто копируя сенат Древнего республиканского Рима. Впрочем, иногда в представители этого высокого сословия пробивались и сыновья простых людей – капитанов торговых судов, даже ремесленников: шерстобитов, литейщиков, мастеров серебряных дел.
Между италийскими городами постоянно вспыхивали враждебные столкновения на суше и на море. Первыми из таких прославленных городов обозначались Венеция и Генуя; первая именовала себя Царицей Адриатики, вторая – Геновой Великолепной. Правда, кроме италийских республик, испанцы, португальцы, а затем и голландцы, тоже стремились прокладывать пути для мировой торговли, становились их могущественными соперниками.
Однако наиболее ощутимыми были удары, наносимые венецианцам и генуэзцам турками – новыми захватчиками и претендентами на владение Средиземноморьем. Они уже владели большей частью Балканского полуострова – Грецией, Болгарией, Македонией, Сербией. Они вышли к побережью Адриатического моря и захватили ряд крупных территорий в Северной Африке (Триполи, Тунисе, Алжире). Они превратили эти места в целый ряд разбойничьих государств.
Южные области Италии, остров Сицилия и многие другие, прежде процветающие берега, жестоко страдали от турецких пиратов. Турки уничтожали христианское население сотнями тысяч. Это была большая часть народов, живших здесь прежде достаточно свободно, несмотря на распри между собой и давление сарацин.
Иногда некоторые христианские государи оказывались в роли предателей и помогали туркам победить своих прежних соперников. Соперничество христианских государей приводило к тому, что турки стали повелителями Ближнего Востока, в том числе Палестины. И в Европе, как несколько веков назад, снова распространилось духовное возбуждение, призывавшее христианских воинов собрать большое войско и, как когда-то, снова устремиться в Святую землю (Палестину), отвоевывать у мусульман Иерусалим и освобождать Гроб Господень. Но для этого требовались огромные богатства.
Времена настали другие. В бою побеждали не бесстрашные рыцари-копейщики и меченосцы. Лучников заменяли постепенно стрелки из арбалетов, но главное – требовалось употребление огнестрельного оружия. Луки и стрелы, даже арбалеты, были уже недостаточны.
Требовались аркебузы, стрелявшие свинцовыми пулями. А морские сражения могли быть успешны только при наличии артиллерии – быстро распространились бомбарды (пушки), стрелявшие чугунными ядрами.
Для победы нужны были сотни пушек, тысячи ядер, свинцовые пули для аркебуз, порох, сера, селитра… И вместо галер, которые еще служили иногда для морской торговли, следовало иметь флот, состоявший из быстроходных каравелл – без весел, зато с более сложной системой управления парусами.
Обо всем этом без умолку говорил черноволосый Чекко, который превратился из враждебного ругателя в доброжелательного спутника Ренцо. Ох, сколько всякой всячины знал этот ученик живописца и картографа!
Юноши долго шли узкими улочками, где едва разойтись двум прохожим или ослу с поклажей. Наконец они вышли к верфям, где ватаги рабочих строили и оснащали корабли. Если смотреть на них сверху, откуда и выбегали все гористые генуэзские улицы, то берег бухты напоминал муравейник. Казалось, муравьи тащат соломинки и травинки для своего жилища. Только приблизившись, становилось понятно: сотни строителей несут, обтесывают, строгают бревна и доски, тянут канаты и налаживают снасти судов.
А там, где кончалась суша, где уже плескались замусоренные опилками морские волны, раскачивалось множество пришвартованных к причалам или стоящих на якоре каравелл, галер, галиотов, барок и прочих, более мелких судов – как торговых, так и военных. Хотя иной раз и на торговых кораблях пушек было не намного меньше, чем на военных. Выходить далеко в море, приближаться к чужим берегам оказывалось настолько рискованным, что торговля или сугубо военные предприятия мало чем отличались друг от друга.
Среди множества одноэтажных, двухэтажных и даже трехэтажных кирпичных домов, расположенных вблизи берега, Чекко указал на высокий, хотя и облупленный дом, в котором дверь оказывалась почти под крышей. К ней вела деревянная, довольно шаткая лестница. Из двери навстречу юношам вышла какая-то взлохмаченная женщина средних лет с корзиной в руке.
