Племя Оджибуэев жило на самой верхней полке стеклянного шкафа, все одиннадцать человек. Ниже располагались Шошоны, числом восемнадцать, еще ниже, Дакоты, вечно враждовавшие со всеми прочими племенами, несмотря на свою малочисленность, – всего-то девять человек в их роду насчитывалось. А на самой нижней полке, возведенной на деревянном шкафчике, жили Команчи, лихое, суровое племя. Их род наиболее многочисленен из всех в шкафу – двадцать восемь соплеменников, – а еще у них имелись лошади, луки, и даже вигвам у вождя, вечно сидевшего перед костром и вглядывавшегося в пластмассовое пламя. Команчи редко сходились в спорах или ссорах с другими обитателями шкафа и, тем паче, соседних стеллажей, где располагались иные племена: Навахо, Сиу, Апачи, и уж тем более ни словом не перемолвились с чужаками-викингами, прибывшими невесть когда и непонятно зачем на их земли, в комнату, заполненную индейскими племенами. Впрочем, те тоже держались особняком, все двадцать, крутились подле драккара и если и встречались с кем-то из индейцев, то только на ничейной территории, на голом кафельном полу комнаты, где устраивались либо состязания, либо сражения, либо празднества – всеми вместе или отдельно. Дакоты больше других походили на белолицых пришлецов, ибо тоже редко спускались на общие празднества, не участвовали в песнопениях и схватках, и если решались на кого напасть, то делали это, презирая обычаи прочих народов, – приходили непрошенными в гости, вторгались на чужие земли, уводя кого-то в полон до самого конца ночи, когда игрушки оживают, пусть даже лишенные возможности к дневным играм, что дают им силу, успокоение и возможность проявить себя.
Увы, владетелем всех племен являлся не мальчик, не подросток и не младенец. Взрослый Мужчина покупал и собирал индейцев и расставлял их по шкафам, изредка заходя в эту комнату и молча любуясь на свои сокровища, изредка протирая фигурки. Называл он себя неведомым словом Коллекционер, а потому все игрушки в комнате, почитая своего скучного, но трепетно взиравшего на индейцев хозяина, потихоньку привыкли к этому чудному поименованию и старались называть Мужчину именно так. Не у всех получалось, а некоторые и вовсе звали Коллекционера Высокий – речь, конечно, идет о Дакотах. Но что с них взять, ведь если даже сам Гитчи Манито могучий, Владыка Жизни и создатель мира, позвал их на Совет последними, а всем прочим племенам прошлось долго ждать этих дикарей, чтоб принять из рук бога трубку мира.
Давно ж это было. В другое время и других местах, оставшихся в легендах, передаваемых из уст в уста на празднествах, на сборищах, там, внизу на кафельном полу, или как его называли все, в Холодной долине. Во время таких сборов индейские шаманы и вожди пересказывали соплеменникам, а равно игрушкам других племен, истории о Создателе Жизни, о Гайавате, его матери Веноне, погубленной подлым властителем Западного ветра и отцом Гайаваты Мэджекивисом. О Миннегаге, жене Гайтаваты, о верных соратниках: могучем Квазинде и ловком Чайбайабосе, и многих других, что жили в те давнопрошедшие времена и помнили истории великих побед и сокрушительных поражений, возвышений и ухода в небытие посланца звезд. Даже Викинги приходили слушать сказания, не пытаясь поведать о своих, хоть и немало их было – о Всеотце Одине, о его сыне Торе и коварном Локи… но нет. Молча являлись мореходы и выслушивали сказания северных ветров и холодных ночей. А затем тихо растворялись в предрассветных тенях. И только Оджибуэи сидели до самого света.
И последним из них уходил самый молодой в племени. Юный индеец носил всего одно вороново перо в волосах, что означало начало его долгого пути к познанию мира, а потому первым, после вождя, конечно, приходил он на празднества, и уходил последним, впитывая каждое слово, произнесенное шаманами и волхвователями. Он искал мудрости и силы, умений и выносливости, ведь его путь только начинался, и потому вождь прозвал его Младшим. А еще молодой воин немного стыдился того, что во время ночного бдения его увели в полон Дакоты; да, товарищи быстро отбили его, больше того, простили неопытность, но именно это прощение, данное, как ему казалось, свысока прожитых лет, и делало молодого человека в глазах других членов рода слабым несмышленышем, которому постигать умения старших – все время томления на стеклянной полке, которое, кажется, никогда не закончится.
