Отец сам забрал ее вещи и отпросил с последнего урока. Настя не нашла в себе сил, хоть и ругала мысленно себя страшно – как возвращаться в класс, если сейчас струсила?
Отцовский голос был слышен в коридоре, тот говорил негромко и спокойно. О том, что у них образовались семейные проблемы и Насте нужно съездить к бабушке, которая попала в реанимацию. Поэтому так срочно. Дня три. Не больше.
Говорил он так уверенно и звучало все настолько логично, что Настя сама едва не поверила, хотя бабушку видела два раза в жизни и вовсе не желала увидеть третий раз, уж слишком хорошо ей запомнился второй.
Дело было во время охватившей людей эпидемии. Сама Настя, как и большая часть детей и подростков, болезнь перенесла легко. Змеелюды не болели вовсе, что, конечно, вызывало волну пересудов и сплетен, но вроде тем удалось отбиться от подозрений. Все-таки болезни у них и впрямь не слишком часто совпадали. А вот взрослые люди, особенно старики и мужчины, часто болели тяжело.
Не повезло и отцу Насти. Он слег, а потом и вовсе угодил в больницу, и того гляди его могли отправить в медикаментозную кому, из которой многие не выходили. Тогда отец и вызвал бабушку и тетку. Чтобы Настя не осталась одна в случае чего.
Настя не верила ни в каких богов, и если до приезда малознакомых родственниц просто уповала на врачей, то после знакомства с бабушкой стала молиться всем подряд и ставила свечи в каждом храме, какой попадался ей на пути во время шатания по городу. Да, их родная двухкомнатная хрущевка немедленно стала чужой, когда там поселились эти чужие женщины с вытянутыми недовольными лицами и ворчанием, которое, казалось, не смолкало, даже когда они спали.
Из этого ворчания Настя поняла, что ее отец перестал общаться с матерью и сестрой, потому что они… были уверены, что он не ее отец! Настя обнаружила, что не может предоставить доказательства того, что ее отец был женат на матери, что она в принципе умерла! Свидетельств об этом в доме тоже не было.
Настя много чего напридумывала, что не могла спросить у лежащего почти при смерти отца, но одно она поняла точно – едва его не станет, бабушка отправит ее в детский дом или в приемную семью.
Настя знала, что отцу нельзя переживать, но едва кризис прошел, как она выложила ему все. Уже потом она узнала, что коварная болезнь порой отступала ненадолго, чтобы вернуться и добить одним ударом. И как знать, может, она даже вернулась за отцом, только не застала в больничной койке. Шатаясь, как умертвие из ужастиков, и такой же синевато-бледный, отец подписал отказ от продолжения лечения и вернулся домой. Он выкинул из дома мать и сестру со всеми их вещами, уже обживающими полупустое пространство их некогда аскетичной квартиры, и даже не стал слушать про то, что уехать им удастся лишь через несколько часов.
«На вокзале пересидите, вороны драные», – напутствовал он их и, лишь захлопнув дверь, сполз по стене на пол.
– Сейчас отдышусь и завещание напишу, давно пора было, мало ли как жизнь повернется, – пробормотал он. – А в приют тебя никто не отправит, даже если я помру раньше, чем тебе восемнадцать стукнет. Есть еще люди, кто мне должен. Три года уж потерпят тебя, да не как эти… р-р-родная кр-р-ровь!
– А бабушка разве не… – Настя задохнулась, так и не смогла вслух произнести то, что мучило все эти дни почти так сильно, как отцовская болезнь.
Но тот понял. Скривился и выругался.
– Чуть полегчает, закажу генетический тест для нас с тобой, – пообещал он.
Настя кивнула. Ну да, обещание – это хорошо. Потом. Как-нибудь.
Чего она никак не ожидала, так это того, что «чуть полегчает» означало то, что папа поднимется и пройдет к компьютеру – заказывать.
– Да я и так верю, – лепетала она, пытаясь прикоснуться к папиному лбу – нет ли жара. – Пап, я буду себя вечно корить, если заставлю тебя делать это!
– Ты будешь себя вечно корить, если не проверишь, – отец слабо ухмыльнулся. – Настюш, эти вороны заставили тебя сомневаться. А от сомнений надо избавляться сразу. Выкорчевать их с корнем, ясно?
– Ясно, – Настя выдохнула и обвила отца за шею, лбом утыкаясь ему в спину. Только так, не видя его лица, она решилась. – Пап, но про маму… Мы искали и не нашли документов про ее смерть. И на кладбище ты меня никогда не водил.
Лбом она почувствовала, как закаменела отцовская спина, и испугалась – не сделала ли ему хуже?
