Из сна меня вернули мужские голоса в коридоре. Один из них, самый громкий, принадлежит Дженкинсу. Он стучит в двери и командует, чтобы все мужчины немедленно собирались на улицу. По-моему, ещё вчера нужно было так поступить – принудить всех, а не искать добровольцев.
Я поднялся рывком с кровати, потянулся и с дрожью вспомнил прошедшую ночь. Смотреть в окно до сих пор боязно, несмотря на то, что уже рассвело. Не успел я надеть свитер, как постучался Дженкинс. Должен отметить, под его увесистым кулаком дерево жалобно трещит и больше напоминает картон. В ушах звенит от этого грохота, поэтому я открыл сразу, не дожидаясь, пока Николас решит, что я всё ещё сплю без задних ног и его не услышал.
– Доброе утро, – тут же сказал я. – Такая рань, а Вы уже рвётесь в бой?
– Как иначе, Габриэль? Лучший кусок достаётся первому. Уверен, Вам эта истина известна как никому другому, мой друг, – он протянул мне руку. – Что ж, увидимся снаружи.
Дженкинс деловито прошёл дальше. За ним последовал высокий мужчина с узким лицом. Тёмно-синяя ткань костюма придаёт его лицу болезненный неприятный оттенок. Невольно мне снова вспомнилось женское лицо из окна. Вместо приветствия мужчина пробурчал что-то, кивнул и старался не отставать от Дженкинса. Я уже видел этого господина пару раз во время ужина. Силюсь вспомнить хотя бы его фамилию, но безуспешно.
Наконец я собрался и присоединился к остальным на улице. Сыплет мелкий снег, ночью температура опустилась ещё, и каждый шаг отдаётся хрустом. Над головой белеет небо, солнце такое же белое, выделяется на общем фоне лишь блёкло-жёлтым нимбом. Если бы не громогласные голоса Дженкинса и Ричарда Беннетта, начальника поезда, то лес затягивал бы нас в свои дебри приятным шелестом и безмятежным спокойствием.
Следом за мной из поезда неуклюже вывалился молодой мужчина. Средний рост, внешность неприметна, даже пальто настолько обыкновенное, что такого прохожего, будь он твоим самым лучшим другом, ни за что не заметишь в толпе. Наверное, единственная его отличительная черта – привычка держать грудь колесом. Мужчина также в отличной физической форме, а в его нелепом появлении виновата подруга, на которую он засмотрелся.
– Тедди Джонс, – решительно представился он. – А Вы, если не ошибаюсь, мистер Стоун?
– Именно.
– Не думал, что однажды мы вот так, – он коротко рассмеялся и нервно поправил воротник пальто.
– Вот так что?
– Снег чистить будем. Надо же! – воскликнул Джонс. – Какое ещё открытие меня сегодня ждёт? Может, Эрин скажет, что наконец согласна выйти за меня? – он рассмеялся. – Я был бы счастлив, а Вы?
– Вряд ли, – я пожал плечами, – мы с Эрин ведь даже не знакомы.
– А Вы шутник, мистер Стоун, – Джонс смерил меня взглядом с лисьим прищуром. – Так и не скажешь.
Тедди достал портсигар и закурил сигареты-самокрутки. Он с удовольствием, прикрывая глаза, затянулся, а затем выпустил изо рта облако плотного дыма. Пока мы оба шли к завалу, Тедди Джонс всё расспрашивал, каким ветром меня занесло на этот поезд, о моих планах на будущее и между тем не забывал сам отвечать на свои же вопросы. Так я, совершенно того не желая, узнал, что Тедди заложил украшения своей покойной первой супруги и намеревался в третий раз сделать предложение Эрин – будущей миссис Джонс. Мне также стало известно о двух племянниках-сиротах, которых взял под опеку мой чересчур болтливый собеседник. О его больной собаке, друзьях из колледжа и огромном поместье любимой тётушки, доставшееся Джонсу в наследство совсем недавно.
Наконец, я заметил грозную, хоть и не самую высокую, фигуру Дженкинса и выдохнул. Мне не терпелось приступить к работе, только бы больше не слушать о жизни Тедди. Я схватился за лопату и сразу же направился к дальней точке завала, но меня попросили вернуться Беннетт и Дженкинс.
– Габриэль! – повторил Дженкинс. – Пошли, они тут сами справятся.
