Андрюша зарядил камеру, положил в сумку телевик и запасные пленки. Не сидеть же весь день дома из-за того, что совершаешь не совсем удачный героический поступок.
Он перекинул сумку с камерой через плечо и только спустился с крыльца, как в калитку вбежала Ангелина с крынкой в руке. При дневном свете она казалась иной, более обыкновенной.
– Вы уже встали? – удивилась Ангелина.
– Скоро девять, – сказал Андрюша. – Все ушли, я один задержался. Миновало множество событий. Утро было бурным.
– Жалко. Я с фермы бежала, хотела вас парным молоком угостить. Городские поздно встают. Я знаю, сама в городе поздно вставала. А вы спешите?
– Нет, – сказал Андрюша, – я с удовольствием.
Ангелина вдруг покраснела, видно, взгляд Андрюши показался ей слишком восхищенным. Уловив ее смущение, Андрюша смутился и сам и потому первым, не оглядываясь, пошел в дом.
– Я тоже с вами молока выпью, – сказала Ангелина. – Садитесь. А они куда ушли?
– Эдуард Олегович им деревню показывает.
– Чего у нас показывать? – сказала Ангелина, доставая из буфета чашки, а с полки пустую литровую банку. – Он и не знает. Чужой. Лучше бы Колю позвали.
– Коля нам легенду рассказал, а потом убежал. – Андрюша с интересом смотрел, как Ангелина налила полбанки молока, потом зачерпнула ковшом холодной воды и разбавила молоко. – Зачем так? – спросил он.
– А вы из крынки не станете, – сказала Ангелина и улыбнулась. – Вы подумали, я жадничаю?
– Разумеется, – сказал Андрюша. – Я подозрителен.
– Попробуйте, если не верите.
Глаза у нее стали веселые, синие, в голубизну. Молоко лилось в стаканы густым киселем.
– Так и сказали бы, что сливки.
– Это молоко, – сказала Ангелина. – Такое доим. – Она фыркнула, нос дернулся кверху, жемчужные зубы сверкнули на солнце. Андрюша сидел, разинув рот, и такое восхищение было на его лице, что Ангелина отмахнулась, сказав сквозь смех: – Чего уставился? У меня жених.
– Василий?
– Нет, Василий только претендент. Безнадежный. Жених у меня в Норильске. Мы в училище по переписке солдат выбирали, фотографиями менялись. Он в меня влюбился, а я нет. Но человек надеется.