– Я тебя и на могилу деда не водил, – усмехнулся отец, но прозвучало это горько. – Что до твоей матери, то тут вороны правы в одном. Не умерла она.
Он замолчал, Настя молчала тоже, боялась слово произнести, чтобы отец не закрылся окончательно. И неожиданно сработало, отец откашлялся – не для драматичности, просто болезнь уходила тяжело, оставляла за собой вот такой долгий кашель, и хрипло произнес:
– Ладно, Настена. Ты большая уже. Я и без того долго тянул.
В общем-то Настя уже и так знала, что услышит. Да, у нескольких ее знакомых не было отцов – кто-то не женился, кто-то «вышел за хлебом» и не вернулся, у кого-то родители развелись. У нее было чуточку сложнее – ушла мама. Решила, что семейная жизнь не для нее, оставила дочь своему возлюбленному и ушла. Больше папа ее никогда и не видел. Нет, звонить и искать не пытался. Они и сами справились, разве нет?
Настя тепло выдохнула отцу в шею и вздохнула. Справились, пожалуй. Но разве не обидно? Почему-то ей казалось, что было лучше, когда она думала, что мама умерла. Так она могла мечтать, что она ее любила.
– Ты ее не ищи, главное, – неловко попросил отец. – Захочет – сама найдет. Ладно?
И Настя тогда пообещала. С тех пор прошло почти три года, и она бы рада нарушить обещание, но что она знает о матери? Имя – как у нее, внешность – почти как у нее. Ни фамилии, ни хоть примерного адреса отец не сообщил. Наверное, уже тогда знал, что Настя может не сдержаться.
Больше они на эту тему не говорили, как и на тему бабушки. Отец оклемался, действительно написал завещание, по которому все абсолютно доставалось только Насте, ну и они сделали генетический анализ. Плевать в пробирку было смешно, и Настя была рада, что не нужна кровь – крови она боялась, как и всех этих процедур с анализами. А этот показал, что все так и есть – она папина дочь. И пусть стоило это недешево, Настя была согласна с отцом – для них это было важнее денег.
Одним словом, папин отмаз про умирающую бабку был шит белыми нитками, и Настя лишь делала вид, что верит ему, сама со страхом дожидаясь, когда они сядут в машину. Она собиралась рассказать все, и пусть папа ругается. Лишь бы не смотрел с печалью, словно она глупая, это Настя не переносила. И все равно каждый раз рассказывала все, потому что папа мог поорать или посмотреть жалостливо, так что только обиднее становилось, а потом помогал. Всегда.
– Рассказывай, – попросил отец, едва они выехали из школьного двора.
И Настя начала говорить. Не упомянула лишь про то, как неожиданно Марк оказался за ее спиной и как она себя чувствовала, когда он сжимал обе ее руки и шептал на ухо. Было слишком стыдно. А вот остальное все рассказала.
– М-да, – отец задумчиво пожевал губу. – За три дня Семин точно не рассосется. Не тот он змеелюд, чтобы обиду простить.
А потом, то ли заметил, как она сжалась на сидении, то ли и впрямь так думал, но добавил неожиданное:
– Все правильно сделала, что не стала извиняться. Нагрубила ему, конечно, что тут поделать. Но извинения бы не помогли. Он бы все равно какую-нибудь пакость придумал. Знаю я их семейку, только силу и понимают.
Настя вздохнула. Она и сама понимала, что зря заступилась за Лизу. Хуже всего, что в глубине души она знала – дело было вовсе не в Лизе. Она заступилась просто за всех таких дур-девчонок. За себя, пока не стало поздно, потому что нутром чувствовала – будь она на месте Лизы, за нее бы никто не заступился, и сама бы она оробела бы куда больше.
– До игры он не рискнет ничего серьезного предпринять, разве что попытается запугать, – продолжал отец. – Поэтому одна не ходи. А после игры… посмотрим, каким он вернется и вернется ли вообще. В крайнем случае, переедем. Я знаю, что ты хотела учиться в местном ВУЗе, но поверь, в Казани или Москве он не хуже.
Настя даже рот открыла, а ни звука не послышалось. Настолько все серьезно? Не вернуться в прежнюю школу, а переехать в другой город? Даже в Москву?
Раньше Настя думала, что папина работа не позволяет им даже думать о столице, да и не слишком большая отцовская зарплата. Но завещание она видела и теперь понимала, что дело в чем-то другом. Может, папа тоже надеялся на мамино возвращение?
И не спросишь.
Только спасти ее от Семина для папы было важнее.