– И запомните, – сурово сказал Беннетт, – никакой хвои, только лиственные!
Дженкинс отсалютовал, вручил мне фонарь, сам закинул на плечо топор и, кажется, даже ни на секунду не задумавшись, направился прямо в лесную чащу. Я с трудом следовал за ним, и, скажу честно, не до конца доверял его резвости. Дженкинс скакал впереди меня из одного сугроба в другой, а я едва переставляю ноги. Брюки вместе с обувью промокли быстро, длинное пальто цепляло подолом снег, что ещё больше затрудняло шаг. Время от времени мне казалось, будто неведомая сила ухватила меня за одежду и держит, уберегая от чего-то ужасного в лесу.
Мы уходили всё дальше и дальше. Иногда я оглядывался и прислушивался, чтобы иметь хоть какое-то представление о том, насколько глубоко мы забрели, пока в конце концов голоса и шум у поезда не затихли окончательно. Я остановился и посмотрел назад. Мне не по себе. Стволы сомкнули за нами стену, тяжёлые колючие ветки застилают небо. Свет пробивается где-то понизу, снег едва заметно поблёскивает в его лучах. Я чувствую себя в ловушке, в тёмной комнате, где меня заперли.
Я зажёг свет. Тьма вокруг нас рассеялась, но будто бы не теряла надежды и ждала, когда фонарь потухнет. Темнота сгущалась, свисая на нас вязкими, липкими каплями. Над головой загудел ветер, раскачивая деревья. Прямо передо мной в снег упало что-то большое. Я шарахнулся от испуга, но не успел это разглядеть, как оно вспорхнуло и улетело в неизвестном направлении.
– Сова, – с непоколебимым спокойствием сказал Дженкинс, на его лице не дрогнул ни один мускул. – Их здесь полно.
– Разве птицы падают с веток?
– Замёрзла, – пожал плечами он и с уверенностью продолжал идти дальше. – Чего только не увидишь в лесу зимой! – засмеялся Николас. – Разве ты не бродил по лесу ночью? Девушки такое любят. Визжат от каждого шороха, но кого не манят опасности?
– Город прокурил меня насквозь, – ответил я с ностальгией по тихому клубу, в котором любил читать газету и пить виски по воскресеньям. Я опасливо огляделся. – Терпеть не могу такие места.
Дженкинс не менял курс, он упрямо продолжал идти вперёд. Я устал гнаться за ним и с превеликим удовольствие вернулся бы к поезду. Замёрз, вымок до нитки, ещё и голод так не вовремя напомнил о себе.
В какой-то момент ветер стих. Лес показался мне пещерой: тёмной, уходящей глубоко в недра земли и населённой злыми духами и призраками. Как в самой настоящей пещере, чем глубже мы заходим, тем душнее становится воздух. Жарко, сыро и под дых бьёт тёплый запах гниющей древесины. Со всех сторон слышатся голоса. То детские, то вполне взрослые женские. В темноте мелькают белёсые силуэты. Я с дрожью вспоминаю неживое лицо Лиззи Льюис и до смерти боюсь разглядеть его где-то поблизости. Силуэты смотрят на нас и шепчутся. Выглядывают из-за стволов, прячутся за чёрными кустами и хрустят снегом.
Поначалу мне казалось, что я принимаю наши с Дженкинсом шаги за чьи-то ещё, тогда я останавливался и прислушивался, пристально наблюдая за компаньоном, однако его шаги разнились с теми, которые доносились из темноты. Я изо всех сил стараюсь не замечать их, но то и дело отвлекаюсь на видения. Тело охватил озноб, и будь я немного слабее духом, то рухнул бы прямо здесь от гнетущего ужаса.
Дженкинс замедлил шаг. Он с радостью шёл бы быстрее, но фонарь у нас только один и его несу я. В конце концов Дженкинса стала раздражать моя медлительность. Топор с его плеча полетел в снег, едва не утонув в нём, а Николас обернулся:
– Чего ты копаешься, Габриэль? – практически рычал он. – Так мы и до вечера не вернёмся!
– Здесь кто-то есть, – приглушённо ответил я, присматриваясь к шустрым теням совсем близко. – За нами всё это время кто-то идёт!