Может быть, еще поэтому его так легко отбили у Дакотов, что игрушки никогда не использовались Коллекционером по назначению. Индейцы не знали даже, есть ли в доме другая живая душа, более молодая, нежели их хозяин, и более живая, чем он. Охотно дарившая бы им часть своей силы, и сама постигавшая в ответ ловкость, мудрость и проницательность племен, с которыми она бы играла. Но дом оставался тих, как в глухую полночь, и только изредка, раз в несколько дней к ним приходил сам Коллекционер, любуясь своим собранием.
Пока однажды вместе с ним не прибыл еще один человек. Пришедший оказался коллегой по собирательству. Он долго разглядывал собранные племена, особо отметив Навахо, и потом вдруг, уже перейдя к Викингам, вдруг вернулся, встав перед стеклянным шкафом и сперва смотрел на Дакотов, затем на Оджибуэев, и снова переводил взгляд с тех на других. А после что-то шепнул Коллекционеру. Тот даже плечами передернул.
– Да не может быть, – наконец, порвал тот скопившуюся за долгие месяцы молчания тишину. – Вы в этом уверены?
Пришедший молча открыл шкаф, вынул фигурку Младшего и перевернув ее весьма ловко, показал на щиколотку. А затем ту же манипуляцию проделал с одним из Дакотов, именно тем, кто так ловко и легко, зажав рот рукой юноши, охранявшего покой своих товарищей, уволок его с полки. И показал Коллекционеру надписи. Хозяин молча кивнул, лицо его выражало растерянность.
– Никогда бы не подумал… – произнес он упавшим голосом. – Значит, Оджибуэев получается некомплект? Я купил всех у старого хозяина магазина игрушек.
– Возможно, он тоже не знал об этом. У меня есть справочник. В вашей коллекции только Шошоны и Навахо являют собой законченные собрания. А Дакотов должно быть двенадцать. Как и Оджибуэев. Если хотите, я покажу вам свою книгу.
– Буду признателен. Знаете. – потерянно произнес Коллекционер, – я ведь так и не смог найти полного описания этих игрушек. Уж больно давно они были произведены.
– Другая страна, другое время, – начал успокаивать его гость и с этим буквально вывел из комнаты. Больше разговора меж ними никто не слышал, а когда Коллекционер вернулся, поздно вечером, в довольно растрепанных чувствах, он молча переставил Младшего к Дакотам и с тем снова покинул комнату. Впервые за долгие годы заточения индейцы дважды за один день видели своего хозяина.
Впрочем, не все радовались этому визиту. Особенно Младший, который волею хозяина переместился в столь нелюбимое им племя, уже однажды показавшее тому его место и среди Оджибуэев да и среди самих Дакотов так же. Меж тем, когда Коллекционер ушел, и все поняли, что он в этот день больше не вернется, ибо уж небо вызвездилось и тишина в помещении сделалась особенно ватной и обволакивающей, Дакоты подвели юного Оджибуэя к вождю племени. Тот долго смотрела на Младшего, попыхивая пластмассовой трубкой, и молчал. Наконец, произнес веско:
– Так распорядился хозяин, а значит, так оно и есть. Коллекционер человек внимательный, и раз уж он проглядел очевидный недостаток в тебе столько лет назад, значит, тому имелись причины. Теперь он, видимо, сверился с каталогом продукции, убедившись, что все эти годы ты являлся не той игрушкой, не того роду-племени. Только теперь возвращенной. Добро пожаловать домой, сын! – произнес он неожиданно ласково и указал Младшему на его новое место в расширившемся кругу Дакотов. А так же подарил ему еще одно перо в волосы.
Юный индеец не решался принять дар. Внутри него происходило буря, неясные клокотания которой виднелись и в его взгляде, и в его жестах. И в том, как он вел себя подле вождя, и в том, как он принял этот дар и теперь стоял, не решаясь воткнуть перо в перевязь. Его подтолкнули, но он все еще вертел дар в руках.