– Привет тебе, любезная Мариэтта, – сказал Чекко и подмигнул Ренцо. – Это наша уважаемая кормилица. Если бы не она… И хозяин, и все остальные домочадцы были бы голодными. От нее зависит – будет сегодня в доме обед и ужин… или не будет ничего.
– Вот и пошли со мной на рынок, будешь таскать корзину с провизией, – ткнула в него пальцем Мариетта, видно, здешняя кухарка. – Давай, поворачивайся. Нечего болтаться с утра неизвестно где.
– Никак не могу сегодня, драгоценная Мариэтта, да поможет тебе Матерь Божия… Я привел для синьора Пьетро нового помощника, толкового молодца.
– Ну, так я и знала… Еще один оболтус явился на мою голову, – рассердилась Мариэтта.
– А я сейчас же вышлю тебе Луиджи. Он и будет носить за тобой корзину, – бодро пообещал Чекко и потащил за рукав Ренцо.
Они вошли в просторное помещение, где на дощатых столах были разложены большие листы толстой бумаги. На некоторых уже были нанесены очертания берегов, островов, мысов и заливов, а так же разных городов и приморских гаваней. Одни были еще в начальной стадии работ, другие уже радовали глаз красочными участками, линиями синих течений и четкими надписями черной тушью.
Художник и картограф Пьетро Пинетти, человек небольшого роста с острой бородкой и добродушным выражением лица встретил юношей приветливо. Ренцо вежливо ему поклонился. Он сразу почувствовал надежду на будущее благоприятное устройство своей жизни.
– Доброе утро, хозяин, – сказал Чекко. – Вот привел вам парня, умеющего наносить очертания нужного вида с помощью грифеля. Если вы научите его пользоваться красками и делать красивые надписи латинским шрифтом, то у вас через некоторое время будет еще один помощник, не считая меня и Луиджи… Кстати, его ждет наша Мариэтта. Ты должен таскать за ней на рынке корзину с провизией. – Он заявил это круглолицему светловолосому юноше лет двадцати. Луиджи не стал спорить, надел шапку с петушиным пером и скрылся за дверью.
– Садись на скамью, – предложил Ренцо синьор Петро. – Расскажи о себе и объясни…
– Синьор, – почтительно вмешался Чекко, – гораздо лучше будет, если все, что требуется для выяснения обстоятельств, расскажу я.
– Что ж, давай, представь мне нового помощника, Чекко, – засмеялся синьор Пинетти.
И Чекко, не забыв объявить, что нового товарища зовут Ренцо, бойко выложил перед хозяином все, что произошло на площади перед замком Сан-Джордже, не упоминая только о драке. Зато он весьма подробно распространился про всё остальное. Когда он наконец умолк, синьор Пьетро печально покачал головой.
– Во-первых, жаль бедную Лауретту. Боже, как жестоки наши законы и порядки, тем более когда жестокость необоснованна да еще исходит от решения церковных властей. Ну что касается невезения, постигшего Ренцо, ничего не поделаешь с грубой жадностью кондотьеров. К твоему хозяину, тебе, и правда, лучше не показываться. Когда-нибудь ты сможешь заработать и скопить ту сумму, которую ты обязан возвратить мастеру Мадини. Что ж, живи у меня, учись картографии. Учись усердно и внимательно. Кораблей и морских походов становится все больше. Капитаны каравелл, а их многие сотни во всех странах, хотят иметь точные, достоверные и красивые карты. Их требуются уже тысячи. Правильно нарисованная, мастерски исполненная карта стоит иной раз не меньше, чем портрет какой-нибудь титулованной особы. Учись, мальчик. Я со своей стороны желаю тебе только добра.
– Благодарю вас, синьор Пьетро, – прижав руку к груди, сказал Ренцо, – да благословит вас Господь за вашу доброту.
И Ренцо остался в доме синьора Пинетти. Вместе с другими учениками он постигал искусство картографии. Конечно, ему трудно было достичь тех успехов, которые уже имели Чекко и Луиджи. Но скоро и ему мастер стал поручать ответственные части работы.
Кроме того, находиться в доме Пьетро Пинетти было гораздо интересней, чем в душной мастерской мастера Мадини.
В доме с лестницей, ведущей под самую крышу, на третий этаж, в мастерской художника часто появлялись крепкие мужчины с загорелыми, грубоватыми от морского ветра лицами. Среди них были и скромно одетые хозяева небольших торговых судов, и владельцы быстроходных каравелл, а иногда и водители целых флотилий.