– Учись пока, авось и пронесет, до игры время точно есть, – закончил на этом разговор папа. – Его отец сейчас должен думать о том, как парня поудачнее через гору протащить, а не о том, как его дурацкую месть прикрывать, и Семин это прекрасно знает.
Настя, разумеется, знала, что взрослые иногда ошибаются, но точно не думала, что ошибется ее отец, да еще в таком важном деле. Но он ошибся.
Узнала об этом Настя вскоре после своего возвращения с незапланированных «каникул».
В тот день после физкультуры у нее чесалась спина. Она думала, что кто-то из девчонок кинул ей что-то на спину, когда она переодевалась, – перец или чесночный порошок. Поди пойми, что придет в голову тем же ящеркам! Раздевалки в лицее были раздельными и очень уютными, вот Настя и расслабилась. Теперь нужно было дождаться большой перемены, чтобы снова спуститься в спортзал, в раздевалке снять блузку и посмотреть в зеркало.
И не чесаться в классе – не радовать того, кто это придумал! Настя бы попросила Дениса посмотреть, кто будет особенно довольно жмуриться, разглядывая ее спину, но Дениса не было – в дни, когда была физкультура, он, освобожденный от нее, не ходил и на другие уроки. Что думали по этому поводу учителя, Настя не знала, но предполагала, что они больше заняты мыслями про семь змеелюдов в небольшом в общем-то выпускном классе и один второгодник им никак не мешал ни своим присутствием, ни отсутствием.
А вот Насте очень бы не помешала его поддержка, когда прямо посреди урока весь класс вызвали на медосмотр. В старой Настиной школе медосмотры были плановыми, а на прививки родители подписывали разрешения, так что она забеспокоилась. Пожалуй, бледнее ее выглядела только Лиза, и Настя знать не хотела, что ее беспокоит.
– Не переживай, – ее догнала Полина, не иначе как надеявшаяся на продолжение помощи с химией. – Для вас, людей, это просто галочка. Медосмотр рассчитан на змеелюдов, чтобы не вывести на гору кого-то, кто совсем не готов. Но люди проголосовали за равенство, так что осматривают всех.
– Прививок никаких не будет? – на всякий случай уточнила Настя. Полина помотала головой, и Настя успокоилась. Даже обрадовалась – если раздражение на спине из-за перца, то медики это отметят и можно будет спокойно пожаловаться на этих дурочек. Что кто-то выслуживался перед Семиным, было Насте понятно и так. Но хотелось бы знать точнее, к кому не стоит поворачиваться спиной. В прямом смысле.
Что ее совсем огорошило, так это правила медосмотра. В кабинет одновременно загнали весь класс, за ширмой предстояло по очереди раздеваться, подвергаться осмотру и одеваться. Нечего и говорить, как оживились парни, а Настя поняла, что они тут провозятся весь урок и всю большую перемену.
Но все смущение и недовольство были забыты, когда во время ее осмотра медик-змеелюд вдруг достал телефон и позвонил куда-то.
– Нарушительница, Лев Григорьевич, – отрапортовал он сухо, – как и предупреждали.
Раздевшаяся до плавок и стыдливо прикрывшая грудь Настя заметалась взглядом, пытаясь понять, о чем или о ком речь. Если о ней, то что она сделала? На другой стороне от смотрового закутка висели зеркальные шкафчики, слишком небольшие и высоко расположенные, чтобы увидеть много, но главное ей сразу бросилось в глаза – вся поверхность ее спины между лопатками и почти до шеи была покрыта мелкими, но отчетливыми чешуйками.
Первая мысль была, что ее мать змеелюдка, просто отец это скрывал. Но в следующее мгновение Настя устыдилась этой мысли. Отец бы не стал скрывать такое, да и чешуйки появились внезапно точно в день медосмотра. Совпадение было шито белыми нитками, и в нем отчетливо виделся почерк одного конкретного змеелюда.
Тем временем в кабинет, где сидели притихшие одноклассники, еще не успевшие пройти медосмотр, ворвался совершенно седой и почти весь покрытый чешуей змеелюд. Он бесцеремонно коснулся спины обалдевшей от такой бесцеремонности Насти когтем, а потом она почувствовала на спине прикосновение чего-то влажного. И ее передернуло от мысли, что это могло быть.
– Настоящие, – буркнул змеелюд. – Я ее забираю.
Он схватил Настю за плечо, но та только сильнее прижала ладони к груди.
– Вы с ума сошли, – прошипела она похлеще любого змеелюда. – Я почти голая!
Если она надеялась этим смутить змеелюда, то у нее ничего не вышло. Тот закатил глаза так, что радужка полностью скрылась под веками, и буркнул:
– Кофта. Брюки.
