Утром Вениамин проснулся первым. Солнце только встало и било в маленькое оконце. На соседней кровати, такой же, как у Вениамина, с блестящими шарами на спинке, на высокой перине безмятежно спал Андрюша. Было очень тихо, лишь опоздавший улететь на покой комар жужжал под темным дощатым потолком.
Вениамин поглядел на часы. Половина шестого. Неладно, подумал он. Слишком тихо. Должны кричать петухи, лаять собаки, мычать коровы… Странная деревня. Что означал вчерашний вопль? Он как будто нес в себе послание, смысл которого мог открыться лишь Вениамину. Но почему Вениамину?
Додумать Вениамин не успел. Раздался глухой короткий удар, словно выстрелила пушка.
Андрюша, не поняв, что его разбудило, вскинулся, сел в постели и растерянно спросил:
– Что? Где?
Вениамин не ответил. Он слышал другое: удар оказался сигналом, открывшим дверь утренним звукам – закричал петух, откликнулся другой. Отчаянно забрехала собака, замычали коровы, и запели птахи.
Андрюша замотал головой и нырнул под одеяло.
Вениамину уже не хотелось спать.
Он поднялся, нашел свое полотенце, зубную щетку и пошел искать, где бы умыться. Все житейские удобства он отыскал в нежилой половине дома, откуда вела лестница вниз, к хлеву, в котором зашевелились, увидев его, овцы. Кто-то открыл загородку, выпуская овец, и Вениамин спрятался за углом, потому что был в майке и стеснялся своих тонких бледных рук. А когда он уже в рубашке и брюках, причесанный и цивилизованный, вышел на двор, там было пусто.
Калитка громко скрипнула, выпуская Вениамина на улицу.
Улица была широкой, зеленой, и посреди нее, будто ручей, струилась пыльная дорога. Дома стояли вольно, обнесенные высокими заборами. Но чтобы никто не подумал, что здесь живут замкнутые и скучные люди, наличники окон, коньки крыш и даже столбы ворот и калиток были резными, а кое-где и раскрашенными.
Улица сбегала к реке и на полпути пересекалась с другой. На перекрестке темнела купа лип, и Вениамин подумал, что такая купа для деревни нетипична. Туда он и направился.
Но остановился на полдороге.
Из купы деревьев не спеша вышел бурый медведь, огляделся, наклонил морду, отгоняя собачонку, выскочившую из-под забора, потом медленно затрусил в сторону, вскидывая задом.
Вениамин замер. Дальше идти нельзя. Медведь мог подстерегать его за углом. Но что-то надо было делать, ведь в деревне женщины и дети, не подозревающие о страшном звере…
Вид узкой спины Вениамина, которая неуверенно покачивалась в проеме калитки, насторожил проснувшегося и также вышедшего на разведку Андрюшу.
– Эй, – сказал он, дотрагиваясь до плеча аспиранта, – ты что?
Вениамин странным образом подпрыгнул и обратил к Андрюше дикий взор:
– Там ходят медведи.
– Где ходят медведи? – удивился Андрюша.
– По улице. Я сам видел.
– Надо принимать меры, – сказал Андрюша и побежал к дому.
Он еще вечером обратил внимание на ружье, висевшее над диваном в горнице, и теперь сорвал его со стены, подхватил патронташ, сломал ружье о колено, вогнал в оба ствола по патрону. Элла Степановна заворочалась за занавеской, и Андрюша на цыпочках выбежал из комнаты.
Вениамин все так же покачивался в калитке, не зная, что делать. Он отступил в сторону, пропуская Андрюшу, и побежал следом, говоря на бегу:
– Это же чужое ружье! Разве можно брать без разрешения?
– Некогда размышлять, – отвечал Андрюша. – Медведи и волки покоряются только грубой силе!
Из калитки дома поновее других, покрашенного желтой краской, с голубыми наличниками и красной крышей, выбежали двое мальчишек лет по семи. Они замерли, увидев, как по улице несется приезжий человек в голубых залатанных штанах и майке с изображением гитары, длинные его патлы развеваются по ветру, а в руках ружье. А вслед за ним второй приезжий, поменьше ростом, в городском костюме, с очками на кончике острого носа. Мальчишки присоединились к бегущим.
– Опасность! Все по домам! – крикнул им Вениамин.
Мальчишки по домам прятаться не стали, но крик Вениамина встревожил деревню, и к окнам вдоль всей улицы тут же прилипли женские и старушечьи лица.
Андрюша выбежал на перекресток, и в этот момент из углового дома с надписью «Магазин» вышел бурый медведь. Он зловеще облизывался, и Андрюша с отчетливым замиранием сердца понял, что опоздал – зверь уже успел кем-то полакомиться.
Поднявшись на задние лапы, словно пританцовывая, медведь надвигался на него. Андрюша нащупал курки и нажал на них. Ружье сильно отдало.