Иногда заявлялись разодетые в бархатные колеты и плащи, украшенные мехом куницы, сопровождаемые слугами важные адмиралы, утвержденные генуэзским сенатом. Но и они вежливо снимали шляпы со страусовыми перьями перед умелым картографом. Они доставали звенящие дукатами кошельки, когда расплачивались с именитым мастером за большую расцвеченную яркими красками карту Европы или западного берега Африки. Там были точно обозначены и прилегающие Азорские, Канарские и прочие острова, давно захваченные, правда, португальцами.
Были и украшательства, вроде странной человеческой головы с раздутыми, как пузыри, щеками и будто дующими толстыми губищами, что изображало тот или иной ветер, возникающий в разных местах в определенное время года.
Ближе к вечеру, почти ежедневно, приходили приятели-художники, тоже живущие от продажи рисованных географических карт. Щедрый хозяин приказывал кухарке Мариэтте накрыть один из столов для дружеского ужина.
И хотя ужины были не столь изысканными, но зато обильными. Жареная рыба, кусками разложенная на блюдах, всевозможные оставляемые приливом закуски, вроде устриц, улиток, крабов и мяса морских ежей. Кроме того, Мариэтта варила большую миску бобов с чесноком. Остальное – овечий сыр, хлеб и вино.
Среди гостей, известных и менее известных картографов, выделялся один весьма знаменитый, по имени Кристофоро Коломбо, коренной генуэзец, сын шерстобита, сам с детства занимавшийся ремеслом. Мужчина лет пятидесяти, плотный и статный, привлекавший внимание чрезвычайно серьезным и благородным выражением лица. Зачесанные назад, чуть седеющие волосы открывали широкий лоб, на котором словно было написано нечто значительное и необычайное, постоянно тревожащее синьора Коломбо.
Хозяин относился к этому гостю с особым почтением. Прочитавший множество разных книг, не столько образованный, сколько высоко самообразованный человек, он и как рисовальщик географических карт, являлся чуть ли ни ведущим среди остальных мастеров этого дела. Однажды, в свободное от работы время, синьор Пьетро рассказал ученикам о жизни столь примечательного генуэзца. Оказалось, несмотря на скромное происхождение, Кристофоро Коломбо уже давно известен многим знатным и влиятельным особам как в Генуе, так и в других городах Италии, и даже в иных странах Европы. Мессер Кристофоро был знаменит своими превосходными картами, которые он уточнял с помощью сведений, почерпнутых из старинных книг прославленных путешественников, но так же и узнанное в рассказах ныне живущих мореплавателей. Его карты особенно ценились людьми, стремившимися освоить новые торговые пути. Тем более, что старые дороги в страны Востока стали недоступны из-за турецких завоеваний.
В четырнадцать лет Кристофоро бросил занятие шерстобита и удостоился стать матросом на каком-то военном корабле. Словом, Кристофоро начал жизнь моряка в возрасте подростка. Вскоре он был ранен при абордажной резне с турками, а в двадцать четыре года уже назначен офицером на одну из лучших каравелл генуэзской флотилии.
– Когда же синьор Кристофоро превратился из военного моряка в рисовальщика карт? – Ренцо слушал рассказ Пьетро Пинетти с восторгом, как дети слушают сказки о волшебниках и героях.
– Как и многие, связанные с морем, Кристофоро мечтает о новых походах против неверных.
– Я слышал, хозяин, – смело вмешался Чекко, – синьор Коломбо буквально грезит об освобождении Гроба Господня.
– Это верно. Такие настроения и призывы доносятся отовсюду. Но многие в христианских странах понимают: для этого предприятия потребуется огромное войско, вооруженное аркебузами и бомбардами. А значит, нужны богатства, мешки золота, чтобы все это заказать в оружейных мастерских по всей Европе. Нужны сотни военных кораблей и просто неисчислимая армия пеших бойцов… Иначе не победить турецкого султана.
В те вечера, когда у Пьетро Пинетти были гости и он устраивал дружеские ужины, Чекко и Ренцо, да и Луиджи тоже, прислуживали гостям. Они, конечно, и не мечтали оказаться за столом, но зато могли беспрепятственно слушать их разговоры.