– Что же ты? – укорил его вождь. – Это награда за твое многолетнее испытание и не моя, отнюдь. Она дана тебе кем-то свыше, кто куда могущественнее самого Коллекционера, возможно, самим Гитчи Манито. Владыка Жизни решил проверить тебя и нашел, что проверка эта завершилась. Теперь все зависит от тебя.
– Прости мою дерзость, Сидящий Орел, – обратился Младший к вождю, – но я не посмею принять твой дар. Я не понимаю своего нового места, не понимаю причин и тем более, не пойму последствий. Я всегда считал себя Оджибуэем, сколько помню, находился среди совсем другого племени, с которым вы ведете войну еще до времен Великого союза народов, провозглашенного Владыкой Жизни, до рождения самого Гайаваты…
– Не смей произносить при нас это имя, – неожиданно сказал вождь. – Гайавата из Оджибуэев, и те создали ему такую великую легенду, что…
– Но она часть меня, Сидящий Орел. Прости, я не представляю, как можно жить без нее.
– А я расскажу. Мы, Дакоты, не признаем Гайавату великим учителем и воином, больше того, мы считаем его подлым разбойником, насмешником над нашими традициями, поработителем нашего народа… – на мгновение он замолчал, потом продолжил тише: – Мы считаем его врагом, и отнюдь не таким могущественным и грозным воином, каким его почитает Оджибуэи, переписавшие историю племен под себя и тем самым, покрывшие свое имя неувядаемой славой. На деле все иначе. На Совете племен мы занимали равную позицию с любыми другими народами, что с Шошонами, что с Черноногими, но Оджибуэи всегда точили на наши земли нож, ибо они казались им и обильней и плодородней. А все дело в том, что те не умели их обрабатывать, ухаживать за ними, а только разорять и грабить. Мы всегда считали их дикарями, неспособными на возвышенные чувства, и Оджибуэи извечно подтверждали это своими низкими поступками.
– Прости, о, вождь, но я слышал ровно обратное от племени, которое и по сию пору считаю своим.
– И напрасно. Гайавата взял в полон прекрасную Миннегагу, дочь нашего вождя, похитил и скрылся, и это прописано в ваших сказаниях. А когда мы пришли за ней, она была обесчещена этим «героем». Нам пришлось выкопать топор войны и сразиться с Оджибуэями. В первой битве мы проиграли, – друг Гайаваты, Чайбайабос, со своим отрядом проник в наши селения и сжег наши вигвамы, пленил наших стариков, а жен взял в рабство. Следующее сражение далось нам куда сложнее, но мы выстояли. Мы убили проклятого Чайбайабоса, ты знаешь это, тебе говорили о том. И тогда к нам присоединились племена Низкорослых, которых Оджибуэи именуют злыми духами Пок-Уэджис. Они разбили отряд Квазинда, великого силача и могучего воина. Тогда Гайавата, опасаясь, за свою жизнь, убил жену, прекрасную Миннегагу, чтоб не вернулась она в племя, и бежал, как трус. С той поры его больше никто не видел. Ни мы, ни вы. Вы сложили сказку о пришествии бледнолицых, но мы знаем…
– Нет, нет, не могу слышать, – вскрикнул молодой человек, зажав уши руками и роняя перо. – Не могу поверить, не могу принять. Никогда не смогу. Я верю в величие нашего брата Гайаваты, в добросердечие и мудрость его, но никак не подлость. Он попросту не мог таковым родиться и жить. А если б и жил, мы бы сами изгнали первыми его из племени, диким койотам на растерзание. И не было бы у него ни друзей, ни жены, ни из вашего племени, ни из нашего.
– Ты все еще говоришь, как Оджибуэй, – медленно произнес вождь. – Это печально, ведь ты один из нас, а не из них. Хоть и множество лет и зим провел среди чужих людей, возвращение должно было тебя изменить.
– Меня трудно изменить, лишь сказав злые слова про моего учителя и наставника. Вы одни не верите в него, а все прочие народы…
– Все прочие не были ни союзны Оджибуэям, ни люто ненавидимы ими – во всяком случае, среди тех, кто спускался в Холодную долину. Пок-Уэджис нет среди нас, как нет и других племен севера. Но хорошо! Ты не веришь мне, пусть Шаман покажет тебе правду.
Младший согласился. И увидел правду, в которую верили Дакоты. Когда ритуал кончился, он вернулся из Закатных земель и сказал.
