Если мое путешествие начинается первого апреля, значит, оно будет неудачным? Как говорится, поспешишь – людей насмешишь. Я прижимаюсь лбом к окну в зале и наблюдаю за бедной Поппи, которую заливает дождем. Лобовое стекло фургончика запотело, а приспущенные дворники кажутся закрытыми глазами. Вот вам и солнечная весна… Зато погода отлично подходит моему настроению.
Вымокшая до последней гайки Поппи выглядит мрачно. Я понимаю, что чувствовать что-то к неживым предметам – это тревожный звоночек, но все равно чувствую с ней некое родство. Может, это потому, что она отвезет меня подальше от этого места. Надеюсь, туда, где меня ждет светлое будущее.
С самого начала этой безумной череды событий мы с Каллумом так больше и не виделись. Он даже ни разу не звонил. Все наши переговоры происходили за счет адвокатов. Адвокатов! Унылых и серьезных мужиков с похоронными лицами. Они с двух противостоящих сторон максимально лаконично занимаются нашим делом. Есть в этом некая стерильность, и я поражаюсь тому, как стремительно может поменяться чья-то жизнь.
Каллум согласился выкупить мою долю квартиры, но денег вышло всего ничего, так как мы еще платим проценты за ипотеку. Вот и все. Я дала себе время до сегодняшнего дня, чтобы подготовиться к своему новому приключению.
Я осматриваю наш некогда наполненный счастьем дом. На меня накатывают те же чувства, что и недавно: как Каллум так легко избавился от меня, словно я – какой-то мусор? Я не хочу оставаться одна, быть асоциальной, но мне сложно заводить друзей, потому что у меня никогда не было на это времени или желания.
Это одиночество оглушительно.
Когда я начну путешествовать, то выйду из зоны комфорта, расширю горизонты и обзаведусь жизненным опытом. Только тогда я смогу найти свое место в этом мире. Я знаю свои слабые места: желание отступить и сдаться перевешивает все остальное, но в этот раз я не поддамся.
Я подхватываю последнюю небольшую коробку и выношу ее из своей крохотной квартирки на юге Лондона, в которой я прожила последние семь лет вместе с Каллумом. Мое сердце вновь екает.
Сглатывая ком в горле, я захлопываю дверь и стараюсь не думать о Клое – веселой, молодой замене меня. Стоит мне выйти за порог, как она займет квартиру своими вещами.
Я иду к Поппи, и мои ноги кажутся ватными, будто я вот-вот упаду и никто не сможет меня подхватить. Впервые за пятнадцать лет мне не нужно быть в «Эпохе» утром пятницы и готовиться к трем самым загруженным дням. Это настолько выбивает из колеи, что неудивительно, почему у меня ноги подкашиваются.
– Готова, Поппи? – мой голос срывается.
Я дружески хлопаю фургон по боку, заношу коробку и запрыгиваю на место водителя. И замираю. Что же я творю? Зачем сбегаю из Лондона, где все знакомо и предрешено?
Я сижу в ступоре так долго, что к фургончику подходит моя соседка, старушка миссис Джонс. Она стучит в окно, лицо у нее осунувшееся, и спрашивает, жду ли я грузчиков.
На мгновение мне становится стыдно, и я мотаю головой со словами:
– Нет-нет, я просто… – пытаюсь призвать остатки своей храбрости и размышляю, можно ли умереть из-за разбитого сердца. Все как обычно. – Жду подходящего времени, чтобы уехать.
Миссис Джонс, как всегда, неодобрительно качает головой. Я никогда ей не нравилась. Она презирает мой рабочий день, то, как я сортирую мусор на переработку, то, что я закрываю свой почтовый ящик на ключ, и остальной бред в этом же духе. Но с течением лет я поняла, что она судит всех подряд и порой перегибает палку.
– Ну, езжай давай, – скрипучим голосом отвечает миссис Джонс. – Моя дочь едет, ей нужно парковочное место. У нее, если что, ребенок.
Я сдерживаю вздох. А у кого сейчас нет? И у Клои, наверное, будет. Она будет сюсюкать и показывать ему «козу» вместе с миссис Джонс. Даже думать об этом не хочу.
– Угу, – я завожу двигатель.
Интересно, старуха подружится с Клоей? Если что, смогут вместе посплетничать, со мной-то у нее не получилось. Мне совершенно плевать, что парень из четвертой квартиры «играет в тупые стрелялки всю ночь», а девушка из шестой надела «безвкусные высоченные сапоги, в которых она как ночная бабочка». Меня чужие жизни не волнуют. Они с Каллумом и Клоей могут хоть каждый вечер собираться в этих печально известных ужин-клубах по понедельникам и ликующе шептаться о том, как они рады, что я уехала. Глаза пощипывает, будто я вот-вот расплачусь, – пора убираться отсюда.
Но воображение меня не щадит. Я так и вижу, как миссис Джонс говорит: «Странная была эта Рози. Все шарахалась от людей, будто скрывала что-то».
Я не буду скучать по старухе.
Глубоко вздохнув, я выезжаю на дорогу, игнорируя вопль и ошалелый взгляд пешехода, оказавшегося достаточно близко, чтобы почувствовать себя в опасности. И много мне таких моментов предстоит?
Я еду, точнее еле ползу, впиваясь в руль так крепко, что костяшки белеют. В Лондоне и так не просто с дорожным движением, а управлять Поппи просто ужасающе. Моя первая остановка – лагерь в Бристоле, и я ставлю перед собой цель приехать туда живой.
Я умудряюсь взять себя в руки и с угрюмой решительностью еду по дороге. Делаю музыку погромче, чтобы она заглушила пульсирующий шум в ушах. У Поппи, совсем как у людей, есть свои особенности: порой я слышу выхлопные газы, будто она, возмущенная, отчитывает меня. Еще фургон резко тянет влево, когда меня мотает туда-сюда по дороге.
Все нормально, это кривая обучения. Нам просто нужно привыкнуть друг к другу. Например, когда я начинаю паниковать, что-то вроде: «ЧЕМ Я ВООБЩЕ, БЛИН, ДУМАЛА?» – Поппи сразу едет прямо и надежно. Она будто знает, что, пока я схожу с ума, кто-то должен перехватить контроль. Скоро я нахожу свой темп, и Поппи одобрительно порыкивает и фырчит.
Прощай, Лондон. Здравствуй, новая, замечательная жизнь! Я выкручиваю музыку на максимум, и мои губы растягиваются в улыбке. У меня получилось. Я действительно смогла. В теле медленно разливается гордость.