Ренцо особенно привлекало то, что рассказывал синьор Коломбо и все, о чем он рассуждал.
Однажды Коломбо вспомнил о том, как он, будучи на генуэзской каравелле, вступил в сражение против французского флота. Французы без предупреждения и без видимых причин начали обстреливать генуэзцев из бомбард. Генуэзский корабль загорелся. Французы стали приближаться, собираясь, видимо, захватить горевшее судно.
Выбора не было: попасть в плен или спасаться вплавь. Большинство прыгнули за борт и поплыли к берегу. Среди них был и Коломбо.
– Мне Господь послал достаточно упорства, – сказал в заключение синьор Кристофоро. – Но многие мои товарищи вынуждены были погибнуть. Я и еще несколько человек достигли берега. – Он поднял глаза к висевшему на стене распятию и перекрестился.
Слушавшие рассказ Коломбо последовали его примеру.
– Все в руках Господних, – произнес Пинетти. – И мы имеем удовольствие видеть вас живым.
– Вот я и воспользовался случаем. Перестал воевать и принялся рисовать карты для мореходов, – засмеялся Коломбо.
Присутствующие тоже рассмеялись и закивали одобрительно.
– Вы, кажется, говорили, что там, в Португалии, и женились, дорогой друг, – подмигнул почетному гостю Пинетти.
Синьор Кристофоро встал из-за стола и в возбуждении расхаживал по комнате.
– Так, а как же с женитьбой? – снова напомнил один из гостей. – Об этом вы ничего не сказали.
– Это случилось несколько позже, – продолжил, останавливаясь, знаменитый картограф. – Брат Бартоломео хотел сосватать для меня дочь своего начальника. Я женился на его дочери. Ее звали Филиппа. Она была красивая, воспитанная в лучших манерах, кроткая и скромная девушка.
– Что довольно редко для пылких португальских девиц, – весело вмешался щеголь Казальо.
– Продолжайте, продолжайте, синьор Христофоро. Эй, Чекко, разливай гостям вино. Что это ты задремал, парень?
– Я не сплю, хозяин. Я просто заслушался рассказами мессера Коломбо, – встрепенулся Чекко.
– Вскоре после венчания с Филиппой, – сказал Коломбо, – моего тестя назначили губернатором острова Порто-Санто, что неподалеку от африканского берега. Туда я и переехал с Филиппой. Там у нас родился сын Диего.
– Поздравляем вас, досточтимый мессер Кристофоро, – воскликнули все за столом.
– Благодарю вас. Но, оставляя семейные дела в стороне, я хочу возвратиться к той теме наших споров, которая волнует нас как картографов. В основе нашего общего мнения лежит понятие о шарообразности земли, которое пока не поддерживается церковными властями…
– Но в прямую уже и не отвергается, – засмеялся Эсальтато.
– Во всяком случае, за утверждение этого светского догмата, – хмурясь, сказал Пинетти, – вас уже не схватят и не поволокут на костер.
– Может быть… – неуверенно и загадочно произнес Франко Казальо.
– Я внимательно изучил книгу мессера Марко Поло, венецианского купца, великого землепроходца, побывавшего в империи Чинца или Цинца, завоеванной тогда монгольскими ханами, – задумчиво сказал Коломбо. – Я даже позволил себе испещрить многие страницы своими пометками, чтобы ничего важного не позабыть. Сам венецианец сумел стать крупным чиновником у великого хана монголов, завоевавших эту огромную, многонаселенную, таинственную страну. Кстати, сам Марко Поло называет ее Катай, а не Чинца, как принято в Европе.
– Я тоже читал книгу венецианского путешественника, – заметил Эсальтато. – Многое мне показалось какой-то не очень достоверной сказкой. Например, там где говорится, будто существует страна, где якобы живут люди с одной рукой и одной ногой. Поэтому, мол, они не ходят в вертикальном положении, а постоянно крутятся колесом.
Все присутствующие засмеялись. Особенно весело хохотал Чекко, пока хозяин не погрозил ему пальцем из-за его излишней несдержанности. Но Чекко не особенно смутился.
– Я тоже умею катиться колесом, – заявил он с задором. – Ведь я до четырнадцати лет выступал на праздничных торжищах в разъездном балагане. Мне это и сейчас ничего не стоит.