– Теперь я знаю две правды, но мне неведомо, в какую из них надлежит верить, кто ошибается, ваш шаман, или Оджибуэев.
– Ты видел правду другого шамана? – молодой человек кивнул. – И какова она?
– Точно такая, как ее описывают наши предания, о, вождь, – отвечал Младший. – Потому я в растерянности и не знаю, что мне выбрать. Я хочу подумать над ними.
– Останься с нами, и подумай. Это будет мудрым решением, – произнес Сидящий Орел. Но молодой человек покачал головой.
– Это не есть мудрость. Вы постараетесь соблазнить своей правдой, а быть может, она дальше от истины прошедших столетий, нежели та, которую я видел у шамана Оджибуэев.
– Ты воистину достоин и своего нового пера и нового имени. Теперь ты Молодой, – изрек вождь. И с этим отпустил окрещенного. А тот вернулся к прежним своим товарищам.
Но с прохладцей приняли его, видя, как долго отсутствовал он, сколько прожил у Дакотов и каким стал: получив и перо, и новое имя.
– Теперь ты больше не можешь считать себя полноценным Оджибуэем, – задумчиво сказал ему вождь. – Ты слушал обе стороны, и ты ищешь истины, той, что не дается никому из смертных. Но не могут шаманы так сильно ошибаться, рассказывая лживые истории. Возможно, ты слышал не шамана, а волхвователя, а может, шаман показал тебе желаемое вождем Дакотов. А может, Дакоты сами настолько одичали, что уже не различают правды и лжи.
– Я не видел в Дакотах ни дикости, ни невежества, – отвечал молодой человек. – Я видел в них равных, таких, будто они происходили из одного со мной племени. Как написано на ярлыке, что находится на моей щиколотке. Но я не принимаю их мира, их воззрения, и потому не могу жить с ними в одном племени.
– Но ты не можешь жить теперь и с нами, после того, как принял их дар и их имя, – задумчиво произнес вождь. И сказал: – Вот что мы решим. Ты должен найти Великого Оджибуэя, я слышал, он исколесил весь мир в поисках истины, он попадал в самые удивительные миры и самые разные люди становились его хозяевами. Теперь он освободился ото всех. А ныне находится в поисках Страны Полночной, он знает многое и верно, сможет найти ответы и на твои вопросы. Говорят, он бродит где-то на севере, не то далеко, не то не очень от наших мест. Так говорили в магазине игрушек, несколько лет назад, когда нас продавали Коллекционеру. Ступай к нему, найди и спроси его. Великий Оджибуэй не такой, как мы, он должен познать истину, – напоследок произнес вождь. И молодой человек оставил племя и двинулся в путь.
Ему пришлось осваивать науку путешествий по ходу своего продвижения к неведомой цели. Но для начала еще предстояло покинуть дом, о плане которого он имел смутное представление. Долго бродив по комнатам, он выбрался через вентиляцию и водосток, вышел во двор и огляделся, впервые поняв, насколько велик тот мир, в котором ему предстояло искать Оджибуэя.
Там он повстречал других индейцев, другие игрушки.
Он спрашивал их сперва о Стране Полночной, потом о самом Оджибуэе, знают ли, слышали ли, где сейчас он, куда ведут его ветры, а затем, уже потому, как не мог не спросить, интересовался о легендах своего народа: слышали ли встреченные им о Гайавате и других великих его племени? Ответы, что он получал, удивительно разнились меж собой, все встреченные им индейцы говорили подчас противоположное. Все зависело от того, как давно они находятся вне стен огромного в несколько десятков этажей дома, возле которого находилась детская площадка и парк. Много ему по пути встретилось разных игрушек: забытые, разбитые, ненужные, пластмассовые и железные, потрепанные и новенькие. Всякий, видя одинокого путешественника, сам задавал Молодому немало вопросов. О хозяине, вдруг видел, о пути, откуда пришел, о Коллекционере, какого это жить, не зная ни радости встреч с хозяином, ни его велений, да самого общения вовсе. И лишь, когда Молодой отвечал, то сам мог задавать свои вопросы.