Медведь схватился лапами за грудь и, заметавшись, повалился назад, уселся в пыль. Он заревел тревожно и глухо.
Андрюша старался вспомнить, куда он засунул запасные патроны. Тщетно! Тогда он перехватил ружье за дуло, чтобы действовать им как дубиной. Тем временем медведь снова поднялся, шерсть на груди была опалена выстрелом. Он грозно надвигался на студента. Андрюша понял, что надо бежать, но не успел.
Тяжелые когтистые лапы обхватили его.
Короткая и в целом счастливая жизнь промелькнула перед его глазами, начиная с первых детских воспоминаний о купании в ванночке и кончая последним, не очень удачным экзаменом по латинскому языку… Андрюша потерял сознание. Медведь, заграбастав охотника, прижал его к широкой бурой груди и, подвывая, понес через площадь.
Увидев его спину, Вениамин понял, что не может оставить товарища в смертельной опасности. Он бросился за медведем и, догнав его, ударил кулаком в спину. Топтыгин даже не обернулся. Он тащил Андрюшу к старому покосившемуся дому с шестью колоннами, сделанными из вековых бревен и когда-то покрашенными в белый цвет. На ступеньки этого дома медведь и бросил свою жертву.
Вениамин оглянулся, чтобы призвать на помощь людей или отыскать какое-то оружие, но в этот момент со стороны леса послышался громкий треск, и к дому подкатил мотоцикл с коляской, которым управлял мальчик лет двенадцати в больших темных очках, закрывавших ему пол-лица. В коляске сидела грузная пожилая женщина в черной шали.
Медведь, услышав, как тормозит мотоцикл, обратил к нему оскаленную морду и заревел оглушительно и обиженно.
Грузная женщина выбралась из коляски, обвела взглядом собравшуюся толпу, к которой присоединился уже встрепанный, в пижаме Эдуард, затем остановилась перед медведем.
– Ну! – сказала она. – Нельзя уехать на день! Чего натворил?
Медведь продолжал стонать, завозил лапами у груди, показывая женщине на рану.
– Погоди, – сказала женщина. – Не кричи на всю деревню. Не маленький.
Медведь замолчал, лишь его частое дыхание разносилось над площадью.
– Кто тут нахулиганил? – спросила женщина и перевела взгляд с распростертого Андрюши на Вениамина, сделавшего шаг вперед.
Мальчишка, которого аспирант недавно прогонял, спасая от зверя, вынес ружье и протянул грузной женщине.
– Вот, тетя Глафира. Они с ним бегали, – он показал на Вениамина, – и стреляли.
– Мое ружье, – сказала женщина. – Где взяли?
Андрюша шевельнулся, приоткрыл глаза, медведь покосился на него, и он поспешно смежил веки.
– Все ясно, – сказал Эдуард Олегович. – Это даже изумительно. Это просто великолепно. Я несу полную ответственность. Разрешите представить, Глафира Сергеевна, экспедиция из Свердловска. Приехали собирать народные песни. Интеллигентные, милые люди, фольклористы… Остановились у вас.
– Милые, говоришь? – удивилась грузная женщина. – Утащили ружье, стреляют на улицах. Фольклористы! Ни минуты больше я их здесь не потерплю!
– Простите, – сказал Вениамин, стараясь обойти медведя так, чтобы приблизиться к Андрюше, о котором все забыли. – Это недоразумение. Мы увидели хищника и бросились спасать. Вокруг женщины и дети, как же вы не понимаете?
Объявленный хищником медведь заревел так, что Веня отступил снова, а Андрюша сжался в комок.
– Отойди, – сказала Глафира медведю. – Думать нужно, чужие люди, фольклористы, и пристрелить могут. – Медведь отходить не стал, но замолчал. – Эдик, у тебя мазь от ожогов есть? Займись зверем.
– Я не ветеринар, – ответил Эдуард. – На это Ангелина есть. Миша, заходи в дом, фельдшер тебе рану промоет.
– Боишься? – спросила Глафира Сергеевна.
Медведь глубоко вздохнул и, переступив через Андрюшу, пошел в дом.
– Я подчиняюсь силе, – сказал Эдуард.
– Подчиняйся, – сказала Глафира Сергеевна. – И учти, что Миша пострадал на работе.
– Бюллетень выписывать не буду, – буркнул Эдуард, запахнул пижаму и пошел вслед за медведем.
Андрюша, поняв, что опасность миновала, сел и схватился за голову. Голова гудела.
– Что? – холодно спросила Глафира Сергеевна. – Ранен? Тоже помощь нужна? Погоди, сначала Мишу починят, потом тебя.
– Нет, – сказал Андрюша, – спасибо.
Он встал. Его майка с гитарой была разорвана.
– Поймите, – сказал Вениамин, – мы действовали из лучших побуждений. Мы совершили естественный благородный поступок.
– Ладно, – сказала Глафира Сергеевна, – дома разберемся.