– А в другом месте у Поло есть запись про такое место, где люди могут снимать с плеч свою собственную голову. Они часто носят ее в руках или под мышкой.
– Ну, это уж абсолютная чушь, – разом заговорили все картографы, а Эсальтато попросту возмутился от такого вранья.
– Дело в том, – раздумчиво произнес Коломбо, – что мессер Марко Поло писал свою великолепную книгу не собственной рукой. Он находился тогда в плену, у нас в Генуе, в тюрьме замка Сан-Джордже. Всего пробыл здесь четыре года. А книгу он диктовал одному заключенному, сидевшему с ним за участие в военной стычке галер. Его звали Рустичелло. Говорят, родом он был из города Пизы, и занятие его в обычное время заключалось в писании рыцарских романов. Но вы, конечно, знаете, что эти проворные господа сочиняют в своих романах? Кроме бесконечных погонь, сражений, поединков между королями, герцогами, графами и прочими героями там участвуют еще и великаны, чудовища, злые волшебники и прочие сказочные существа. Ничего нет удивительного, если Рустичелло в правдивые и трезвые сообщения венецианца внёс для развлечения публики откровенные выдумки. Так и остались наряду с деловыми сообщениями всякие неимоверные глупости.
Молодой картограф Козальо пожал плечами. Он переглянулся с Эсальтато, и на губах его промелькнула усмешка. Он явно скептически относился к экзальтированной и безыскусственной вере синьора Коломбо.
– Это именно те места в неизведанной Азии, где можно приобрести неисчислимые богатства. Он сообщает о том, что у местной знати неимоверное количество золота и драгоценных камней. Даже крестьяне во время свадьбы украшают невест, как принцесс, золотыми браслетами, ожерельями, кольцами и диадемами. А в храме на таинственном острове находится статуя их главного идола Бодисатвы. Марко Поло указывает, что во лбу этого идола или в его короне вкраплен рубин величиной с человеческую ладонь. Красный свет от такого огромного рубина озаряет лицо Бодисатвы, словно горит неугасимый светильник.
– Господи, сколько же полновесных золотых дукатов может стоить этот рубин, если его продать на европейском рынке! – воскликнул кто-то из гостей. – На такие деньги можно нанять и вооружить любое войско!
– В книге мессера Марко есть указание следующего содержания. – Коломбо продолжал ту же тему. – Неподалеку от завоеванной монгольскими ханами страны, названной Поло страна Катай, расположена на нескольких островах еще одна сильная держава, которую он именует Сипанго или Ципанго. Люди, населяющие эти земли, внешне похожи на тех, что живут в империи Катай. В этом самом Ципанго тоже, как и в Катае, умеют ткать шелк разных раскрасок, с причудливыми и красивыми узорами. Но действительно поражает сообщение венецианца об огромном количестве золота в этой стране. Мессер Марко пишет, что все крыши домов в столице Сипанго покрыты золотом.
– Я бы поправил вас, мессер Коломбо, – сказал Эсальтато, человек упорный, не менее Коломбо увлеченный дошедшими до его времени письменными свидетельствами. – Так вот, в книге Марко Поло, где говорится о золотых крышах, не совсем ясно: сам ли венецианец бывал на тех островах или только разговаривал с людьми, там якобы побывавшими.
– Не знаю, чем объяснить мою доверчивость, но я верю Марко Поло, – несколько смущенно улыбнувшись, сказал Коломбо. – И тем более, если мы все-таки убеждены в шарообразности планеты, на которой живем, то напрашивается вывод: двигаясь на восток через турецкие и сарацинские земли, можно сушей достичь империи Катай, а южнее – Индии, а еще дальше к восходу солнца, через тамошнее море оказаться у города с золотыми крышами. Но тогда, рассуждая логически, двигаясь от европейских берегов наоборот, то есть через Западный океан… противоположный маршрут приведет… Нет, лучше скажем: должен привести наши каравеллы в страну Ципанго, в империю Катай, и даже, вполне вероятно, в Индию.
– Ваша логика убеждает. Но хотелось бы более материальных подтверждений этой риторической слаженности.
Коломбо вдруг быстро повернулся, отошел от окна, где небо уже темнело и высоко над Генуей показалась луна. Он наклонился к столу, уставленному остатками ужина.