Мало кто знал о Великом Оджибуэе, особенно молодые игрушки, недавно выпущенные с заводов, недавно купленные – но уже оказавшиеся на улице. Еще меньше слышали о нем из первых уст и никто не встречал его сам. Но говорили примерно одно – всего ничего назад его видели на севере, не так и далеко от этих мест, но по какой мере мерили они расстояние, индейцы и сами не могли точно сказать. Все они были разными, и по росту и по изношенности, а потому что для одного день пути, для другого – целая неделя. Они сравнивали свои шаги с пройденным путем Молодого и пытались прикинуть, как далеко отправляться, сами плохо представляя, как далеко следует индейцу идти. Молодой всех благодарил в равной степени и у всех спрашивал напоследок о Гайавате. После первого десятка ответов уже и сам не понимая, для чего это делает. Ведь кто-то слышал о нем очень хорошо, прекрасно зная именно те сказания, что передавались Оджибуэями из уст в уста. Так отвечали союзные им Шошоны, Делавары, Могикане, Кри и другие племена, селившиеся окрест Великих озер. Но совсем иное говорили Дакоты, Пок-Уэджис, Гуроны, полной противоположностью знаемому с рождения были их рассказы. Другие же племена и вовсе никогда не слышали о Гайавате.
Долго шел Молодой, многих на своем пути расспрашивал, и не только индейцев, много рассказов слушал, многим своими сказаниями отвечал. А потом и своей историей путешествия, начавшейся с переселения из одного племени в другое, а затем и прочь в долгий путь из огромного дома Коллекционера в поисках истины, в попытке найти Великого Оджибуэя. Теперь он спрашивал о нем у всех встреченных, и ответы стали разниться еще больше. Но направление все игрушки указывали верное – на север, строго на север, именно там эту игрушку, испытавшую все возможные и невозможные тяготы жизни, пережившую все и постигшую еще больше, встречали, видели, слышали о ней. Молодой брел, лето прошло, закатилось в зиму, но он остановился лишь тогда, когда понял, что крепкие морозы сделали пластмассу хрупкой, и он не может идти все время, а должен прятаться, дабы не растрескаться окончательно и не рассыпаться в прах, как – он сам видел это – случилось с многими игрушками, не то позабытыми хозяевами, не то брошенными за ненадобностью, за устарелостью, да просто потому, что оказались не ко двору, выросшему из детства владельцу. Их много встречалось на свалках, очень много: побитых, одиноких, стойко переносящих стужу и мечтающих лишь о новой встречи с новым хозяином, мечтающим кто отчаянно, кто робко, кто без надежды – ибо стары и негодны стали игрушки, чтоб возможно было обрести им новый дом. Помойка вот последнее их пристанище, кто-то понимал это, но большинство пыталось отвергнуть сию мысль даже в страшных снах и пыталось покинуть мусорную свалку. Вот только ни у кого из тех, кто попадал сюда, этого не получалось.
Весной, когда морозы ослабли, а снег стал сходить, Молодой снова двинулся в путь, и еще больше игрушек встретилось ему на пути – тех, кого выбрасывали или забывали или теряли в снегу. Они появлялись вновь на свет, но Оджибуэю страшно было даже глядеть в сторону несчастных, столь плачевен оказывался их вид, столь тяжелым состояние. Живыми мертвецами поднимались игрушки из бурого, почерневшего снега, бродили, забыв обо всем, и умирали под ослепительными лучами весеннего солнца, изжаривавших их, под ледяными ветрами марта, что приносили ночью последние морозы, а с ними и вечное упокоение. И чем больше искалеченных игрушек встречал Молодой, тем ясней понимал, что, быть может, где-то недалеко он от цели. Ведь многие, еще не повредившиеся окончательно рассудком говорили, что видели высокого, большого индейца, умевшего ходить и не желавшего сдаваться морозам. Все дальше продвигался Молодой на север, и все яснее понимал он, что местонахождение Великого Оджибуэя – та самая свалка, на которую вышел он неделю назад и по которой продвигается все дальше и дальше.
А затем, в особенно теплый мартовский день, он нашел Оджибуэя. Вернее, то, что от него осталось – обломки игрушки, о которой и можно сказать, что некогда, совсем еще недавно, она являлась тем самым Индейцем, что исколесил, верно, полсвета, познал истину и единственное только – не смог обрести покой в Стране Полночной, так и не добрался до ее неведомых пределов.