– Нет здесь никого, кроме нас! – Дженкинс в отличие от меня не видел нужды говорить тише. – Да и кто здесь может быть?! Волки? – последнее он выкрикнул, и в ветках над нашими головами от испуга зашевелились птицы. – Медведь? Лисы? Какое зверьё высунет нос в такой холод?
– Это люди, – в ужасе выпалил я. – Всё люди. Похоже, сегодняшней ночью я видел призрака!
– Да брось, Габриэль! – разумеется, Николас мне не поверил. – Призраков не существует! А в этом лесу кто только не бродит!
– Сам знаешь, это не так! Никаких людей здесь и в помине нет! Живых уж точно!
– А мертвецы прогулок не любят, – сквозь зубы проговорил он, подавшись вперёд.
Страх заставлял меня забыть о всяких нормах приличия. Я кричал во всё горло и готов был наброситься на Дженкинса с кулаками, только бы он мне поверил! А после я бы бежал из этого проклятого леса так быстро как никогда, словно за мной гонятся все живые существа здешних мест.
– Чёрт с тобой, – раздражённо отмахнулся Дженкинс. – Я был о тебе другого мнения, Габриэль.
Больше он ничего мне не говорил, но тем не менее мы пошли обратно. Фонарь мигает, шепотки за спиной становятся всё громче и чётче, но во мне затеплилась надежда, что вот-вот впереди забрезжит дневной свет. Дженкинс что-то бормочет, оглядывается по сторонам и пару раз я заметил, как мой компаньон вздрагивал. Он рывками поправляет тяжёлую шубу и дергает плечами. Шаг становится быстрее, путанее, затем Дженкинс возвращал самообладание. Но какой ценой! Видит ли он то же, что и я?
Я поравнялся с ним:
– Что ты слышишь?
– Ничего, – рявкнул Николас. – Я ещё в своём уме. Это всё ветер, это лес. Всего лишь. Здесь никого нет.
Я больше не спрашивал. Спустя какое-то время мы вышли из леса и буквально у самой его кромки обнаружили несколько берёз. Дженкинс снова выругался, принявшись рубить деревья, а я тем временем заметил в снегу следы. Мы заходили в чащу ровно в этом же месте, но никаких берез прежде не видели. Чуть поодаль от наших следов мне попались припорошённые отпечатки поменьше. Снова вспомнился призрак, так похожий на Лиззи Льюис. В очередной раз меня накрыло дурное предчувствие.
Позже нас заметил Тедди Джонс. Он в два счёта забрался на крышу вагона и махал нам оттуда.
– Эй! Мистер Стоун! – кричал Тедди. – Что там с деревьями?! Нашли?!
Отвечать я не вижу смысла – он всё равно не услышит меня с такого расстояния. Тем не менее Джонс и сам отлично видел, как Дженкинс срубил последнее дерево, и крикнул:
– Я сейчас! Сейчас! – Тедди ловко спустился на землю. – Не тащить же вам в одиночку!
Мы провели на улице весь день, пока солнце совсем не скрылось за горизонтом. К тому времени большую часть завала удалось расчистить. Мы, валясь с ног от усталости, вернулись в поезд. Я надеялся немного передохнуть перед ужином и переодеться в сухое, но в мыслях крутились силуэты, прошлая ночь и такой натуральный голос Лиззи Льюис.
Я переоделся, машинально поправил карманы и наткнулся на бумажку. Та самая записка без текста, которую я получил, как только сел в поезд. За это время букв не появилось, впрочем, как и новой догадки что могло значить послание. Всё больше я склоняюсь к тому, что это была просто чья-то глупая шутка.
В коридоре я встретил начальника поезда. Он светится не то из-за возможности наконец продолжить путь, не то из-за только что опрокинутого стакана виски. Беннетт растирает покрасневшие ладони и хлопает себя по замёрзшему лицу. Его форму покрывают крохотные льдинки. Странно, что в тепле они до сих пор не растаяли.
– Мистер Стоун! – радостно воскликнул он и несдержанно кинулся меня обнимать. – Вот-вот поедем, представляете? Я боялся, мы здесь замёрзнем!
– Что вы! – неловко похлопал я его по плечу. – В Рождество никто не должен умирать. Это просто нечестно.
– Вот именно! – смеялся Беннетт. – Как верно сказано, мистер Стоун! – он ещё раз обнял меня и ни с того ни с сего смутился. – Не смею Вас больше задерживать. Должно быть, Вас уже заждались на ужин.