Лифчик, носки и блузку пришлось оставить в кабинете, потому что ждать ее змеелюд не собирался. Едва она натянула брюки и сунула ноги в туфли, как он снова цепко ухватил ее за плечо и поволок из-за ширмы.
Она пыталась поймать хоть чей-то взгляд, попросить передать ей сумку, позвонить отцу наконец. Но все смотрели в пол. Все, кроме Марка.
Тот ухмылялся так явно, что Настя бы поняла, что это его план, даже если бы была полной идиоткой. Его красивые губы приоткрылись, и Настя отчетливо услышала:
«Ты умрешь».
Она задергалась, надеясь вырваться и добраться до учителей, до телефона, да хоть до кого-нибудь, но змеелюд держал крепко. А когда она в коридоре наконец решилась закричать, ей в плечо вдруг вонзилось что-то острое, и Настя потеряла сознание.
Очнулась она только в автомобиле. Пахло дорогой кожей и чем-то сладковатым.
– Ладно еще не каждый год такое, – выкравший ее из школы змеелюд разговаривал с водителем. – Они будто не понимают, что без инициации род станет слабее, дары иссякнут. Хотят быть обычными людьми, глупые куклы!
– Да, – поддакнул водитель. Судя по его чуть утомленному голосу, поддакивал он уже не первый раз.
Настя затаилась, решив сделать, как в ее любимых книгах делали жертвы маньяков – прикидывались вырубленными и убегали, едва машина останавливалась, а дверь оказывалась разблокированной.
– Теперь придется поить сывороткой против яда, – продолжал жаловаться похититель. – А то скажут, что я подсуживаю крупным семьям и нарочно ослабил девочку. А я никогда никому не подсуживаю!
– Да, – терпеливо согласился водитель.
– Потом, если выживет, надо будет определить, какой род, – похититель оказался болтлив, но Настя не понимала и половины из того, что он говорит. Кроме того, что она может почему-то не выжить, ей ничего понятно не было. Но этого хватило, чтобы запаниковать. – Чешуйки точно змеиные, не ящерка. Даже жаль. У девочки хороший потенциал, раз она так долго скрывалась.
– Змейки тоже могут дать кровь горе тем же способом, что ящерки, – впервые не поддакнул водитель. – Когда очень хотят жить, они становятся не такими разборчивыми.
Он хохотнул, но похититель его смех не поддержал.
– И какому роду из нынешнего потока ты желаешь такого усиления? – с плохо скрываемым недовольством прошипел он. – Тут же будет не поток, а сплошные самоцветы! Я предлагал раскидать их по разным группам, но…
Сквозь прикрытые ресницы Настя видела, как змеелюд потер шею, и ей почему-то стало жаль старика. Похоже, он мог только мечтать «не подсуживать», а на деле от него зависело немногое. Что она рано охарактеризовала похитителя как старика, она поняла пару мгновений спустя, когда тот легко, словно пушинку, поднял и посадил рядом с собой.
– Деточка, твое сердце бьется так громко, что нам с Дмитрием уже сложно слышать друг друга, – заявил змеелюд. – А теперь будь умницей, назовись и выходи. Тебя ждут на оформлении участников.
«На каком оформлении участников? Вы сдурели? Отправьте меня домой, дайте позвонить отцу!» – все это и многое другое хотела сказать Настя, но не смогла.
Прокушенное – это она теперь точно знала, плечо неприятно ныло, и хотелось просто со всем соглашаться. Со всем, что говорит этот седой тип с раздвоенным языком. Почему-то раздвоенный темный язык было последним, за что удерживалось сознание Насти, тогда как тело жило своей жизнью.
Она послушно вышла из автомобиля, дошла до приземистого здания, где ее снова раздели, посчитали чешуйки, потом заставили оставить отпечатки пальцев на бумаге, что-то подписать, сфотографироваться боком и прямо, ответить на несколько вопросов и смотреть, тупо смотреть на то, как вырастает анкета, на самом верху которой написано Егорова Анастасия Данииловна, а по центру надпись гласит «участник Игры».
И ничего с этим Анастасия Данииловна сделать не могла, потому что, едва она открывала рот иначе как для того, чтобы ответить на вопрос, как плечо начинало пульсировать, и она снова закрывала рот, чувствуя небывалую сонливость и отсутствие всех эмоций, даже страха.
И только снова вернувшись в автомобиль, она почувствовала толику свободы.
– Папа вас убьет, – пообещала она и зевнула. Глаза ее закрывались.
– Ну это вряд ли, – усмехнулся похититель, бережно укрывая ее пледом. Автомобиль тронулся с места, а Настя позволила себе наконец уснуть.