Долго сидел над останками игрушки Молодой, молча творил молитвы и посыпал истершуюся временем пластмассу пеплом. А когда закончил ритуал, отпустивший душу Великого Оджибуэя в закат, вслед за уходящим солнцем, увидел странное. Будто вторая луна взошла на небе. Уж не Страна ли Полночная открылась ему? Молодой прошел чуть вперед, споткнулся, выпрямился. Да, нет, это всего лишь прожектор, что освещает свалку. Но дальше… Молодой прошел еще, ему показалось или нет? Будто шорох какой послышался. Будто голос неведомый ему сказал верное слово. Индеец все понял, спешно пошел вперед. Шел долго, два дня, без устали, без оглядки. И когда третий день стал клониться к закату, а на небе снова зажглась неведомая луна, он повернул назад.
\Молодой вернулся к останкам Великого Оджибуэя, вынул он одно из перьев, что сохранились от индейца, вздохнул и испросив разрешения, воткнул третьим в свою повязку. А затем отправился на юг, в обратный путь. Ибо давно разыскиваемое, пусть и с опозданием, было им найдено. Теперь оставалось оповестить о том племена Холодной долины. И всех тех, кого он встречал на пути, всех, кто еще оставался брошенным в его надежде, мечтании, стремлении. Всех.
Многие шли за ним, немногие оставались. Он говорил с игрушками, и они называли его, кто Кочевником, кто Проводником, кто Провозвестником. Едва ли Молодой вникал в новые свои поименования, он лишь говорил обо всем, виденным им на свалке, коей не виделось ни конца, ни края, чуть меньше о Стране Полночной, но куда больше о самих брошенных. И те, кто мог и хотел идти, шли с ним – в неведомое, в незнаемое, в долгий путь. Он больше не спрашивал о создателях, не говорил о сказаниях, о хозяевах, о судьбе прежней и нынешней, – только то, что познал сам, на свалке и в дороге до нее. А к нему примыкало все больше – не только индейцы, но и многие другие племена и народы: Викинги, Русичи, Греки, Персы, Монголы, Рыцари, Неандертальцы, Бедуины, Корсары – что толку перечислять всех, если речь шла о каждом? Всякий слышал в его словах свое, сокровенное. Так, с каждым новым днем, следом за Молодым шагало все больше и больше разноликих игрушек, заново обретающих надежду. Они шли и шли, и остановились, когда на горизонте слепящими зарницами окон завиделся тот самый многоэтажный дом, откуда Молодой и начал свой путь. Но до здания смысла доходить не оказалось: он увидел Дакотов и увидел Оджибуэев, прячущихся вместе с другими племенами в укромных кустах, пережидая уход детворы из парка. Той самой детворы, игрушками которых когда-то всякий из них мечтал стать, даже не задумываясь: ведь так они задуманы мастером, с тем их изготавливают и тем они живут.
Увидев племена, что прежде именовал своими, Молодой подошел к ним, поприветствовал, и рассказал о встрече с Великим Оджибуэем.
– Значит, ты не нашел истины? – горько кручинясь, произнес вождь.
– Напротив, – чуть улыбнувшись, ответил Молодой. – Нашел. Даже больше, чем мечтал, отправляясь в путь. Но как вы оказались здесь?
Ему рассказали: оказывается, Коллекционер, в расстроенных чувствах, решил продать те игрушки, за которые можно было выручить хорошие деньги, а некомплектные наборы, к числу коих относились и Дакоты и Оджибуэи, просто выбросил. Нет, не так, сперва он хотел отдать их в детский сад, но там на него лишь рукой махнули, больно мелкие, да и тонкой работы, дети с ними не будут играть. Да и сделаны по старой технологии, вдруг еще проглотят ненароком… Словом, Коллекционер бросил пакет с индейцами в мусорный бак возле дома. С той поры они здесь. Мечтают уйти подальше, но не знают, куда лучше податься, к какому новому хозяину – ведь что за игрушка без хозяина?