Беннетт быстрым шагом скрылся. Я смотрел ему вслед, как услышал щелчок дверного замка. Дальняя дверь купе открылась, и в коридоре появился тонкий силуэт Азы. Её платье совсем не похоже на наряды других пассажирок: у цыганки оно из летящей лёгкой ткани пугающего и манящего чёрного цвета. Широкие рукава делают руки похожими на крылья, а воздушный подол создаёт впечатление, будто Аза парит в чернильном облаке дыма.
Все кутаются в одежду потеплее. Даже я не забываю про свитера, хоть и не очень-то их жалую. Но только не Аза – её тонкая белая кожа на мгновение показалась мне покрытой льдом. От одного взгляда на неё меня морозило и в голову лезли мысли, будто Аза неживая, но затем я смотрел в глаза цыганки. В них горел огонь, которым могли согреться все пассажиры до единого.
Аза прошла мимо меня, поприветствовав лишь лёгким кивком. Я не сумел выдавить ни слова в ответ и просто последовал за ней в вагон-ресторан. Чудесным образом отошли мысли о голоде и усталости, о холоде и страхе. Внутри разливалось небывало спокойствие, умиротворение и всепоглощающая тишина. Вместе с тем терялось ощущение реальности. Будто нет ни поезда, ни пассажиров, да и Ричард Беннетт никто иной как неприкаянная душа. Настоящая среди всего этого хаоса только Аза, потому я беспрекословно следую за ней, пока из забытья меня не возвращает звонкий голос Лиззи Льюис:
– Габриэль! Мы Вас заждались!
Я отвлёкся всего на секунду, а когда снова посмотрел перед собой, Азы уже не было. Она будто растворилась в воздухе. Голова сразу стала тяжёлой, как с похмелья. С трудом понимаю где я и как вообще здесь оказался.
За столом с Лиззи сидели Дженкинс, Тедди Джонс и тот мужчина в синем костюме, чьё имя я так и не вспомнил утром. Он подвинулся, освобождая мне место с краю.
– Кажется, мы ещё не знакомы, мистер Стоун, – он протянул мне руку. – Эмброуз Франклин, рад встрече.
– Я тоже, мистер Франклин, – ответил я и сел рядом с ним.
– Пожалуйста, зовите меня просто Эмброуз.
– Как угодно, – я улыбнулся.
Не выдержав, я снова обернулся, высматривая среди присутствующих Азу. Её нигде не было. Если так пойдёт и дальше, рано или поздно я начну считать себя помешавшимся. В конце концов, Аза не похожа на призрака, а значит не может бесследно исчезнуть. На языке горчит разочарование. Я повернулся к столу и встретился со взглядом Лиззи. Она не произнесла ни слова, но на её лице читались беспокойство и грусть.
Позже официант принёс мой ужин, чуть не вывернув содержимое тарелки на меня из-за поезда – он тронулся с места. Пассажиры ликовали, тут же попросили открыть бутылку шампанского, а кто-то даже запел рождественскую песню.
– Выпьем! – воскликнул Дженкинс, подняв бокал. Жест оказался слишком резким, шампанское расплескалось и прозрачными каплями стекало на стол с его пальцев. – Если бы не мы, то сколько ещё этот поезд простоял на месте?
– Целую вечность, – негромко ответила Лиззи, присоединившись к Николасу.
– Да, – выдохнул я, – целую вечность. И от нас остались бы одни воспоминания.
– Или беспокойные призраки, – вмешался Эмброуз, звонков ударив своим бокалом по нашим.
Этой ночью мне снова не удалось уснуть. Я лежал, глядел в потолок и слушал размеренный грохот чугунных колёс. В узкой щели верхнего окна время от времени проносились белые клубы дыма вперемешку с хлопьями снега. Иногда взгляд цеплялся за мерцающие в небе звёзды и холодный лик луны. Поезд мчал на полном ходу, но небо оставалось неподвижным. Я чувствовал себя жителем снежного шара, где вечный канун Рождества, идёт снег, а на лицах детей и взрослых застыло радостное предвкушение праздника. Однако я радовался не Рождеству – мне осточертел лес, холод и темнота. Я мечтал попасть скорее в город, пусть маленький, но даже это дало бы мне чувство некой безопасности.
С такими мыслями я наконец забылся сладким сном младенца и проспал, пока меня не разбудил гудок поезда.