– Послушайте меня, друзья мои, и я сумею убедить вас вполне доказательным рассказом. Когда я жил на Азорских островах со своей женой Филиппой, тестем – губернатором Перестрелло и моим братом Бартоломео, я, держа в уме предположение о пути через океан, часто посещал побережья многих островов, обращенных на запад. Особенно тщательно я рассматривал эти места после сильных штормов, которые происходили от ветров, дующих со стороны солнечного заката.
– Вполне разумное положение, – словно бы подтвердил сказанное Коломбо синьор Пинетти. – Продолжайте, пожалуйста.
– Так вот, у берегов, обращенных к западу, я не единожды находил пригнанные ветром через пространство океанских пучин огромные стволы деревьев с зелеными листьями. Следовательно, расстояние от Азорских островов до неизвестного нам берега на противоположной стороне океана не такое уж огромное.
– Конечно, раз листья на деревьях не успели завянуть или отмокнуть, – поддакнул Пинетти. – И эти не с африканского или, тем более не с европейского берега. Значит, они росли на суше где-то на той стороне…
– Однажды я нашел кусок дерева, явно обработанного человеческими руками, каким-то острым орудием. На куске дерева было вырезано изображение некого идола… но с явными человекоподобными чертами: носом, глазами, губами и с большими ушами, как бы оттянутыми мочками ушей. – Мессер Коломбо показал, какими примерно были уши неизвестного идола. – И наконец… моим братом Бартоломео и несколькими матросами обнаружили два трупа, тоже пригнанные ветром.
– Как только их не сожрали акулы! – удивился Козальо.
– Эти трупы людей неизвестной расы, – продолжал Коломбо, – не походили на негров или европейцев – южных или северных. Скорее, по сведениям моряков, побывавших некогда в Крыму, за Понтом Евксинским, эти доставленные штормами мертвецы своими скулами и узким разрезом глаз походили на татар или другие народы из татарских степей. Как вы знаете, так условно обозначаются на картах лежавшие за огромной рекой Итиль[8], за бесконечно пространными степями, где кочуют или кочевали во времена Марко Поло подданные Татарского хана, бравшего дань с московитов, русов, буртасов, аланов и сотни других народов вплоть до завоеванной империи Катай.
– Мне кажется, у вас вполне достаточно причин обратиться к сильным мира сего, к властным и богатым людям за помощью в осуществлении ваших устремлений переплыть океан в западном направлении, – подытожил рассказы мессера Коломбо Пьетро Пинетти.
– Да, я считаю: за океаном и есть край того таинственного Востока, богатства которого нужны для освобождении Святой земли, – подтвердил Коломбо. – Я прожил на Азорских островах и в самой Португалии восемь лет. Я не сомневался, что всякое правительство, которому я предложил бы создать флотилию, с готовностью даст средства ввиду неисчислимых выгод, грядущих после открытия богатых стран, лежащих за океаном на запад от Европы. Именно из-за этих будущих выгод я желал, чтобы это плавание поддержало мое отечество – Генуя.
– Почему же до сих пор оно не осуществлено? – спросил Пинетти. – Почему вы здесь не в качестве водителя флотилии, а продолжаете работать картографом?
– Я покинул Португалию, хотя был представлен ко двору короля Альфонсо Пятого. Сам король удостоил меня беседы. В ней я изложил свои доводы, о коих мы сегодня говорили. Однако король засомневался в достоверности моих сведений. Но, по-моему, он хотел, чтобы во главе будущего похода оказался португальский флотоводец. Альфонсо Пятый необычайно ревностно поддерживает стремление португальских капитанов в освоении африканского берега. У него есть твердое намерение найти человека, который бы обогнул материк и узнал пути к Индии.
– Так отчего вы снова в Генуе? – взволнованно спросил Эсальтато.
– Вы обращались в генуэзский сенат? – перебил его Пьетро Пинетти.
– Я обращался в сенат, вооружившись всеми имеющимися у меня документами и картами.
– И что же?
– Сенат в глубоком молчании выслушал мой доклад. Мне показалось, что сенаторы были очень заинтересованы, Они долго совещались потом и предложили мне явиться назавтра для окончательного ответа. Я пришел на следующий день.
– Каков же был ответ сената Генуи?
– Мне отказали по причине недостаточности государственной казны.