Молодой улыбнулся снова. И заговорил, уже для всех, кого видел:
– Вы не зря посылали меня на поиски Великого Оджибуэя. Он много исходил путей, и познал мудрость, какую до него не ведал ни один из нас. Жаль, и увы, но я встретился с ним уже после его безвременной кончины. Я свершил над ним обряд прощания, каковой должно производить над каждой игрушкой, уходящей в закат, а потому его дух поведал мне о последней истине. О Стране Полночной. Я устремился за духом его, и мне открылось видение этой страны, и теперь я знаю, где она, как до нее добраться. Скажу всем, кто следовал и последует за мной – путь этот непрост и долог. Страна Полночная является не всякому, но лишь тому, кто ищет ее, кто жаждет успокоения, кто желает обрести свободу и не хочет больше ждать своего прежнего хозяина, который, быть может, забыл его, или искать нового, которому вдруг приглянется. Там нет хозяев, там всякий из нас волен делать, что пожелает, там мечты каждого осуществятся. Это страна принадлежит нам и никому больше. А потому я хотел бы спросить у всех, кто собрался и кого собрал я, кого спрашивал, ища ответа, но кому принес ответ сам: вы готовы пойти в Страну Полночную? Страну, где всякий сможет решать свою судьбу, не полагаясь на хозяев, ибо нет в ней ни их власти, ни даже возможности их присутствия. Подумайте, прежде, чем ответить. Те, кто согласятся, с теми я уйду из города и не вернусь. Попрошу лишь у тех, кто пожелает остаться и будет, как и прежде надеяться и ожидать – передать мои слова, другим, ищущим Страну Полночную, то, что я сейчас скажу вам всем.
Молодой стал рассказывать, как он понял, где находится эта удивительная страна, и как до нее добраться. Путь и в самом деле, виделся непростым, но преодолимым. Чем больше желания и духа в том, кто хочет проникнуть в ее пределы, тем быстрее он окажется в обители покоя и блаженства. Страна Полночная не является тем, кто ищет хозяев или слаб духом, без веры ее не сыскать, и даже сыскав, не дойти, если не оставить позади все прежние страхи, сомнения, разногласия.
– Пока мы враждуем друг с другом, как заведено нам создателями нашими людьми, пока мы исполняем долг перед хозяевами нашими, пока мы несвободны перед будущим своим, мы пленники этого мира, – продолжал Молодой. – Страна будет покорена лишь отринувшими мир хозяев и создателей. Мир, где нас создали исполнять чужую волю и оставаться вечно обязанными играющими с нами, должен остаться позади. Но все равно, всем нам придется непросто на пути до нее. Мы будем видеть брега великих рек и озер, леса и степи, но они станут отдаляться от нас, как отдаляется горизонт, только медленнее. Все кто изверятся на этом пути, кто посчитают Страну Полночную недостижимой, никогда в нее не войдут. Она приблизится лишь достойным. Так прошептал мне дух Великого Оджибуэя и так мы пойдем, отринув прошлое, ради нашего общего будущего. Не будем больше ждать здесь, скоро стемнеет, а нам предстоит проделать немалый путь до заката.
Игрушки, услышав эти слова, сперва возроптали, потом послышался бравый клич, один, другой. И вскоре почти все, кто следовал за Молодым, а еще те, кто пришел на его слова из разных частей парка, от домов людей, от детских площадок и скверов, все они вознесли радостный крик, славя и Великого Оджибуэя, и Молодого, принесшего радостную весть, и свое грядущее избавление. Не кричали редкие игрушки, в основном то были солдатики: их железная воля заключалась в полном служении чередующимся хозяевам, до тех самых пор, пока последний из этой череды не выбросит его или не сломает окончательно. Переломить такой настрой Молодому оказалось не под силу, а потому потерявшиеся солдатики остались хранить тайну прохода в Страну Полночную. Остальные в тот же день ушли из города. Более их никто не видел и ничего уже не знал о судьбе их. Только оставшиеся, не надеясь на новую встречу, передавали другим игрушкам, пожелавшим покинуть мир людей, путь к Стране Полночной. И те уходили, по одному или группами, и тоже исчезали. Пока производители игрушек не заметили странность, происходящую в этом городе, и не решили, что пропажи их изделий как-то связаны меж собой, и не стали делать игрушки более хрупкими и ненадежными, чтоб те ломались быстрее, чем успеют надоесть детям. И только тогда поток уходящих в Страну Полночную заметно сократился. Вот только легенда об этой стране жива и поныне, и едва ли не всякая игрушка знает, что делать, если вдруг она оказалась не нужной тем, кто еще вчера утром бережно доставал из коробки, а вечером так же аккуратно укладывал обратно.